Виталий Беляев "Дальше Кушки не пошлют "

[Викка]

Журнал ПОГРАНИЧНИК № 7 (1239) июль 2006, с. 26-38
ЗОЛОТЫЕ ЗВЕЗДЫ ГРАНИЦЫ
Виталий БЕЛЯЕВ
ДАЛЬШЕ КУШКИ НЕ ПОШЛЮТ



ПОСЛЕДНИЙ БОЙ КОМАНДИРА
В середине 1981 года майор Валерий Ухабов прибыл к новому месту службы в Кара-Калинский погранотряд на должность начальника мотоманевренной группы. За плечами двадцать два года офицерской службы, и ясно, что засиделся в майорах. Пора, брат, пора - новая должность подполковничья, и погоны с двумя звездами теперь не за горами.
Супруга тоже довольна. Кара-Кала - поселок уютный, аккуратный, утопает в садах. К тому же она как-то шепнула, что подарит ему дочь...
Служить, работать Ухабову не расхотелось - он понимал, что мотоманевренная группа - серьезное подразделение. Заставой командовал - там все ясно, а в ММГ - три заставы, минометный взвод, узел связи, техника. И его командирская обязанность - все подразделения в один боевой узел связать, спаять накрепко и управлять уверенно, без кол****ий, как конем на сложном конкуре.
Командовать придется не на гарнизонных парадах в честь всесоюзных праздников, а в горах, полупустынях соседнего государства, в боях против сильного и ловкого противника. Вот уже больше года на территории сопредельного Афганистана действуют
специальные подразделения погранвойск. Они обеспечивают безопасность нашей территории - не допускают прорыва банд, поддерживают стабильную обстановку в приграничных районах, принимают участие в ликвидации горных баз моджахедов, сопровождают колонны автомашин... Начальник отряда подполковник Николаев при встрече с Ухабовым поставил конкретную задачу: готовить мотомангруппу к действиям в Афганистане.
- Ты опытный офицер, - заключил он разговор. - Стрелять, атаковать, действовать в горах, обнаружить противника и скрытно сблизиться ты умеешь - научи всему этому солдат, сержантов и офицеров. Действуй... Время не ждет!
- Есть! - как всегда, ответил Ухабов. - Выполним...
Николаев знал - Ухабов справится, только вчера звонил генерал-майор Борисов, заместитель начальника войск округа:
- Ты на Ухабова надейся - не подведет, офицерище цепкий. Но и помощь оказывай - подразделению придется действовать в сложных условиях.
Замполиту мотомангруппы Вишнякову, окончившему Львовское политическое училище и считавшемуся интеллектуалом, поначалу Ухабов показался хмурым, жестковатым, неинтересным собеседником, но вскоре он понял, что первые впечатления ошибочны. И человеком Валерий Иванович оказался добрым (солдата и сержанта понапрасну не обидит), и собеседником разносторонним - его интересовали и история, и литература, и современная политика.
В добром расположении духа, в перерывах между стрельбами, окруженный солдатами, он начинал слегка юморить. В строгой и четкой командирской речи проскальзывали шутки-прибаутки. И задиристые строчки из стихов Высоцкого. Солдатам это нравилось.
На третий день пребывания в должности Ухабов в присутствии начштаба отряда поднял подразделение по команде «В ружье!». Недостатков насчитали воз и маленькую тележку. Еще через несколько дней начштаба утвердил развернутый план по боевому слаживанию подразделения.
Некоторые офицеры мотомангруппы побывали в краткосрочных командировках в Афганистане, учавствовали в боестолкновениях с душманами - и сделали вывод, что противник серьезный: фанатичный, физически сильный, прекрасно вооруженный, пользуется поддержкой населения.
Ухабов совершенно правильно определил, что предстоит, по существу, антипартизанская война. Он понял, что его солдатам не придется действовать в классическом бою. Враг не будет сидеть и ждать их в окопах. Он будет нападать беспощадно и дерзко, банды оседлают тропы, перевалы, дороги. Попробуй сунься...
Ведению боя в сложных горных условиях и учил командир своих подчиненных.
Октябрь 1981 года - пришло время - ехать на войну. Рядовой Юрий Роменский, служивший в ММГ, впоследствии офицер и военный журналист, так описал день Ч:
«Неожиданно поступила команда: всем спороть знаки различия, сдать документы. Взамен полюбившихся зеленых выдали неопределенного цвета жухлой травы погоны и петлицы.
На наши возмущенные реплики капитан Вишняков, замполит мотоманевренной группы, тоном, не терпящим препирательств, изрек:
- Понимать надо: мы войска политические...»
Солдаты переодевались, не зная еще, что их ждет впереди, а Ухабов в штабе отряда отрабатывал график движения ММГ из места постоянной дислокации в Афганистан.
Мотомангруппа совершила марш в тысяча сто двадцать пять километров. И без потерь... Тогда пограничные подразделения подобных маршей не совершали. И командир заслуживал самой высокой похвалы.
Колонна шла быстро - дорогу от Кара-Калы до трассы Кызыл-Арват - Ашхабад проутюжили в полном составе несколько раз. И сегодня начали марш без сучка без задоринки. Ухабов - во главе колонны.
Спустились с гор — первая остановка, короткий инструктаж офицеров, и снова в путь...
Деловито урчат моторы. Убегают под колеса все новые и новые километры припорошенного каракумским песочком шоссе Кызыл-Арват—Ашхабад. Слева остался Бахарден - в поселке расположено управление Краснознаменного погранотряда. Справа от дороги в осеннем мареве проплывают отроги Копетдага, слева - железная дорога, а за дорогой - пески и пески... Ухабов мурлычет: «...На берегу реки Арвазки стоит красавец Бахарден!» — Радио не выключил, и все, кто его слышит, улыбаются: у командира доброе настроение.
Через 18 километров на развилке контрольный пост: офицеры управления округа отслеживают движение колонны. Ухабов доложил по рации: «Идем по графику, отстающих не имею».
Как вспоминал замполит мотомангруппы капитан Вишняков, дважды на марше подлетал на вертолете замначальника войск округа генерал-майор Анатолий Филиппович Борисов, интересовался, как дела. Однокашник Ухабова, он беспокоился, готов был оказать помощь, но все было в полном порядке: мотомангруппа шла и шла по маршруту. Слаженно, без отстающих. И так до места назначения.
Почерневшее от солнца и забот лицо Ухабова посветлело, в глазах потух азартный, почти болезненый блеск, спокойная походка выдавала его почти благодушное настроение. Но все еще было впереди...
Боевое крещение подразделения ММГ и командир Ухабов прошли вскорости: было приказано высадиться на остров Дархад, выявить расположение бандгруппы моджахедов, блокировать и, по возможности, уничтожить ее.
«Что, командир, страшновато? Под пули ты еще своих бойцов не водил... Дело наживное — не ты первый, не ты последний. И возьмешь ты с собой лучших стрелков, гранатометчиков, пулеметчиков, минеров... Они не подведут, не дрогнут, а пойдут за командиром. И са м не мандражируй, ты же профессионал высокого класса и найдешь выход из самого сложного положения. Главное — не обольщайся: шапками не закидаешь...»
Остров Дархад. Широкие, бурные рукава-руки Пянджа обнимают его со всех сторон. Кругом заросли камышей. В них-то и скрываются моджахеды.
Командование приняло решение десантировать группу Ухабова с вертолетов — и удобнее, и безопаснее. Десантов в боевой биографии офицера будет еще немало. И всегда Ухабов на первом вертолете. То не бравада, не отчаяние, не рисовка, то состояние души: командир ведет в бой своих подчиненных, и прятаться за спины ему не положено.
Высадились, огляделись, наскоро укрепились. Ухабов не медля отобрал группу — в нее вошли прапорщик Русан, сержанты Мищенко, Петров, ефрейтор Самарин, рядовой Реминный, еще несколько человек — и пошел в глубь острова.
Через двое суток были выявлены основные места расположения бандитов, и по разведанным целям нанесли удар боевые вертолеты. Оставшихся в живых приказано было уничтожить или вытеснить с острова.
Один, два, три дня — и робость у солдат и сержантов прошла. Действуют сноровисто, смело, иногда отчаянно, будто давным-давно на войне. Ухабов осторожничает, бережет солдат, семь раз отмерит, прежде чем примет решение на бой.
Через десять дней задача выполнена: противник выбит... Наша граница на этом участке в безопасности.

[Викка]

Вышли с острова, отдышались, привели себя в порядок, подвели итоги. Ухабов по полочкам разложил действия каждого офицера, прапорщика, сержанта. Отметил, что солдаты действовали напористо, но часто неосмотрительно, некоторые «выпадали» из боевых порядков, отсутствовало взаимодействие между отделениями... Он умел подмечать недостатки, чтобы потом упорно их устранять.
По воспоминаниям Геннадия Цехоновича, Ухабов - педантичный офицер:
«Бывало, пройдет по подразделению спокойно, неторопливо — и все в блокнотик пишет. Начальнику заставы сообщает: нам с тобой предстоит поработать — устранить... подтянуть... научить. И пока все пометки не подчеркнет, не успокоится.
Мы его уважаем искренне — на просьбы подчиненных откликался немедленно. Сидишь иногда на «точке» два-три месяца, узнаешь, что завтра борт. Не мешало бы в Калайи-Хумб слетать, на свою территорию: домой позвонить, прикупить кое-что, передохнуть. Ухабов никогда не откажет: лети, если приспичило. Сам же не особо рвался с «точки» — «если только по команде»...
Если же команда поступала, Ухабов недовольно морщился, бурчал: «Отвлекают командиров на пустые разговоры...» Но тут же вызывал Пономарева или Вишнякова — передавал им мотомангруппу. И передавал на полном серьезе: и материальные ценности, и оружие с боеприпасами, и даже минные поля, которыми прикрывались десантники от наскоков душманов. Идут, например, по полю, и Ухабов Пономареву указывает каждую мину: здесь... здесь... здесь... Тот и сам знает — планировали вместе, но слушает внимательно: командир говорит неспроста, что-нибудь выдаст. И точно.
— Вот эту, Дмитрий Николаевич, ложбинку крутую мы с тобой для душманов оставили. Проходи ночью темной — и режь кривыми ножами славных пограничников.
— Заминировать надо?
- Так точно. И до моего отъезда...»
Молодые офицеры многому научились у своего командира: позже и Геннадий Цехонович, и Александр Вишняков, и Дмитрий Пономарев окончили военные академии, получили «полковников» и считают, что заслуга в их становлении, несомненно, принадлежит Ухабову, их въедливому командиру...
Едва отдышались после Дархада, как новое задание: десант на сопредельную сторону напротив Термеза: зачистка приграничья от банд, а то они очень пристально поглядывают на знаменитый мост через Амударью.
Месяц, два зачищали район пограничники Ухабова — почти научились воевать: не подставляясь, душманов били основательно, без жалости. Закончили зачистку в одном месте — марш... Мотомангруппа под командованием Ухабова участвовала в боевых операциях под Мазари-Шарифом, Андхоем, Шибарганом, Кайсаром.
Год на войне, другой заканчивается...
Вспоминает Александр Вишняков:
«Наша мотомангруппа, словно пожарная команда, выполняла задачи то в одном, то в другом районе. И справлялась: Ухабов «рулил» без крика, без шума, но жестко, уверенно. Умел задействовать внутренние резервы — инициативу офицеров, авторитет сержантов, солдатскую спайку. И личным примером всегда воодушевлял...
Первая операция в горах. Перед нами не дорога, а козья тропа. Три БТРа ползут, обдирая бока, скр****ся... А впереди боевых машин идет... Ухабов. Идет по тропе и ведет за собой колонну. Другой бы послал группу саперов... Да и не только в минах дело — офицер словно на канате тянет за собой бронетранспортеры. Попробуй струсь, когда в пяти метрах впереди командир. Личная храбрость Ухабова часто помогала и выручала...»
Куфаб — это уже Памир, высотища за три тысячи метров, излюбленное место бандформирований. Здесь они обжились — в горах базовый район, а это склады с боеприпасами и оружием, запасы продовольствия, подземные госпитали, узел связи...
Сюда же, в один из отщелков, и «посадили» десантно-штурмовую группу Каракалинского погранотряда под командованием подполковника Валерия Ухабова.
Путь на «точку» один — вертолетами из Калайи-Хумба, 1-й комендатуры Хорогского погранотряда. Высадились почти на голом месте, но здесь жить, воевать. Начали с оборудования района обороны: копать оказалось тяжелее, чем воевать с душманами. Но надо, и Ухабов настойчиво требовал от начальников застав, минометного взвода, связистов копать, копать. И копали между боями, хлесткими стычками с бандами. Появились первые потери — погибли сержант Трохимчук, ефрейторы Криворот и Головченко...
(прим. в Книге памяти дата их гибели 17.03.1984, т.е. уже после гибели Ухабова; фамилии Криворот там нет, а есть погибший в этот день мл. с-нт Копнин).

[Викка]

Ухабов мрачнел, выговаривал: воюем неаккуратно, прем напролом, обстановку знаем плохо! И уходил в горы: изучал местность, работал в кишлаках, укреплял связи с подразделениями афганской армии.
По воспоминаниям Вишнякова и Цехоновича, каждый третий день — боестолкновение, а раз в месяц — серьезная операция по уничтожению баз боевиков. Операция, как правило, десантная, с вертолетов на головы моджахедов. Иногда под кинжальный огонь пулеметов. Ухабов всегда в первом вертолете — первым вырывается из тишины, первым открывает огонь. Солдаты за ним. Без страха, молча, сжав зубы. Через минуту-другую обстановка прояснится, последуют команды, а пока — огонь и огонь!
Ухабова наградили орденом «За службу Родине в ВС СССР» III степени. Все радовались за него. Недоволен только генерал-майор Анатолий Борисов, замначальника войск округа. Он при встрече отчитал Ухабова:
— Ты не лейтенант, а летишь под пули... Жить надоело? Не лучше ли уйти тебе на заслуженный?..
Зачем так, в лоб? Офицер воюет, не трусит, людей бережет... Пользуется уважением среди подчиненных. А его — на заслуженный?!
Уже потом, через несколько лет, на встрече однокашников Анатолий Борисов объяснил: «Потому и намекнул ему — пора, Валерка, сады сажать! Ухабыч — отчаянный парниша, а в его годы не воевать, а в штабе карты разукрашивать положено...»
А у Ухабова тогда и правда мысль мелькнула: а что если и впрямь отправиться? Война, война... Бьешь ты, бьют тебя, а спрашивается, зачем после двадцатипятилетней выслуги бока подставлять?..
Прилетали из Калайи-Хумба вертолеты, привозили дрова, уголь, боеприпасы, продукты и... письма. Писем ждали все: и офицеры, и сержанты, и солдаты. Ждал их от своей разлюбезной супруги и Ухабов:
«Здравствуй, родной мой Валера! Очень соскучилась по тебе, жду не дождусь, когда же ты приедешь, как мне плохо одной, если бы только знал.
Золотце мое родное, у меня на работе все нормально, работаю без выходных и праздничных, зарабатываю дни к твоему приезду, чтобы хотя бы недельку побыть с тобой, как приедешь. Подходит такая знаменательная дата — 28 мая — День пограничника, день рождения 27 мая, День советской прокуратуры. Как все мечтали снова быть у нас в гостях, даже все расстроились, что ты не приедешь к этой дате. Решили, как ты приедешь, будем отмечать. Весь коллектив передает тебе большой привет и желает скорейшего возвращения. А я как жду тебя! — узнаешь потом. Зацелую, понял?
Дома в Кара-Кале тоже все хорошо, птички поют и передают тебе привет и ждут тебя.
Пишу тебе из Кара-Калы 13 мая, утром в 8 ч. 45 мин., приехала рано утром, передам тебе все и опять уеду на работу. Величко передают привет, В.М. в Москве, просит, если будешь в отпуске, обязательно приехать к нему. Видишь, какой ты хороший, все тебя любят. А больше всех я. Точно!
Не ругайся, что столько положила, тебе все это будет необходимо. У меня и так сердце изболелось за тебя.
Валера, буду заканчивать свое письмо. До свидания. Целую тебя и очень жду».
Писал и он — коротенькие, на полторы-две тетрадных странички, и Александра Сергеевна их хранит как бесценную память о муже. Вот несколько строчек:
«Здравствуй, Саша! 27.11. получил новое письмо и посылку. Все содержимое посылки очень удачно. За исключением белья. Белья прислала много. У меня здесь кое-что есть и я его регулярно стираю. У нас здесь есть баня и вода в речке горная, мягкая. Отстирывается очень хорошо. Когда приеду — убедишься, что белье почти в идеальном порядке...
...Погода у нас сейчас хорошая. 15.11. выпал снег, но температура ниже 0° (-1-5°) опускается только под утро. Днем опять наступает оттепель, снег подтаивает. Солнце, правда, в ущелье заглядывает с 10.30 до 13.30.
На состояние здоровья не жалуюсь. До 6.11. ежедневно занимался двухчасовой зарядкой и купанием в реке. Потом как-то не стало получаться. И теперь минут 10—15 поразомнусь и обливаюсь по пояс. А как у тебя с зарядкой?
...Писал при свете коптилки, поэтому если где не попал на линии — причина уважительная.
Целую, Валерий.
29.11.82г.»
Наверное, автору очерка о своем однокашнике не следует комментировать эти письма: ясно как белый день — в письмах все откровенно и правдиво. Люди такие, как в жизни. Эти письма скажут больше, чем целая кипа страниц очерка...
А жизнь продолжалась... Александра Сергеевна ждала мужа, а он, воин-интернационалист, выполнял свой долг.
В последнее время Ухабов спал нервно, урывками, поднимался среди ночи и долго смотрел в серое оконце командирского блиндажа. Скоро на заслуженный отдых. И по обоюдному согласию с супругой местом дальнейшего проживания они избрали Душанбе. Все понятно — и нет причин для беспокойства.
А может, тревожит его душу родимая сторона — недавно вернулся из отпуска, и все свежо в памяти. Отправив супругу после санатория «Черноморье» домой, в туркменский поселок Кара-Калу, он примчался в свою деревню Большая Малышка. Немного времени оставалось, но Валерий все же помог родителям. Сшил десятка полтора мешков под картошку, подправил покосившийся забор на усадьбе, спилил в саду старые деревья, почистил погреб, поменял подгнившие доски в сарае. С братом выкосил сочную полянку — сметать не успели... С детства еще Валерий любил пройтись с косой по разнотравью. Рядки, правда, ложились не такие ровные и высокие, как у отца, но все одно — радость неописуемая. Запахи мяты, чебреца, медуницы кружат голову...
— Вставай-ка ты, чебрец, — пробубнил Ухабов, — тебя ждут ратные дела!
День предстоял нелегкий. Скоро начинается крупная операция в Куфабском ущелье. Цель — добить, уничтожить базовые лагеря душманов. Окончательно... Задействованы большие силы: несколько десантно-штурмовых групп, эскадрилий вертолетов. Привлекаются части афганской армии. Мотоманевренной группе поставлена задача: перекрыть один из выходов из ущелья, а при попытке душманов вырваться из окружения — уничтожать их всеми имеющимися силами и средствами.
Война войной, а обед по распорядку. Вот поэтому-то после зарядки и завтрака Ухабов проверил наличие продовольствия. Беспокоиться нечего — вчера борт доставил десантные пайки, их хватит на двухнедельную операцию.
Ухабов не забыл, как полгода назад вся мотомангруппа варила конину. Благо, животина оказалась под боком. Когда-то поблизости стоял сводный боевой отряд, который ушел, а лошади по неизвестной причине остались. Животные почти одичали, но в трудную минуту сгодились — некоторые пошли в пищу. Хоть и варили с утра до вечера — не прожуешь. Высокогорье... Тогда непогода на три недели закрыла их «точку», вертолетам не пробиться, а продукты оказались на исходе. Нет погоды — сиди глотай слюну. После этого случая командир и взял под свой контроль наличие продовольствия...
После инструктажа дежурной смены Ухабов выехал в подразделение афганской армии, провел плановое занятие с их офицерами. Не исключено, что во взаимодействии с ними предстоит выбивать душманов из кишлаков, брать перевал, уничтожать вражеские базы.
Вернулся в расположение — и сразу на наблюдательный пост: какие бы дела его ни ждали, он поднимался на НП. Знал — за расположением не одна пара острых глаз наблюдает. И Ухабов полчаса не отрывается от оптического прибора.
Вишняков как-то не выдержал, с улыбкой выдал:
— А я представлял, что так долго и внимательно можно рассматривать только пляж. На морских заставах, говорят, отбоя нет от желающих нести службу на НП...
Ухабов шутку принял:
— Представляешь, я недавно с моря, и не догадался подняться на вышку. Под боком застава была. А ты здесь посмотри, приглядись и доложи...
— Вижу, — ответил Вишняков, — хвосты трех ишаков. За последний хвостище уцепился басмач, однозначно. Отправился в аул грабить, дань собирать с нищих.
- Ты трех увидел, а я насчитал двадцать, и все груженные под завязку. Отряд душманов покидает давно обустроенную высоту. Выводы? До-разведаем...
Вот тебе и три хвоста! Таких поучительных коротких наставлений со стороны командира Вишняков получил немало.
Охрану района обороны подразделения Ухабов не доверял никому, задачу ставил сам, а разводил солдат по постам начальник штаба. Такая ответственность — жизнь сотни с лишним пограничников! Внезапное нападение исключалось: минные поля, выставленные посты, часовые... И Ухабов как тень по два-три раза за ночь проверял посты. Не задремлешь.
Операция в Куфабском ущелье началась в намеченные сроки. После нанесения ракетно-бомбовых ударов авиацией пограничных войск по разведанным целям подразделения нескольких мотомангрупп начали движение и уничтожение группировки моджахедов.

[Викка]

Каракалинская мотомангруппа Ухабова прикрывала один из выходов из ущелья. Все шло нормально. Но на третий день операции пришло известие, что взвод разведки из соседней разведгруппы попал в окружение.
Попытки днем и прошлой ночью пробиться к окруженным не удались: душманы все подходы — редкие тропинки, перевалы — не только заминировали, но и выставили крепкие заслоны. Почти в три кольца зажали бедолаг и пытались захватить живыми. До сего дня им еще ни разу не удавалось взять пограничника в плен. И такой случай, похоже, выдался...
Окруженные отбивались отчаянно, но боеприпасов — на три часа боя. Командование решало, как быть: атаковать душманов с воздуха? Высадить крупный вертолетный десант? Но ни местность, ни погода — облака, скользкий туман — не давали такой возможности.
Ухабов был в курсе событий, он понял, что легче всего к окруженным пробиться со стороны его подразделения. А кто поведет группу? Никаких рассуждений — он, командир. Он знает местность, он не боится ночного боя!
Ухабов изложил свой план, и командование согласилось: другого варианта нет, только подполковник Ухабов...
В горах темнеет быстро. Тени сгущаются, скалы становятся угрюмыми, бесследно растворяются притоптанные солдатскими сапогами тропинки. В предночную пору лучше всего сидеть в засаде, подремывать, удерживая палец на спусковом крючке автомата, а при любом подозрительном шуме открывать огонь.
Ухабов ждал появления луны — прорисуются какие-то ориентиры, и его отряд начнет движение на выручку попавшим в беду пограничникам. Пора...
Офицер встал, вдохнул глубоко и звучно, облизнул обветренные губы и вполголоса произнес:
— За мной.
Шли быстро, зная, что до рассвета надо вернуться. Их ждут — истекающим кровью разведчикам сообщили, что на выручку идет Ухабов.
Командир предполагал, что без боя к окруженным десантникам ему не прорваться. Их обнаружили — и командир зло сплюнул под ноги: не он, а его приметили. Бывает... Ничего страшного — ночью все равно легче пробиться.
Трассирующие пули рассекали ночную тьму. Моджахеды начали бой робко: две-три винтовки постреливали. Пограничники навалились все разом — и бой стал жестким, хлестким, как горный ветер. Пять автоматов бьют в одну точку. И бросок на двадцать метров, еще на десять — и лежать, втиснуться в камни.
Пограничники ждут, откуда же последуют выстрелы. Есть, не выдержали нервы у испытанных шахмасудовских бойцов! И Ухабов отдает команду:
- Два выстрела из гранатомета по направлению, из «ручников» — короткими... Огонь! Осветительную ракету!
Теперь не боится командир себя обнаружить - берет на испуг противника - людишки эти, моджахеды, не из железа!
Тревожный отсвет прорисовал склоны гор — по ним, как мыши от кошки, торопятся душманы. Отходят. Они уверены, что русские пойдут их преследовать, и они, черные орлы, устроят огневой мешок.
Но Ухабову туда не надо.
Радист доложил:
— Вас вызывает Цехонович...
Получилось так, что старший лейтенант Геннадий Цехонович, высланный Ухабовым в разведку в тыл к противнику, оказался выше и метрах в восьмистах от окруженных десантников. И он единственный, кто слышит их радиста. Помочь окруженным Цехонович не мог — с ним всего пять солдат, а душманов не меньше сотни, но он поддерживал связь.
В этот сеанс связи Цехонович сообщил, что душманы притихли, прекратили обстрел окруженных пограничников. Они или готовятся к утренней атаке, или уходят, опасаясь, что на помощь пограничникам идут значительные силы. Но, скорее всего, они приготовились встретить смельчаков, которые попытаются прорваться к окруженным.
— Вас понял, — ответил Ухабов. — Принимаем к сведению. До связи...
Разведдозор доложил: впереди слышен разговор, крики и подозрительный шум — беспечно ведут себя душманы. Не заманивают ли? Шумят-гудят, а тихой сапой обкладывают группу Ухабова. И сейчас бросятся в атаку, чтобы разорвать в клочья смельчаков.
Ухабов, ссутулившись, остановился — ему принимать решение. Остановить группу? Дождаться рассвета? Вызвать подкрепление?
- Мысли трусливые, товарищ Ухабов, — бормочет он, и слова застревают в густой, поседевшей бороде и в широких усах. — Если бы так можно было решить проблему... Вертолетам в узкие щели не пробиться. До утра разведчики могут и не дожить. Иди, Ухабыч, вперед, не тебе трусить!
Ухабов подозвал к себе прапорщика Русана и пятерых опытнейших бойцов, которых отозвал с головного дозора. Им новая задача: двинуться вперед, сойтись с душманами и ввязаться в огневой бой. Вперед ни шагу, а пятиться аккуратненько можно оттянуть бандитов на себя. И крепко держаться, не высовываться, не подставляться. А он, Ухабов, с остальными солдатами обойдет душманов справа. Он знает одну расщелинку — по ней-то и пройдет к той самой высотке, где намертво засели наши.
Стоп! Зашевелились душманы бьют из тяжелого пулемета. Они недалеко — в двухстах метрах, их можно обойти, но лучше отогнать с маршрута. Навалиться всем, а не одному Русану с бойцами!
Плотный, как шинельное сукно, огонь пограничников сбил душманов с тропы. И они исчезли в извилистых ночных сумерках. «Маневрируют, хитрят, заманивают? Или уходят, уступают дорогу... Если так — значит, испугались, значит, не так они и сильны... Значит, можно пробиться к своим. Надо идти. Но не в западню, прямо по тропе, а по той самой расщелине, которую обследовал еще неделю назад. Передохнуть бы минут пять-десять!»
Даже он, бывалый, тренированный офицер, присел. Нащупал помятую в кармане пачку «Явы» (на Куфабе он начал покуривать), но нет, останавливаться нельзя: за спиной солдаты...
- Шире шаг...
- Есть, — прохрипел Русан. - Разрешите я первым...
- Ты рядом, не отставать!
Тропа, словно его курсантская кобыла Зеландия, вздыбилась... и круто пошла вверх среди редких кустарников. Ухабова догнал лейтенант Изусов:
- Цехонович передает — у окруженных все спокойно. Но выход к тропе стерегут душманы. Оставили несколько человек. В пещере огонек — костер жгут.
- Мы им устроим огонек. Передай — разведгруппе не высовываться. Мы подходим и атакуем...
Все краски ночи исчезли, слившись в гулкую пелену. Только острый бок скалы помогал ориентироваться. Луна в четвертинку и звезды величиной с арбузы подсвечивали десантникам.
Подъем стал почти пологим, но тропа настолько сузилась, что пришлось идти по одному в затылок друг другу. Ухабов знал, что осталось метров двести. Коротким пружинистым шагом он поднимался вверх. За ним след в след прапорщик Русан и дальше в колонну по одному два десятка надежных бойцов. Пятерых из них он сейчас возьмет с собой и осторожно поползет к пещере. Важно, чтобы их не заметили... Противник уверен — на выручку к окруженным пограничники пойдут рано утром...
Так все и случилось — часового снял Русан, а пещеру забросали гранатами. И через пять минут Ухабову докладывал незнакомый сержант:
- Мы еще живы!
- Молодцы-огурцы. Держались отчаянно. Полчаса на сборы - и вниз. Раненых и убитых - на плащ-палатки. Напоить, перевязать — и в обратный путь.
Следует заметить, что за все годы войны в Афганистане ни один пограничник не попал в плен, не сдался врагу.
Часа через два Ухабов понял, что солдаты выбились из сил и у них одно желание - передохнуть. Командир и сам едва шел, споткнулся о камень — и присел на несколько секунд. Вскочил и, подбадривая бойцов, отяжеленных плащ-палатками, вышел в голову колонны.
Начинало светать. Оставалось метров пятьсот-восемьсот, и отряд Ухабова выйдет из опасной зоны. Выйдет к своим... Где не достанут назойливые, как мухи, душманы: заслоны десантников из его мотомангруппы плотно держат оборону своего участка.
Шагать осталось им немного... Но эти сотни метров стали роковыми для командира.
- По всему маршруту движения группы Ухабова я поддерживал с ней связь. Он лично включился в разговор перед тем, как пограничники, высвободив окруженных, приготовились идти обратно, — вспоминает полковник, а в те времена старший лейтенант Геннадий Цехонович. — Я еще предложил командиру сняться с «точки» и прикрыть его с тыла. Он отверг мое предложение, сказал, что «духи» поползут из своих базовых районов под давлением наших подразделений, и тогда мы будем очень нужны. Внимательно слежу за движением, идут без стычек, еще чуть-чуть - и они в расположении своих. Вдруг слышу взволнованный голос радиста: «Командира убили... командира убили. Ухабов погиб».
Одна пуля из короткой испуганной очереди нашла в утренних сумерках сердце подполковника Ухабова...
- А ведь мог остаться в живых, поручив выполнение задачи любому офицеру мотомангруппы! — говорит Цехонович. — Но он не мог этого сделать. Там, где трудно и опасно, он шел всегда впереди.
В фильме, снятом по заявке Центрального пограничного музея, генерал-лейтенант в отставке Г.А.Згерский сказал:
- Ухабов три года воевал в горах... Смело и дерзко. И равных ему по опыту среди командиров мотоманевренных групп не было.
Это мнение авторитетнейшего генерала — начальника войск Среднеазиатского пограничного округа. Именно он, генерал-лейтенант Г.А. Згерский, и подписал представление на подполковника Ухабова - к званию Героя Советского Союза. Посмертно.
Ухабова похоронили в Душанбе, но затем усилиями супруги Александры Сергеевны героя перезахоронили на Кунцевском кладбище в Москве. Ежегодно друзья и однокашники Валерия по училищу 12 октября встречаются на его могиле - кладут к памятнику цветы и поминают доблестного воина. И, наверное, каждый задается вопросом, из какого же теста слепила жизнь этого человека? Настоящего человека...

[Викка]

КАЗАЧЬИ СНЫ
На дворе темень, зимнее утро еще толком и не занималось. Сквозь двойные, хорошо проклеенные окна едва проникал в комнату бесконечный шум февральского бурана. Беснуется ветер, гудит, больно ударяясь об углы добротно сложенного в начале века пятистенка.
Неделю назад Евдокия Михайловна вернулась из родильного дома, и проснулась спозаранку, чтобы перепеленать сыночка.
Валерий... С мужем они давно приняли решение — если сын, то назовут его обязательно этим именем. Ведь тогда гремело по стране — Валерий Чкалов! А если девочка, то Ольга, в честь бабушки... Ольга появится через несколько лет, а за Ольгой, уже после войны, Владислав и Татьяна. Пятерых детей вырастят Евдокия Михайловна и Иван Дмитриевич, и все достойные, честные, уважающие труд люди. Но пока их забота — Валерочка...
Евдокия Михайловна положила сына в люльку, поправила одеяльце у старшего сына Владимира, накинула шубейку, одела на босу ногу валенки — и во двор: надо посмотреть скотинку.
Недавно въехала в этот дом семья учителей Евдокии Михайловны и Ивана Дмитриевича Ухабовых с сыном Владимиром, и вот в семье прибавление — еще один сынок, Валерий.
Три года как они с мужем окончили Петропавловский учительский техникум и по направлению приехали работать в село Боровское Кустанай-ской области, в местную школу.
Молодых учителей вселили в добротный, но пустующий дом, выдали казенное имущество, а местный колхоз продал по самой дешевой цене живность: телку, двух овец, кур...
Жизнь в деревнях налаживалась. Исчез страх перед голодом — и настроение у сельчан улучшилось, забылись и недавняя почти насильственная коллективизация, и раскулачивание (народ в казачьих станицах зажиточный), и аресты стариков — казачьих старшин, которые все еще хранили на сеновалах зазубренные в Первую мировую и Гражданскую войну шашки.
Ухабовых не коснулись эти тяжелые события — они из городских, из рабочих-хлебопеков и мастеровых. А сами - учителя, и к ним отношение у властей было особенно почтительное. Жили сносно: вареная картошка, соленые огурцы, крепкие, будто в печи закаленные грузди, хлеба вдоволь. Почему бы и не рожать...
В фондах Центрального пограничного музея хранится драгоценный пятистраничный документ: воспоминания Евдокии Михайловны — матери Героя Советского Союза подполковника Валерия Ухабова:
«Валера родился 5 февраля 1938 года... Был вторым ребенком с разницей в 1 год 8 месяцев. Рос он крепким, здоровым, редко беспокоили его насморки, ангины, недомогания, а если когда и закашляет, то лекарство одно — над ведром с картошкой в мундире попарится, и хвори как не бывало. С братом Владимиром были неразлучны. Очень усидчивым был: что-то мастерил, складывал из кубиков. Кубики во многом и способствовали развитию братьев. Кубики красочные — с буквами, животными, многими другими рисунками.
Однажды я приболела и прилегла с книгой на кровать отдохнуть минуту-другую, а Валерий тут как тут — заглядывает в страницы, тычет пальчиком и вдруг начинает называть слова. Я онемела от неожиданности:
- Ты что же, умеешь читать?
И стала показывать другие слова.
- Как это слово, а это?
Валерий, чуть нахмурив лобик, читает — правильно, четко, будто на уроке. С этого дня мы и повезли детишкам книги, журналы. Куда бы ни поехали, в район, в область на учительские совещания, обязательно возвращались с подарками. Соседи и подруги по школе удивлялись, не верили, что Валерка в три с половиной года выучился читать, приносили даже свои книги, думая, что он вызубрил подписи под рисунками, а родители хвастают...
На следующую зиму у него появилось еще и новое увлечение: моя сестра подарила ему коньки-снегурочки, как раз по его валенкам — радость была неописуемая... Он катался целыми днями с пригорка, что за домом, а то и по дороге, транспорта-то в то время не было в селе... Бабушка купила ему большой клочок от солдатского плаща (шла война), и мы ему сшили пальтецо, вернее, обшили старую шубенку — и нестрашен стал любой мороз.

[Викка]

Но и чтение книжек он не бросил. Назябнутся мальчишки на улице, прибегут, заберутся на печь — и читают.
Страсть к спорту у Валерия осталась на всю жизнь — ив школьные годы, и уже взрослым принимал участие в соревнованиях: на лыжах, велосипеде, по стрельбе. Бывая в отпуске, он не упускал случая поучаствовать в спортивных соревнованиях сельской молодежи — часто выступал за команду своего колхоза «Дозор Ильича».
Но еще более сильными увлечениями, я считаю, были охота и рыбная ловля. Эта страсть у них от отца. Еще совсем маленьких он брал их то на охоту, то на рыбалку.
А когда Володе было лет 14, а Валерке всего 12, им позволялось самостоятельно охотиться, рыбачить. Ничто не удерживало — погода-непогода. И сколько они доставляли мне беспокойных часов! Переволнуюсь, бывало, пока их дождусь. А отец уверял: «Они же мужчины, и уже немаленькие, что с ними случится?»
И потом, когда приезжал Валера в отпуск, никогда не упускал случая поохотиться, порыбачить. Меня удивляло — ив отпуске не расслаблялся. Встанет рано и пробежит километров пять-семь вокруг соснового бора, умоется из кадочки, в которой мы держали воду для поливки овощей, и только тогда пойдет завтракать.
Из раннего детства Валерочки мне вспоминается еще такой случай. Как и все дети, он любил пошалить, был подвижным, любознательным. И, как говорится, глаз да глаз за ним нужен был всегда. Однажды, а было это в октябре, он выбежал во двор поиграть со щенком. В конце нашего двора находился заброшенный колодец с низким срубом, прикрытый дощечками. Валера сел со щенком на дощечки, они раздвинулись — и они вместе вниз головой в колодец. Было ему тогда лет пять. Он вынырнул, не бросая щенка, ухватился за выступ замшелого сруба, и стал кричать: «Мама, мама!»
Я услышала крик. Подбежала к колодцу, ответила: «Держись, я сейчас». О, как я кричала, созывая людей. Бежали одни женщины: шла война. Кто-то догадался захватить веревку. Я ее перекинула через себя и моментально была в колодце, не помню, как схватила, поставила себе на плечи, потом на голову, еще подтянулась, а там его взяли женщины. Так и вытащили вместе со щенком — он его не бросил...
В школе Валера учился хорошо. Никогда не обращался к посторонней помощи, чтобы помогали решить задачу или написать сочинение — со всем этим он справлялся сам...»
Но не одной школой, уроками живут дети, забот и у них много. У Володи и Валерия еще две маленькие сестрички - Ольга и Татьяна, братец Владислав (яслей и детского садика в селе еще не было и в помине), да еще хлопоты по дому, по хозяйству.
Если судить по воспоминаниям Евдокии Михайловны, то особенно тяжелыми были отроческие годы Валерия, когда семья переехала из села Сивково в село Большая Малышка. Все хозяйственные заботы и уход за маленькими детьми легли на Валерия. В Малышках школа малокомплектная, и Евдокии Михайловне приходилось работать на ставку почти весь световой день. Володя, старший брат, учился в Боровском, а тут еще отца избрали председателем сельского Совета — и он на работе днюет и ночует.
В доме хозяин — Валерий, а ему самому-то двенадцать лет.
Так получалось, что у них в эту зиму после переезда не оказалось ни сена, ни дров - хоть караул кричи. Евдокия Михайловна подумывала: а не продать ли корову? И отец согласился, но Валера твердил: корову оставим, продавать не будем, прокормим, не дадим животине сдохнуть от бескормицы. Малышню-то кормить нечем будет — как без молока, сметанки, маслица...
И взяв инициативу в свои руки (отец с матерью только удивлялись: парнишка-то растет с хозяйской прямо-таки жилкой), шел к колхозному бригадиру, брал быков и отправлялся в поле за соломой. Привозил, сбрасывал, а затем рубил топором, запаривал и кормил скотину.
И, мало того, дрова сам заготовлял — рубил тал по берегу Ишима, на санки - и домой. Не свалит кучей, а сложит аккуратненько под навесом. Пусть ждут своей очереди.

[Викка]

Забот-хлопот полон рот, но он еще и школьную общественную нагрузку выполнял: в Соколовской районной библиотеке ему выдавали книги, и он разносил их в своем селе.
Была у Валеры и особая любовь — лошади. От горшка три вершка, а управлялся, как заправский конюх. И распряжет-запряжет, и протрет запотевшие бока, и накормит-напоит, и копыта прочистит. Деды-то его работать умели — и дом срубить, и телегу сбить, и сани сладить...
Как-то Валерию попалась книга Шухова «Горькая линия» — о североказахстанских краях, землях сибирского казачьего войска. По деревням память о казачьих временах еще оставалась и традиции еще жили: крепкие семьи, почитание старших, уважение к земле, к живности...
Начитался и стал отца расспрашивать: «Папа, а мы не из казаков?» Отец уходил от прямого ответа - традиции-то в селах оставались, но и особого доверия у властей к казачьей старине не было. Но казаком быть ему, мальчишке, видимо, очень хотелось.
Уже будучи курсантом Алма-Атинского пограничного, Ухабов и его однокашники участвовали в съемках фильма «Мы из Семиречья». Курсантов переодели в казаков, и Валерий, гарцевавший на своем коне с пикой в руке, с карабином за спиной, признался своему земляку-североказахстанцу Володе Бальеву:
- А я всегда чувствовал себя казачком, смелые они — русаки!..
Родители строго относились к своим детям — никаких поблажек, все по силе возможностей участвуют в хозяйственных делах. Но строгость не выражалась в окриках, наказании ремнем, лишении каких-то детских радостей. Нет, в семье налаженная, спокойная, уверенная обстановка.
Родители любили своих детей — и они отвечали им тем же. Валерий почитал мать, а отца — фронтовика и труженика — любил крепкой мужской любовью.
В семье помнили и такой случай. В январе обычно проходили учительские совещания в районе, и утром Евдокия Михайловна ушла в Соколовку, что в пяти километрах от Большой Малышки.
День был серый, в воздухе носился снежок, иногда, будто прожектором, освещал улицы поселка прорвавшийся сквозь тучи солнечный луч.
Зимние дни коротки — уже вечерело, когда закончилось совещание. Надо спешить домой - там дети, оставленные на попечение Валерия. Вышла на улицу, а там метет — в десяти шагах ничего не видно. Начинается буран. Самое благоразумное - остаться до утра в районной приезжей. Позвонить в сельсовет мужу - предупредить.
Но Евдокия Михайловна, прикрываясь от секущего ветра шалью, пошла по направлению к своей деревне. Вдруг кто-то трогает ее за плечо, оглянулась — Валерий, весь в снегу, лица не видно — одни глазенки смеются.
- Пойдем?
Сын упрямо наклонил голову: мол, какие могут быть сомнения?
Евдокия Михайловна, запахнув потеплее полушубок и прикрыв ладонью глаза, шла за сыном. И ни секунды не сомневалась - он идет правильно, не собьется с дороги. Он окрест все вдоль и поперек исходил на лыжах... Только дома Валерий признается, что были минуты, когда и он засомневался — не сбились ли с пути, не ушли ли они от села вправо, к лесу. Но нет — вот и дом, и тусклый свет электрических фонарей... Мать сразу в хату, а Валерий, сняв лыжи, отбив их от снега, заглянул в стайку: как там скотина?
В доме порядок - тепло, младшенькие, накормленные Валерием перед тем, как ему уйти встречать маму, спали на печи...
Забота о своих младшеньких — сестренках Ольге и Татьяне, брате Владиславе - осталась у Валерия на всю жизнь. Он прямо по-родительски к ним относился.
С измальства парнишка на природе. Но по-настоящему полюбил Валерий родные перелески, поля, заводи после того, как отец стал брать его с собой на охоту. Выдался свободный выходной — отец закидывал за спину довоенного образца одноствольное ружьишко, патронташ, а Валерий в хозяйственную сумку укладывал сало с сухарями, фронтовую фляжку с чаем из сушеной малины. И чуть развиднеется, отправляются отец и сын в неближний путь.
Отец, как позже понял Валерий, был больше любителем природы, чем охотником-добытчиком. Так, двух-трех зайчат из силков вытащат. Валерий добычу не в сумку, а через плечо: смотрите друзья-товарищи... Отец учил сына читать «книгу природы» — в жизни сгодится. И сгодилось: солдаты на заставе всегда удивлялись умению начальника разбираться в отметинах на сухой каменистой почве.
А рыбалка - еще одна страсть и увлечение. Зимними вечерами Валерий плел лески из конского волоса - занятие для упорных. И к лету у него в запасе их было с десяток. Все знали - без добычи Валера с Ишима не возвращается...
В апреле еще холодно, скучно, все ждут мая, когда над просохшими полями засияет солнце, заискрится свежая трава, запоют птицы. А мальчишки торопятся к заводи. Стоят у широкой полосы камышей, до половины залитых талой водой, переглядываются: никто не решается шагнуть в зеленую накипь. Там, в зарослях, утиные гнезда, ради яиц и примчалась сюда ватага пацанов, но в воду-то лезть страшновато. Кто первый? И тут Валерий, ни слова не говоря, сбрасывает кирзовые свои сапожищи, штаны холщовые, рубашку в крупную зеленую клетку и, чуть перекосив рот, шагает в воду и, ни разу не оглянувшись, по грудь в ледяной воде, скрывается за стеной камыша. Смельчаков немного за ним найдется, разве Петр Волошин, еще один-другой...
Евдокия Михайловна не поощряла детей за их походы по утиным гнездам, но строго не наказывала: отец как-то ей объяснил, что они соблюдают меру, не грабят все подряд. В гнезде у чирков как правило десять-двенадцать яиц, мальчишки больше трех не брали, а до насиженных (они пушком прикрыты) и не дотрагивались — так их отец учил, а они другим внушили — и никто не озоровал.
Никогда мальчишки не разоряли гнезд ласточек, скворцов, синиц, мухоловок, чибисов — по неписаным законам запрещалось их трогать: корова доиться не будет, дом сгореть может... Но воробьишкам доставалось — зорили их гнездовья без пощады.

[Викка]

Тяжелую, часто безуспешную войну вели братья с коршунами. Мать поручит им следить за цыплятами — они смотрят, следят, но чуть отвлечешься — коршун хвать цыпленка, и был таков. А от матери нахлобучка.
Найти гнездо коршуна — честь среди пацанов особая, но надо часами выслеживать, чтобы приметить, куда же он с добычей садится. Валерию лучше других удавалась схватка с хищником. Мог полдня просидеть, все мальчишки уйдут — надоело, и ему тошно, но свое высидит. К вечеру приносит три рябоватых яйца — победил, выследил. Не появятся в природе три хищника, останутся в хозяйствах десятки цыплят...
Это сегодня коршуны занесены в «Красную книгу», а в те далекие времена их было много, врагов домашнего хозяйства.
Так в трудах и мальчишечьих заботах рос Валерий. Рядом отец, братья и сестры, школьные друзья...
Десятый класс. Мальчишки и девчонки взрослели, говорили о своих путях-дорогах, только Ухабов молчал. Он не знал, куда идти. То ли в пединститут, чтобы продолжить дело отца и матери, то ли по стопам старшего брата - инженера. Но вызревала давно зародившаяся мысль — идти в военное училище. И вот однажды на вопрос матери ответил твердо:
- Решил. Еду в Алма-Ату, в пограничное училище, в военкомате уже знают.
- Уезжаешь, улетаешь от семьи, - забеспокоилась мать. — Как без тебя-то? Малышню поднимать надо.
- Не трогай, - заявил отец, - дело парень говорит. Если решил, не отговаривай. В жизни каждому свой путь предначертан.

ШАГАТЬ ОСТАЛОСЬ НАМ НЕМНОГО...
Службу в пограничных войсках Валерий Ухабов начал в Алма-Атинском пограничном военном училище имени Ф.Э. Дзержинского в 1956 году. Учился во 2-м дивизионе, где командиром был майор И.К. Шляхтин, замполитом - майор М.И. Клишин, во взводе капитана В.К. Гапоненко (его сменил старший лейтенант В.И. Максуров), во 2-м отделении сержанта Ю. Цветкова. Выпустился через три года лейтенантом пограничных войск.
Немало среди выпускников училища Героев Советского Союза. Один из первых этого высокого звания удостоен в 1938 году лейтенант А.Е.Махалин, одним из последних — в 1983-м — подполковник В.И.Ухабов...
День обещал быть жарким, радостным. В бездонном небе ласково светило солнце. В голубоватом мареве искрились заснеженные вершины гор, за стеной пирамидальных тополей, укрытых зеленью садов, опоясанный хрустальными потоками горных речек, лежал незнакомый город.
Пройдет время, и Валерий полюбит Алма-Ату, город его командирской юности. А пока... на автобусе-башмачке (ходили в те времена в Алма-Ате по проспекту Ленина открытые автобусы, которые и прозвали «башмачками») он с попутчиками Владимиром Бальевым и Александром Барышниковым прибыл в училище. Доложили на проходной — их провели в казарму, определили в группу, которой командовал ташкентский суворовец Анатолий Науменко.
Все чин по чину — обед, ужин, отбой — отдых до утра. На другой день медицинская комиссия, Валерий прошел ее без проблем.
Здоровья он был отменного. И через двадцать лет службы в боях с моджахедами в высокогорье он шел впереди своих двадцатилетних бойцов.
Следующее испытание — собеседование. Допрашивали с пристрастием: откуда, зачем, что привело в училище? Командира дивизиона майора Жуковского и курсового офицера капитана Гапоненко интересовало многое: занимался ли спортом, какие книги читал, употреблял ли спиртное, дружишь ли с девушками? И... и... и...
Ухабов спиртного практически не употреблял, девушки у него не было. Спортом занимался с раннего детства...
И только после собеседования друзья (среди них и автор этого повествования) были зачислены абитуриентами в училище. Впереди карантин — хозработы и экзамены: по русскому языку (диктант), математике, географии...
Много времени занимали хозяйственные работы. Валерий в компании с Алексеем Ереминым, Виктором Фокиным, Александром Барышниковым и другими пилил для бани дрова. Все старались: им подсказали, что трудолюбие при вынесении решения о зачислении в училище зачтется.
Для Валерия Ухабова экзамены не представляли особой сложности. Он и школу закончил хорошо — в аттестате нет ни одной тройки, и к поступлению в училище готовился серьезно. И сдавал бодро — «отлично», «отлично»... Дисциплины безупречной: сказали — сделал. Но и паинькой не казался: умел хмурить брови, умел сердиться — мог остро отбрить обидчика.
Народ-то и среди абитуриентов разный: и дерзкий, и плохо воспитанный, и послуживший, и потертый послевоенной жизнью. И немало было таких, которые случайными ветрами прибились к пограничному берегу. Одних отчислили до поступления в училище, других в ходе учебы, а некоторые выпускники-лейтенанты убежали с застав...
Позади экзамены, через два-три дня объявят приказ о зачислении, обмундируют...
Тогда мы (автор очерка и Валерий) отпросимся у помкомвзвода в «фотографию» (она в ста метрах от тыловых ворот училища), чтобы немедля выслать фото домой: вот мы какие! А были мы немножко смешными, курсанты Беляев и Ухабов: фуражки вот-вот спрыгнут со стриженых голов, уши торчат, а глаза... Вот такие онемевшие перед камерой салаги.
Но пока мы с замиранием сердца ждем, когда нас оденут-обуют.
Незабываемый день. Первое построение взвода: зеленые фуражки, напряженные, но радостные лица - не знали мы, что лейтенантские погоны в поте лица придется добывать. Вдоль строя идет курсовой офицер капитан Валентин Константинович Гапоненко. Смотрит почти равнодушно, но жестко, взгляд буравит, а иногда замирает, будто спрашивает: а вы, товарищ курсант, способны учиться на «хорошо» и «отлично»? Других оценок он не признавал.
Идет — и вдруг останавливается на левом фланге напротив курсантов Ухабова и Беляева. Смотрит — с головы до ног, недовольно, долго. Обращается к помощнику командира взвода Анатолию Науменко:
- Каким образом эти курсанты оказались в нашем взводе?
Старший сержант Науменко пожал плечами, взглянул на курсантов: за что на них гнев?
- Отчислим... Переведем в собачий дивизион.
В училище был дивизион специалистов служебных собак. Учились они не три, а два года и распределялись не в погранвойска, а во внутренние. И реакция курсантов последовала немедленно. Ухабов почти дерзко ответил:
- Никак нет, товарищ капитан. Я буду учиться у вас — я в пограничники поступал. И экзамены я сдал на «отлично».
- Так точно! — вставил Беляев, — и я в пограничники.
Курсовому, по всей видимости, понравилась горячность новоиспеченных курсантов.
- Оставляю вас до декабря. С испытательным сроком. Не выдержите, переведу...
Его смутило то, что оба и ростом поменьше других, и в плечах поуже. Офицеру показалось — слабаки парни, а слабаков он терпеть не мог.
Эпизод вроде бы крошечный и не заслуживает внимания, но он всем однокашникам запомнился на всю жизнь. И сегодня при встречах с улыбкой спрашивают: а ты помнишь, как вас с Валерой едва не прогнал Валентин Константинович из пограничников? Но не прогнал же...

[Викка]

1 сентября 1956 года курсанты 2-го взвода вместе с другими первокурсниками впервые пришли в аудитории Алма-Атинского пограничного училища. Выступил начальник училища полковник Баранов, его заместители полковники Румянцев и Дремин, первокурсникам представили преподавателей: офицеров Латыпова, Остапенко, Тарасова, Назарова, Головачева, Финкеля, Марьету. Курсанты — зелень весенняя — смотрят на маститых, отдавших многие годы службе офицеров с неподдельным интересом.
Из 2-го взвода впоследствии два выпускника, Анатолий Борисов и Георгий Куц, стали генерал-майорами, заместителями начальников войск округов. Шестеро - полковниками: В.Бальев, В.Беляев, А.Науменко, А.Шабалин, А.Кадышев, Т.Ходжаев. И один, Ухабов Валерий — Героем Советского Союза.
Но сколько еще воды утечет до этого в Алмаатинке, что бушевала, гремела камнями почти через дорогу от училища.
На другой день мы уже распевали: «Шагать осталось нам немного...» Трижды в день - утром, перед обедом и вечером - бежали на конюшню: выводили закрепленных за каждым лошадей на водопой к колодцам, кормили, чистили...
По существу, наш выпуск - последний кавалерийский во всех училищах страны. Но и мы - кавалеристы «усеченные» - без рубки лозы, но с шашками и с шпорами первый курс все таки проходили. Кавалерийская подготовка - основательная, и сегодня непроизвольно вздрогнешь, когда вспомнишь зычный голос курсового офицера: «Учебной рысью... Ма-а-рш! Брось стремя».
Пять-десять минут выдержать еще можно, но дальше — скрежет зубов: тяжело без стремени держаться в седле. Для некоторых курсантов (особенно высоких и грузноватых) кавалерийская подготовка — мука, но не для Ухабова. Он ловкий наездник, прирожденный кавалерист, и в Зеландию свою влюблен, как в девку распрекрасную. И холил ее — без кусочка сахара, ломтика хлеба на уборку не приходил, старался овса чуть выше нормы в кормушку высыпать. А станок в конюшне у него один из лучших во взводе — трамбовал не за страх перед курсовым, а на совесть. И лошадь его не подводила — ни одного заноса перед препятствиями за три года. На Зеландии он выполнил норму второго спортивного разряда.
Но на третьем курсе он поссорился с лошадью. На летних квартирах — в лагере, на конюшне, не знаю, что послужило раздражителем, но Зеландия укусила курсанта в плечо. И сильно — до крови, до солидного синяка. Помоему, он показал ей кусочек хлеба, за что Зеландия встала на дыбы, а хлеб не дал. Ее, видимо, обидела неблагодарность хозяина... И в итоге — из друзей превратились в недругов. Ухабов перестал ее холить, угощать сахаром, хлебом с солью... Помирились они только перед госэкзаменами.
Валерий Ухабов в увольнения не рвался. И мы с ним часто до отбоя засиживались в ленинской комнате — я перелистывал газеты, он корпел над шахматными задачами.
Однажды я предложил ему сходить на молодежный вечер в педагогический институт (мне поручили распространить пригласительные билеты). Он согласился — мы отгладились, до холодного блеска отдраили свои яловые сапожищи — и на бал. Музыка, прекрасные девичьи лица. Не прошло и пяти минут, как Валерий кивнул: я пошел... Сжавшись в пружинку, наклонив, как бычок, голову, он пошел к группе девушек. Одну из них пригласил на танец — и не отходил от нее весь вечер. Выбрал минутку, подошел ко мне, сообщил:
- Ты извини, Виталь, но я влюбился. Я еще потанцую...
А время выходит — еще пять минут, и нам надо выдвигаться в сторону училища.
- Опоздаю — простят. Но не могу я... ее оставить.
- Можешь, - ответил я - секретарь комсомольской организации взвода.
- А я не могу допустить, чтобы мой товарищ опоздал из увольнения. Позор на весь взвод. Возьми адрес, договорись о встрече. Объясни...
- Логично...
И отошел к девушке, но через пять минут вернулся:
- Идем. Но с одним условием — до училища мы выдвигаемся в пешем строю. Бегом-шагом...
Нелепый, глупый, дурацкий каприз. До училищных ворот не меньше десяти километров. Но выхода не было, и я согласился. Мы бы явно опоздали, хотя на шаг почти и не переходили, если бы за Головным арыком, перед затяжным подъемом, нас не подобрал возвращавшийся из увольнения на такси мой земляк — сибиряк курсант Петр Цыкалов. Ухабов согласился подъехать.
Через неделю он мне сообщил:
- А ты знаешь, я не пошел сегодня в увольнение. Меня ждет девушка, но я не иду. Не спрашивай, я не смогу тебе ответить, почему.
И не пошел...

[Викка]

Он влюбился только через десять лет: встретил свою Сашеньку (Александру Сергеевну) и сразу женился.
Курсовой офицер дал срок курсантам Ухабову и Беляеву до декабря: выдержат нагрузку — продолжат учебу во взводе. Все точки над «и» были расставлены еще раньше, но окончательно свой авторитет курсант Ухабов подтвердил именно в декабре. Наш курсантский взвод совершил первый пятидесятикилометровый лыжный переход из училища в полевой учебный центр, где предстояло выполнить ночное упражнение боевых стрельб в составе подразделения. Ночлег в ПУЦе, а наутро — в обратный путь.
Лыжный переход, стрельбы шли в зачет соревнования между взводами в честь очередной годовщины ВЧК-КГБ, и каждый курсант стремился не подкачать. В голову взвода и в хвост курсовой офицер поставил лыжников: Афоненко, Беляева, Кадышева, Ухабова, Борисова.
Ухабов шел с настроением -скольжение вполне приличное, погода — небольшой минус и приятный снежок. Но многим было не так весело — у нас во взводе едва не половина курсантов из южных районов — из Ташкента (суворовцы), Ашхабада, Чарджоу. И к первому привалу Ухабов нес на себе три карабина, шесть подсумков, а помкомвзвода порекомендовал ему взять РПД у курсанта Константинова (но тот не отдал).
- Стой... Привал...
Отдых десять минут — безмерная радость для многих. Двигаться не было сил — и курсанты, опершись на лыжные палки, остановились там, где их застала команда. Но через минуту, отдышавшись, валились в снег, закуривали лежа (курящих во взводе всего несколько человек), отвинчивали крышки фляг с холоднющим чаем.
- Раздать сухари!
Для всех это было неожиданностью - знали, что кухня, а значит, и обеденный перерыв, через час хода. Но оказалось, что и термос с горячим чаем подвезли, и сухари, и сахар.
Он умел, наш командир взвода, предусмотреть все мелочи, но и отдачи требовал жестко и бескомпромиссно. Во взводе должно быть все лучшее — и учеба, и кроссовая подготовка, и оборудование класса, и конюшня, и выводка лошадей, и дисциплина, и порядок. Карал жестко: «Кто не будет хорошо учиться, кто будет нарушать дисциплину, — сгною на конюшне!» И кандидаты на долгую дружбу с конюшней в первом полугодии нашлись. Три-пять-шесть нарядов вне очереди — и явное отставание по учебе. Рапорт о неспособности овладевать учебной программой — и лети за ворота училища.
- Ухабов, к курсовому офицеру, - послышался голос помкомвзвода.
- Немедленно...
Офицер разговаривал с курсантом Борисовым. Сухо, немногословно поставил задачу им двоим: обойти взвод на час-полтора, и к прибытию подразделения в ПУЦ должны быть готовы и помещения для отдыха, и огневой рубеж.
Главное в этом решении — до подхода других взводов создать условия своему подразделению для меткой стрельбы.
- Сможете, Ухабов? Лыжники у нас есть, но мне важно вас проверить.
- Выполню, товарищ капитан. Курсовой уже знал: если Ухабов сказал, то будет стараться изо всех сил. Настырности ему не занимать. Курсовой взглянул на часы, потом пристально, изучающе на Ухабова: перед ним — невысокий, плотненький, смугловатый курсант. Устал, но в глазах прячется ярость: такому чем труднее, тем он лучше себя чувствует.
- Выходите немедленно. Взвод на большом привале — еще тридцать минут отдыха.
И пошли.
- Держись, Валерка, - пробурчал Борисов - барнаулец, парень крепкий, сильный.
- Идем галопом, хоть ты и малой, но на себе не понесу.
Через полтора часа, когда до лагеря оставалось километров восемь-десять, Ухабов отстал. В таком темпе он идти не мог: дрожали ноги, сбива-
лось дыхание, озноб охватил все тело. Борисова можно догнать, если идти не вдоль дороги, а прямиком — по насту, припорошенному мягким снежком. Скольжение — будто по льду на «норвегах»...
«Не уйдет! Догоню!», — подумал Ухабов и ударил палками по снежному насту. Догнал, и Борисов, улыбнувшись запекшимися губами, сказал:
- С тобой, Ухабыч-хоттабыч, можно идти в разведку.
А все остальное — дело нехитрое: огневой рубеж они подготовили вполне прилично, и взвод отстрелял лучше других.
На втором курсе по весне мы отправились на войсковую стажировку. Наша учебная группа стажировалась в Керкинском погранотряде. Курсанты Беляев и Ухабов попали на одну заставу в Шарам-Кую - знаменитую на все войска комендатуру. Места неповторимые - пустыня, барханы, полузаросшие синеватой колючкой; узколистые, царапающие неизвестные нам цветы; скукоженная, надломленная трава. Дозорная тропа между горами крупного, золотистого каракумского песка. И вышки на правом и левом фланге, и объемная дождевая яма... И песок, песок...