Моя Чукотка. Посвящается Дервишу, Читателю и Довольной.

[Кирилл Амаев]

… пол двенадцатого ночи. Я еще на работе. Тупо пялюсь в монитор в надежде найти на нем хоть какую-нибудь зацепку к мысли про чукчей, с которыми жил четыре ночи и пять дней. А на радио нашел старую кассету с классической музыкой. Слушаю и пялюсь в монитор. Слушаю и пялюсь. Слушаю и пялюсь. И так до бесконечности. До посинения головы и разжижения мозгов. И еще очень хочется есть. Но дома только остатки щей из банки. Отвратительное варево, но благородные продукты дороги. Да и нету их, благородных продуктов. Того и гляди всучат под видом свежачка рыбу прошлогоднюю или того хуже – мясо из стратрезерва МО СССР еще. Оно тут хранится, в сопках. На всю страну. Оно уже зеленым налетом покрылось толщиной в палец, но его периодически извлекают из штолен и чистят. Говорят – обрабатывают, но на самом деле налет зеленый просто счищают – и в желудки доверчивых горожан. Но желудки и гвозди переварят. Да и хирурги в больничке местной – те еще. Так что ешь, пей, веселись. Нравится, не нравится – спи моя красавица.Снега уже упали. Мороза пока нет сильного, а снега уже упали. На перевалах, особенно когда ночью на вездеходе – жутко становится. Снег под луной искрится. А вокруг темень чукотская. Жуть, Жуть.В стойбище дети, трое. Старшему – три года. Как у чукчанки мог родиться ребенок вполне славянской внешности – непостижимая загадка. Может оно конечно и в подворотне по пьяне, однако ребенчик ничего себе такой. Глазки умные, но думает как чукча. Тарелку с варевом поставили – надо есть. Хочешь ты, не хочешь. Надо есть. Если есть, что есть. Значит это надо есть. И попробуй не поешь – маманя, добрая такая, таким витиеватым матом обложит, что даже слез не хватит. Матом все ругаются. Все ругаются страшным трехступенчатым матом. «Что, что, *** в очко, вот что. Пошел на *** от сюда, не лезь, ****ь худая, убъю ссученка». И тут же целует его и нацеловывает. А ребенчик рад, протягивает ручки свои и улыбается. Мама же она мама. Он другой то женщины вообще не видел. С утра встал под звучное: « Да отъебись ты от меня, пристал то, ****ь», вечером – «Ты спать будешь или нет, ****ыш». Достается и совсем уже двенадцатилетнему мужчине Сережке. Он в школу не хочет и не пойдет он учиться уже никогда. Мать его от греха городского к пастухам сплавила. Со слезами, но все равно сплавила. С самого начала лета. Парень сначала то при кухне был определен. А потом потихоньку в стадо ста ходить. Теперь вот и на смены уже, пастушит по полной, по двадцать четыре часа. Сутками с оленями. Он о них как о родных уже говорит. Доброго слова не услышать во век. Муж только жене улыбнется украдкой, или жена мужу. И все, все ласки, все. Не будет больше никаких ласковых слов, не будет. Тундра, бля. Тундра. Ты один в этой тундре. Как олень, или росомаха, или медведь, или орлан гордый, что в сопках парит, или как мудрый и злой ворон. Большой, иссини черный Чукотский ворон. Мудрый и злой. Как ворон. Тундра теперь стала коричневой. Пожухла и посерела и стала коричневой. Олени на склоне – что камней россыпь. Такие же серые и коричневые как и их тундра. Осень. Ветер. Снег уже лег. Распадки неимоверной красоты. Небо – голубое, как Боря Моисеев после ванной. Тихо. Олени. Сами идут. Боюсь, что затопчут. Туча оленей. Мирные. Я без собаки – значит не пастух, гонять не станет, убивать не станет. Стою, просто стою и жду пока они сами подойдут. Красавцы. Истинно красавцы. Рога – словно ветви раскидистые. Бодаются за самочек уже с ленцой. Но еще бодаются. Гон прошел. Всем хватило. Красавцы. Красавцы. Две реки – Мыргонваан и Рау-Чуа. Не впадают. Соединяются друг с другом. Рыба – сама плещется. Иду на рыбалку. Удочку дали. Современная. Крючки – как и миллионы лет назад – из чего придется сделаны. Стою по колено в мерзлой, но теплой воде. Течение сносит. Стою. Рядом мужики одну за одной. Я – семь хариусов за двое суток. Не смеются. Пытаюсь отшутиться – искренне не понимают моих сокрушений по поводу неулова. Как это не поймал. Рыбу в стойбище принес? Женщинам на кухню отдал? Так чего же еще то. Ужин заработал, сам наловил. А и если не наловил – все одно – накормят. Спать уложат, обогреют, табак дадут. Хлеб, чай. Место за столом. Мяса кусок – кролика или , или кого нынче подстрелили в тундре. Не важно. Из пойманной только что рыбы женщины делают пятиминутку. Она сырая и кровавая. Спирта граммов семьдесят принял, боком рыбехиным закусил, рукавом не стиранным занюхал, охнул, слезы утер. Не поперхнулся, уважаемый человек. Белый. На рыбалку сам пошел, Дрова сам принес. Спасибо сказал. Шутит. Не смеется. По имени отчеству называет. Белый. Белый. А все же чувствую – не их. Не любят. Не то что бы терпят. Но если сам быстрее уберется – легче станет. Не потому, что ртом меньше. Просто – белый. Не наш. Не наш. Чукча – наш. Эвен – наш. Юкагир – наш. Белый – не наш. С пол пинка определяют, что не русский. Не русский. Не спорю. Не наш все равно. Белый. Не наш. Но смеются и шутят вместе. И надо мной тоже подшучивают. И я подшучиваю. Забываю взять блесну, на которую поймал рыб. Паша, что блесну дал – обиделся. «Я же подарил, что не берешь. Спрячь, возьми». Делаю виноватое лицо и беру. Спрятал. Ворохи одежды. Нахожу свой свитер. Не исключено, что его уже кто то поносил. Принято так. Лежит одежа –бери, носи. В стойбище все общее, все твое. Резиновый сапог не могу никак найти. Левый. Посмотрел – ходит мой сапог. Один мой, один не мой. Подхожу, смеюсь. Громко. Смеются все. Весело. Развлечение. Приключение. Однообразия как небывало. Дети рады – мамы смеются, а не матом. Дети смеются. Ощенилась собака. Ночью принесла семерых. Пятеро – кобельки. Двое – сучки. Сучек – в расход. Порчены. Стадо не умеют охранять. Утопить? Под лед, первый сентябрьский лед? Палкой? Топором?? Веревкой. Как по обычаю. Бабушка сокрушается. Даже этого не могут, говорит. Веревку берешь и душишь. Так чукчи с сучками. Не нужны. Порчены. Маша тихо плачет у стола. Говорит – теперь сниться станут. Не сможет заснуть. Сидит одна ночью. Боится. Сниться станут. Боится. Плачет. Маша. Под лед первая ушла и по дну сразу ее. Вторая – карабкается на лед полыньи. Я ее, говорит, толкаю в воду, а она карабкается. Под лед ушла. Боится спать. Спирта нет. Выпили. Водки нет – нельзя. Плачет. У стола. Никто внимания не обращает. Все ложатся. На нарах, Вместе. У каждого – свое место. Мое – у стены. Гость. В спальнике тепло. Сплю. Снишься. В тундре, потом в городе. Какой то дом, куда то бежим, взявшись за руки. Смеешься – заразительно и широко. По-русски широко и заразительно. Слов нет. Моя. Целую, просыпаюсь от того, что замерз нос. Печь давно погасла и не греет. Зарываюсь в спальник поглубже. В надежде закрываю глаза. Нет. Ушла. Не смеешься. Не целую. Утро. Холод дикий и собачий. Продираю глаза. Открываю обветренный и потрескавшийся рот. Пить хочу. Пить. Простой воды. От чая уже воротит. Курю. Прямо тут. Бабушка ворчит слегка – «Вот, и ты тоже соску в рот с утра.» Отшучиваюсь. Бабушка улыбается. Говорит, что с вечера еда осталась. «Поешь». Поем, от чего же не поесть. Ем. Холодный рис. Жареная рыба. Гора чеснока. Проснулся Ухтам. Он Толи узбек, толи моджахед. Стойбише уже на ногах. Ухтам – директор. Он привез на вездеходе трое суток назад меня, хлеб, спирт. Сидим на нарах. Он говорит, что то про Севера. Я отвечаю, мол не страдаю северным экстримом. Не болею севером. Он говорит _ «Болеешь». По глазам вижу – болеешь. Да, сознаюсь сам себе. Мне нравятся эти люди. Мне нравятся эти люди. Эта тундра мне нравится. Холодный рис и рыба мне нравится. Чеснок мне нравится. Пьем припасенный кофе. С сахаром. Курим. На завтра вертолет должен. Прилетит – улечу. Не прилетит – на рыбалку, или в стадо, или за дровами. Или покурим. Вечером кино. Видак и кассеты. Все фильмы – с эфира писаны. С рекламой. Смотрят пристально. Смеются, вздрагивают. Молча или со смехом. Не комментирую. Смотрят кино. Передвижка в тундре – диковина. Кино. Про жизнь. Они слышали, но видели только в кино. Смешно как то и грустно. Нет больше нигде такой искренности и чистоты. Нет больше. Нет больше. Чистоты нет. Снова спать. Снова в мешок. Снова сплю. Не вижу. Нет. Сон пустой. Ждал. Не пришла. Чего ждал? Чего то ждал. Утро. Солнце. Мороз уже. Жду вертолета. Ухтам говорит, что вертолет будет. Вертолет. Снимаю как заведенный. Надо спешить. Два часа всего. Спешу. В Вертолете ком экипажа спрашивает каким бортом над стадом пролететь. Потом спрашивает не буду ли в кабине снимать. Буду. Левым. На пятьдесят можешь? Могу, говорит. Летим. Снимаю. Снял. Песня. Сели. В ванну – мыться, чистить зубы. Стирать тряпье. Разбирать вещи. Кассеты отдал. Пятьдесят минут ухнул. Гемор. Пол двенадцатого ночи. Пялюсь в экран монитора. В надежде…3.10.04

[Викка]

Да, хорошо написано, сильно! Молодец!

[ДЕРВИШ]

Кир! Написано славно...
Вот только душу Чукотки ты так и не понял...
Наверное времени мало было...

Пс. А мат все-таки корректно откорректируй, мне тоже иногда хочется, но терплю. Пусть он хоть и для литературной связки использован...

[Кирилл Амаев]

Сообщение от ДЕРВИШ

Кир! Написано славно...
Вот только душу Чукотки ты так и не понял...
Наверное времени мало было...

Пс. А мат все-таки корректно откорректируй, мне тоже иногда хочется, но терплю. Пусть он хоть и для литературной связки использован...

Я Чукотку понял, но по своему. А про время и его отсутствие - это правильно. За год разве можно что-то понять по настоящему. А вот если мат откорректировать и отредактировать - то получится художественная литература. А это уже в BARESу.

[ДЕРВИШ]

Сообщение от Кирилл Амаев

Я Чукотку понял, но по своему. А про время и его отсутствие - это правильно. За год разве можно что-то понять по настоящему. А вот если мат откорректировать и отредактировать - то получится художественная литература. А это уже в BARESу.

Кир, только без обид.
По мату: правилами форума это запрещено... :417: :suicide:

[Кирилл Амаев]

Сообщение от ДЕРВИШ

Кир, только без обид.
По мату: правилами форума это запрещено... :417: :suicide:

Само собой - без обид... пионЭры, что ль. А про мат, да, с правилами форума я согласен и их поддерживаю ( в дальнейшем буду стараться не писать песен из которых слов нельзя выкинуть ). Хотя? А какие же песни тогда писать?????

[Читатель]

Кирилл, спасибо за посвящение! А песни стоит писать хорошие и добрые, так, как Вы умеете!

[Довольная]

Кир, пасиб, понравилось...улыбнулась. Не поняла только, почему меня в посвящение включил?:332:

В стойбище дети, трое. Старшему – три года. Как у чукчанки мог родиться ребенок вполне славянской внешности – непостижимая загадка.

Я разгадала эту загадку! Гость с большой земли пострался однако :332:

[Кирилл Амаев]

Я разгадала эту загадку! Гость с большой земли пострался однако :332:[/quote]
Лен, это бы не я, точно не я ( не помню точно, но не я, это точно, я не мог, или мог? не помню). Лен, а ты что, никогда в пол двенадцатого ночи не сидитшь перед монитором, когда на утро материал в номер надо здавать? Как Сахалаин, к стати? Как отработала????

[Довольная]

Лен, это бы не я, точно не я ( не помню точно, но не я, это точно, я не мог, или мог? не помню

:332: :332: :332: :332:

Лен, а ты что, никогда в пол двенадцатого ночи не сидитшь перед монитором, когда на утро материал в номер надо здавать? Как Сахалаин, к стати? Как отработала????

Кир, я обычно в такое время и пишу - на меня работун только по ночам нападает:332:
А на Сахалин во вторник однако