Революция и Гражданская война

[ПП Алый]

Вот уж кто бы ожидал такой "шутки юмора" в приказах по "Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контр-революцией, спекуляцией и саботажем при Вологодском Губисполкоме".
Делопроизводитель Ивановская оформила строгий выговор на... саму себя. И, как ни в чем не бывало, продолжала служить дальше. Оформила в буквальном смысле, отпечатав приказ зампреда ГубЧК и заверив копию.

[ПП Алый]

ПРИКАЗ № 147
по Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контр-революцией и спекуляцией и саботажем
при Вологодском Губисполкоме

31 мая 1919 года. Гор. Вологда.
.....

П. 2

31 СЕГО МАЯ Я УЕЗЖАЮ В ВСЕРОССИЙСКУЮ ЧРЕЗВЫЧАЙНУЮ КОМИССИЮ НА С"ЕЗД ПРЕДСЕДАТЕЛЕЙ Ч.К. МОИМ ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ОСТАВЛЯЮ ТОВ. ГУРЬЕВА.

Справка: Распоряжение председателя.
.....

Подлинный подписал Председатель: БРУК.
Секретарь: ГУРЬЕВ

[ПП Алый]

В тексте использовано одно старорусское, вернее, даже древнерусское слово – «изъезд». И одно, употребляемое до революции (как сейчас, не знаю) в церковно-монастырской терминологии – слово «насельник» во множественном числе.
Насельник насе́льник I м. Житель какой-либо местности, населенного пункта, помещения (в исторических описаниях).
II м.
Монах или послушник, постоянно живущий в монастыре и подчиняющийся его уставу.
Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000.

КОНВОЙНЫЕ НАСЕЛЬНИКИ УЛЬЯНОВСКОГО МОНАСТЫРЯ
Зырянская конвойная команда изгнала монахов, но кормила детей

В преддверии 100-летия со дня Октябрьской революции историк из Сыктывкара, ветеран местного гарнизона внутренних дел, известный в республике поисковик Александр Москвин и московский историк и журналист Роман Никитин, давно проявляющий интерес к теме Гражданской войны на Севере, решили запустить интересный архивный проект федерального масштаба. Суть его проста и заключается в выявлении и введении в научный оборот новых, ранее не известных документальных источников, отражающих становление советской власти в Коми-крае и последующие коллизии национальной трагедии – Гражданской войны. Избранные исследователями темы сложно назвать исхоженными. Конвоирование заключенных – одна из них. Тем не менее, уже сейчас к обнаруженному в Национальном архиве Республики Коми материалу проявила интерес столичная телестудия МВД, сочтя его уникальным. Тем более, что свои находки историки облекают в популярную форму увлекательного исторического очерка.
В июне 1923 года окрест Ульяновского Троице-Стефановского монастыря воцарилась непривычная крестьянскому уху тишина. В урочное время перестали созывать народ на церковную службу колокола местной звонницы, с высоты которой вся округа просматривалась на много верст. При приближении к монастырю жители Усть-Кулома и близлежащих деревень замечали, что изменился и внешней вид колокольни. Уже не крест золотился на ее куполе, а алело красное полотнище революции. Легки на помине оказались и ее посланцы – теперь уже не изъездом, карательной экспедицией, как Мориц Мандельбаум, а, как казалось тогда, навсегда. Еще 23 января 1918 года вышел декрет СНК об отделении Церкви от государства. Но отделение отнюдь не означало ограждения церковного имущества от посягательств со стороны этого самого государства. Уже 26 августа 1918 года в ответе Усть-Сысольского уездного военного комиссариата в адрес вышестоящего Вологодского губернского о судьбе здания Духовного училища сообщается, что в данном здании, помимо уездного военкомата, размещаются также местный отряд Красной Армии и конвойная команда. Но новому государству этого показалось мало, и в мае 1923 года исполком автономной области Коми решил закрыть церкви. Взамен привычных монахов, монастырские стены увидели новых «насельников». Ими стали Усть-Куломская и Усть-Вымская уездные конвойные команды. Обе они входили в Усть-Сысольскую, каковая и стала родоначальницей Зырянской конвойной команды (впоследствии 71-й отдельной роты конвойной стражи СССР), уже в оригинальных документах сокращенной до аббревиатуры ЗКК, чем воспользуемся далее и мы. Сформировали ее 3 июля 1918 года как конвойную команду Отряда Красной Армии Усть-Сысольского уездного военного комиссариата Вологодского губернского военного комиссариата и прикомандировали к местной Отдельной караульной роте. История сохранила имена первых советских конвоиров Коми. (Советских – потому что была и «старорежимная» конвойная команда того же названия – Усть-Сысольская, сформированная еще в 1886 году в составе 18-й Ярославской местной бригады Российской императорской армии.) Ими были красноармейцы Степан Лыткин, Василий и Александр Налимовы, Петр Худяков, Егор Худяев. В денежном ящике Усть-Сысольского уездного военкомата на 1 января 1919 года находились документы, по которым можно судить, что Усть-Сысольская конвойная команда старой Русской армии существовала до апреля 1918 года. 20 марта 1918 года начальник Учетного отдела Воинского начальника Усть-Сысольского уезда получил жалованье для солдат местной конвойной и караульной команд. Вооружены конвоиры были винтовками Бердана, которым суждено будет послужить и в революцию, и в Гражданскую. Во всяком случае, винтовки именно этой системы прослеживаются на вооружении ЗКК в первые мирные годы.
На 1 января 1923 года в Зырянской конвойной команде числилось 47 военнослужащих – в основном, неграмотных русских мужиков и зырян, меж которыми затесались два украинца, татарин и поляк, который был, возможно, самым грамотным из всей, крестьянской, в основном, массы. Наверняка кто-то из них тайком крестился на не сбитые пока кресты церквей да молился втихомолочку. Но служили они уже другому богу, вернее, богине, по имени Пролетарская революция. Кстати пролетариев из 47-ми было всего четыре, еще двое значатся как «прочие» – не крестьяне, не рабочие.
Неграмотных военнослужащих команды пытались учить грамотные – «чему-нибудь и как-нибудь» – главное, чтобы политически правильно согласно приказу: «Школьно-политические занятия и политчтения, предусмотренные приказом № 212 с.г., ведутся с личным составом по плану войск ОГПУ». Но упорства им было не занимать, в помощь чему оказалась библиотека, где имелось 1437 книг. Она была у ЗКК одна на двоих с 22-м Зырянским кавалерийской дивизионом. В архивных документах приводятся имена подвижников ликбеза, правда, в их настроении, если верить политдонесениям, было как-то маловато комсомольско-партийного задора: «Отмечается подавленное состояние из-за службы (демомобилизационное настроение) у учителя Яборова и у групповода Изъюрова». Как было принято в те суровые годы, подобные вопросы решались по-революционному радикально, но уже, или пока – без перегибов. Так, например, из Ижемской уездной команды был уволен учитель команды Семен Пучков «из-за непригодности и за отсутствием инициативы».
Сформировавший переданную позднее ГПУ конвойную команду областной военный комиссариат по части грамотности был ей под стать. Вторым листом одного из дел Национального архива Республики Коми подшита просьба к ее начальнику о выделении «леворвера» для дежурных по облвоенкомату. Сапожником без сапог оказался военкомат, да и только!
На Севере, как и во всей России, словом тогда был револьвер. А как его, это слово, правильно написать – это уже дело десятое. Еще долго предстояло залечивать русскому Северу кровоточившие раны Гражданской войны, которая была там особенно жестокой. Люди ничего не стоили – не то что слова. У кого хлеб, за того и народ. Пока воевали, белые еще как-то кормили. А коммунист-интернационалист Мориц Мандельбаум сразу сказал, мол, Печора слишком контрреволюционна, чтобы есть хлеб. Но не стало белых, а голод никуда не делся. Даже организацию пришлось создать специальную для ликвидации его последствий – Последгол. Туда сдавались отчисления в добровольном порядке. Из документов ЗКК видно, что ее помощь голодающим была, как сейчас говорят, адресной. Адресат – Усть-Сысольский детский дом.
Сами бойцы жили в четырехкомнатной казарме при Усть-Сысольском исправительном доме неказисто, одно хорошо – не в тесноте. На 31-го военнослужащего – тридцать койко-мест. Освещение керосиновое, смена постельного белья два раза в месяц, баня не всякую неделю. Обмундированием были обеспечены все, но – второсрочным, поношенным. В общем, жили, наверное, как те же детдомовцы, которых подкармливали, разве чуть посытнее.
Праздники в служебной рутине выдавались редко и готовились к ним загодя. Главным был, конечно же, день Великой Октябрьской Социалистической революции. В одном из архивных дел сохранился приказ о проведении, возможно, одного из первых или даже самого первого военного парада в Сыктывкаре в день 7-го ноября 1922 года. Вместе с ЧОНом и другими частями Усть-Сысольского гарнизона в нем должна была принимать участие в караульной форме одежды и Зырянская конвойная команда.
Поутру седьмого ноября 1922 года выстроившаяся для парада колонна конвоиров являла собой пестрое зрелище. Бойцы, обмундированные по «форме номер восемь – что нам дали, то и носим» по команде взяли на плечо винтовки трех различных зарубежных систем – Бердана, Гра и Витери. Кроме винтовок за командой числилось еще 13 револьверов - по большей части системы Смит-и-Вессон, к которым хронически и отчаянно недоставало патронов. Так что, случись большой побег или восстание, трудно сказать, как бы обернулось дело. Но даже для парада оружия на всех не хватило, так что, скорее всего, перед трибуной прошла сводная «длинноствольная» группа.
Накануне, 21 октября, областной военный комиссар Елькин приказом обязал начальника Зырянской конвойной команды «всех красноармейцев и военнослужащих, не принявших Красной присяги, подвергнуть таковой в двухнедельный срок...» Удивительно, но речь в приказе идет словно о какой-нибудь принудительной экзекуции, а не о долгожданном и торжественном моменте. Как было принято говорить в те годы «перековки», видимо, довольно сыра еще была классовая сознательность личного состава команды.
В 1924 году, как и в предыдущем, всего по списку в ЗКК значилось 47 военнослужащих. Из них среднего комсостава – один (начальник команды), политсостава – три (военком, учитель, групповод), младших командиров – три (один средний инструктор, два младших инструктора), красноармейцев – 39, и в их числе переписчик, каптенармус, сапожник и повозочный. Помимо исправительного дома Усть-Сысольска обслуживали Ижемский и Ульяновский в бывшем монастыре. Возникшие еще при «старом режиме» исправительные дома стали при большевиках называться исправительно-трудовыми. Именно домами, а не тюрьмами. В тюрьме нет культпросвета и отпуск оттуда невозможен, а из исправдома, при определенных условиях, он полагался. Именно там содержалось большинство заключенных до 1933 года. Враги новой власти и опасные уголовные преступники находились отдельно в строгой изоляции. А из исправдома в случае примерного поведения могли перевести в переходный исправительно-трудовой дом или колонию. Но трудиться были обязаны все и везде. О самих обитателях исправдомов – контингенте Зырянской конвойной команды – мало что известно. Так, например, в справке за подписью Усть-Вымского военкома есть сведения о том, что «1 сентября 1922 года в Косланской волости (Удора) задержаны двое граждан той волости, скрывающихся с 1920 года с момента ликвидации Удорского фронта». В целом по области не отмечается какого-либо разгула бандитизма. В другой справке, подписанной заместителем начальника Комиоблотдела ГПУ Распутиным в декабре 1922 года, говорится о том, что «в области бандитизм отсутствует, в некоторых уездах были небольшие партии дезертиров, которые занимались грабежами, но они частью переловлены, а частью сами разбрелись».
К сожалению, сведения о самой конвойной службе приходилось собирать по крупицам – на удивление скупы на такие детали оказались архивные документы. Наконец, в одном из политдонесений за 1925 год сообщается, что «нагрузка на красноармейцев была за эту зиму чрезмерна: через сутки в 900 верст пешим трактом при сопровождении арестованных. При усиленной этой нагрузке совершенно нет возможности правильно поставить политработу...» Из других документов усматривается попытка анализа ситуации с целью каким-то образом совместить службу, военную и политическую учебу. Выясняется, что самым проблемным действительно было время после закрытия навигации по рекам. Зимой в постоянных командировках находилось до 100 % личного состава, в то время, как с открытием навигации – менее тридцати. И тем не менее, к своему собственному удивлению, военком ЗКК Грицко констатирует удовлетворительные результаты поверки подготовки и знаний: «Команды и приказания исполняются быстро и правильно, в строю полный порядок... На задаваемые вопросы красноармейцы отвечают уверенно. Винтовки содержатся в должной чистоте».
Несколько сохранившихся в архивном деле листов, подписанных военным комиссаром Зырянской конвойной команды Василием Алексеевичем Грицко, безусловно, придают личностный окрас сухим строкам приказов, отчётов и донесений, составляющих основной массив фонда ЗКК. В них – маленькая история о том, как питерский интеллигент, студент Грицко, через армейскую службу в Революцию подался да военкомом конвойной команды стал. Грамотный был молодой человек, хоть институт так и не окончил. Наверное, самый образованный во всей части. И вдобавок, вежливый – по крайней мере, по отношению к своим бывшим преподавателям. На раздолбанной к концу 1925-го пишущей машинке, еще год назад вполне сносно печатавшей его проникновенные письма в редакцию газеты «Красный конвоир» (была и такая) он составляет прошение своим бывшим преподавателям из Института народного образования. В нем несостоявшийся педагог Грицко во вполне себе «старорежимном» стиле «покорнейше» просит выслать ему справку о пребывании в стенах этого учебного заведения. Ответа на сие прошение в деле найти, увы, не удалось. Да и когда он держал его, этот экзамен, о котором напоминает своим наставникам? То было в прежней жизни, им же и разрушенной: «до основанья, а затем…» А затем – если вдуматься, хотел Грицко стать учителем, и ведь стал им. Ведь чем комиссар не педагог? И даже больше!

Александр МОСКВИН
Роман НИКИТИН.

Лейтмотив, думаю, понятен даже многочисленным носителям дуалистического сознания – «хорошо-плохо». Баланс правды найден уже в подзаголовке. Действительно, команда эта поругала святыни, но кормила детей. В тексте нет ничего, что не было бы подтверждено документально (кроме художественных вставок). И лишнего ничего тоже нет, хотя некоторые авторитетные авторы несколько удивились тому, что путь берданок раскрыт слабо. Да, винтовками системы Бердана была вооружена карательная экспедиция Мандельбаума. Но оружие ей было передано Усть-Сысольским уездвоенкоматом, а не командой непосредственно.
Теперь о художественном. С этой, прикладной, точки зрения, материал не менее важен (во всяком случае, для его автора), чем с фактологической. Автор решал следующие задачи:
1. Насколько можно из «мертвого», нединамичного материала, лишенного какой-либо героики, сделать художественный текст, который было бы интересно читать неспециалисту в данной узкой теме.
2. Как передать дух той эпохи. При этом автор сознательно ориентировался на «Окаянные дни» Бунина, тем более, что документальный материал давал ему богатую пищу для этого в плане мужицкой дремучести и сиволапости наших предков-крестьянушек. Да, именно наших. Ведь и автор тоже – крестьянский внук, а отнюдь не интеллигент в пятом поколении. И отдает себе отчет, что без советской власти судьба его сложилась бы, наверняка, как-то иначе. Мог бы, например, вообще не родиться на свет.
3. Финал – маленькая история интеллигента в Революцию. Очень тонкий психологический момент. Комиссар, вершитель судеб, а за «бумажку» по-«старорежимному»прогибается перед людьми, которых, возможно, и след уже простыл – ведь сам он немало поспособствовал тому, чтобы «отречься от старого мира». А может, и вправду, интеллигент до мозга костей, идейный просто. Тогда его фигура лишь красит Конвойную стражу Республики.

Во вложении - материал в версии республиканской газеты "Красное Знамя Севера".