Рядовой солдат Победы

[Бучнев Олег]

Передо мной толстая стопка скопированных документов. Выписки из личного дела, удостоверения к наградам, военный билет… И среди них — несколько страниц, исписанных размашистым, не слишком каллиграфическим, но вполне разборчивым почерком. Человек пишет о том, что видел и пережил на войне, которая для него началась 22 июня 1941 года, в самый первый её день. При этом он не участвовал в знаменитых сражениях Великой Отечественной и не штурмовал Рейхстаг. А, рассказывая вроде бы о себе, не меньше повествует и о других. Это бесхитростный и простой рассказ, но тем он и ценен, поэтому я постарался в основном сохранить язык оригинала. А прислал эти документы к нам в редакцию с Украины Александр Никитович Казанцев.

"Вкратце о нелёгком пути по дорогам минувшей войны рядового солдата Победы Казанцева Александра Никитовича.

22 июня 1941 года 82-й пограничный отряд располагался на берегу реки Туломы в местечке Рестикент. И в этот же день вооружённый до зубов финский батальон численностью 1200 человек под командованием майора Пеннонена выдвинулся в направлении Рестикента. Целью противник ставил захват аэродрома Мурмаши, что недалеко от Мурманска.

Нашей группой командовал майор Немков — грамотный и храбрый офицер. Я и сейчас на экране своего внутреннего зрения вижу его: в пилотке, две шпалы в петлицах, маузер на боку. Вот он говорит перед боем в устье реки Лотто:

— Будем насмерть стоять и врага не пропустим, несмотря на его превосходство. Их тысяча двести, а нас триста двадцать. Но мы пограничники и знаем здесь каждую тропу и высоту. Встретим, как полагается! И не дай бог, кто-то струсит — лично расстреляю! — и постучал по кобуре маузера.

А я был во взводе лейтенанта Голубева.

Отлично помнится такой случай. Лежу в боевом охранении на левом фланге. А ночи-то белые, хорошо всё видно. И вдруг смотрю… куст в траве передвигается. Я по цепи передал, чтобы тоже наблюдали все. А до этого была команда огня без приказа не открывать. Но я взял куст на мушку и врезался в цель на четверть, как учили. Стрелять вроде не собирался, но патрон был в патроннике, палец — на спусковом крючке… По сей день не понимаю и не помню даже, почему нажал на спусковой крючок…

Прогремел выстрел, которого я, честно говоря, сам испугался. Но успел заметить, как над кустом взметнулись и пропали руки. Тут подбегает ко мне командир отделения и с кулаками на меня:

— Что ты наделал?! Дал противнику обнаружить наше боевое охранение! Трус ты!!!

А тем временем перестрелка сильная завязалась, но короткая, финны в лес убежали. После всего шума приходит ком¬взвода Голубев, и меня ему представляют как труса, который к тому же ещё позиции рассекретил. Тогда лейтенант Голубев спрашивает отделенного:

— Казанцев свой окоп оставил?
— Никак нет!
— Тогда оружие, может быть, бросил?
— Никак нет!
— Ну и какой же он трус в таком случае? — и уже мне говорит: — А ну покажи, по кому вёл огонь…

Ну и мы пошли. А это метров сорок всего от моего окопа. Лежит рыжий финн, здоровенный. Пуля ему прямо под глаз попала. Я ещё подумал: если что, он бы меня одной рукой задавил. А Голубев говорит:

— Что раньше срока стрельбу открыл, это нарушение приказа. И за это полагается в боевых условиях… Ладно! На первый раз прощается. Потому что результат есть. Во всяком случае, этот по нам уже не выстрелит.

Вот так в первые дни войны молодого солдата чуть к стенке не поставили. Это было моё боевое крещение.

А потом финские диверсанты зашли в наш тыл и нарушили связь с отрядом. И вот нас — 12 человек — отправили её восстанавливать. Идём с оглядкой, рваные куски кабеля находим, соединяем, а финны впереди нас идут, режут. И так они аж до самого отряда дошли. А там на вышке часовой стоял. Они его убили и скрылись. А мы приказ всё же выполнили.
Когда вернулись, нашему взводу выдали сухой паёк и дали немного отдохнуть, а после этого направили в распоряжение 14-й армии. Так я оказался в 26-й отдельной стрелковой роте войск НКВД. Куда нас только не бросали!

Немцы любой ценой стремились перерезать Кировскую железную дорогу в районе станции Лоухи. Нас во главе со старшим лейтенантом Виноградовым срочно отправили в 242-й полк, которым командовал полковник Чернуха. Полк держал оборону на западном берегу реки Совпорога, между двумя озёрами. Было нас около 5 тысяч человек, а противник бросил про¬тив нас фин¬скую бригаду числом около 8 тысяч человек и немецкую дивизию СС пятнадцатитысячного состава. Где тут удержишься! Отходили с боями в сторону райцентра Кестенга, где в помощь Чернухе бросили много других подразделений. Но… Короче, оставили и Кестенгу. Теперь отходили уже на Лоухи. Нам говорили: надо продержаться до подхода 167-й архангельской дивизии. Она была уже на колёсах. Эшелон за эшелоном шли к нам. Но обстановка оставалась очень тяжёлой.

Помню такой случай. Немцы навалились прямо на штаб полка. Охрана отбивается, как может. Сержант Козырев из станкового пулемёта бьёт, не переставая. Вода в кожухе ствола уже почти выкипела, и пулемёт уже не стреляет, а плюётся пулями. И тут Чернуха выскакивает с пистолетом:

— Почему мало огня?!

К нам на подмогу подошёл было бронепоезд. Да что толку? Над нами немецкие самолёты пешком ходили, а нашей авиации вообще не было. Разбомбили бронепоезд очень быстро, он потом так и валялся у железной дороги. А до Лоухи всего-то 13 километров оставалось.

И тут подоспела 167-я дивизия! Танки съезжали с платформ и сразу шли в бой. Танки! Наши! Мы, солдаты, от радости плакали. И от гордости тоже. Не сдали Лоухи врагу. Но потери у нас были большие. И солдат много полегло, и командиров. Мой командир взвода Старцев тоже погиб. Только, помню, дал команду «Гранаты к бою!», как в него с дерева снайпер финский попал. Мы этих снайперов «кукушками» называли. Открыли тотчас ответный огонь. Кто уж из нас попал — не знаю, но повисла «кукушка» на дереве, убитая.

А командование взял тогда на себя мой отделенный — сержант Борисенко. Позже он был награждён за тот бой орденом Красного Знамени.

А вообще трудно сейчас всё складно и подряд вспоминать. Распадается на отдельные эпизоды. О них и расскажу.

Когда держали оборону, я был связным. И однажды должен был отнести пакет в штаб армии из 48-й штрафной роты, которая стояла на высоте 314. Вокруг высоты шли упорные бои, и она переходила из рук в руки. Получил я пакет, а уйти не успел. Налетели немецкие самолёты, бомбы посыпались, как из мешка. Меня взрывной волной бросило на колючую проволоку, потерял сознание. Рота моя далеко, кругом все незнакомые. Забрали мой медальон с домашним адресом и послали похоронку на родину. А когда позже солдаты начали собирать трупы, то обнаружили у меня признаки жизни, отправили в медсанбат.

Пришёл там в сознание, от контузии отнялся язык. Всё слышу, а говорить не могу. Через какое-то время подходит ко мне военврач и показывает… бутылку водки!

— Что это такое, солдат?
Я смотрел-смотрел, а потом выкрикнул, как мог:
— Ано!
— Вино, то есть?
Я головой закивал: да, дескать, да! Врач усмехнулся:
— Этот парень выкарабкается и говорить будет.

Ну и точно. Выкарабкался я. И разговорился потом, только заикался долго. Да вот на лбу шрам остался, и лицо порвало. А рваная губа вообще долго не заживала.

Во время немецкого артиллерийского удара по высоте Карикавыш нас накрыла шрапнель. Я, можно сказать, отделался лёгким испугом. Осколок шрапнели застрял между 9 и 10 ребром в трёх сантиметрах от позвоночника. То ли на излёте осколок был, то ли я так напрягся под обстрелом, но обошлось, в общем. Даже сгоряча и не чувствовал ничего. Поднялись, пошли. И вот идём, а у меня в штанах хлюпает. Что такое, думаю? Рядом со мной Миша Костин шёл. Он поднял сзади гимнастёрку и говорит:

— Саша, у тебя крови полные штаны!

Потом он мне осколок вынул и перевязал меня бинтом из индпакета. И пошли мы дальше. А были у нас и такие, что чуть царапнет — они сразу в госпиталь. А я всё терпел, не хотел своих потерять. Зато о таких, как я, газеты писали «патриот части». Да вот в 1994 году пришлось патриоту пройти судебно-медицинскую экспертизу! Эксперт каждую мою рану линейкой замерял… Ну, это я отвлёкся немного.

Сейчас хочу рассказать о том, что бывает, если не выполнить поставленный приказ в точно¬сти. Однажды мы в тылу противника вели скрытное наблюдение за перемещением вражеских подразделений. Десять суток просидели в снегу. И вот приказ выполнен, возвращаемся обратно. А впереди замёрзшее озеро. На том берегу наши. И тут смотрим — немцы на лыжах идут в нашу сторону и нас при этом не видят. А нам, когда ещё только отправляли во вражеский тыл, приказали: в бой вступать только в самом крайнем случае, когда не вступать уже нельзя. Не знаю почему командир группы решил пойти на нарушение, но он дал команду, и мы открыли по немцам огонь.

Троих завалили, а остальные быстро ушли по лыжне, но перед тем пустили в зенит красные ракеты. Мы быстро забрали у убитых документы и — на озеро. А оно в поперечнике 3 километра. Мы уже на середине были, когда на нас выскочили два немецких самолёта. Мы сразу залегли. Были в белых маскхалатах, но они ведь не белее снега… Немцы сделали два захода, стреляя по нам из пулемётов. Причём выходили из пикирования так низко, что я, повернув голову, даже успел разглядеть лицо фрица. Самолёты улетели.

Впереди меня лежал Марушкин. Очередь прошла впритирку со мной и насмерть прострочила Марушкина. А у Черемицына кишки вывалились на снег. И всё-таки мы смо¬гли его перевязать и потащили к берегу. Тащим, а он говорит, с трудом так:

— Ребята… если что со мной… то… у меня в кармане… семьдесят рублей… пошлите их маме…

Дотащили его до берега, и там он умер. А ведь могли без потерь вернуться!

А войну я закончил в северной Норвегии. Есть за Киркинесом местечко такое — Нейден…

В 1945 году вернулся в погранвойска. Нас, кто до войны на границе служил, всех её охранять направили. Так я оказался в Сортавальском пограничном отряде. А отпусков-то не давали после войны. Да, к счастью, на заставу приехал генерал. Я обратился к нему по личному вопросу и вскоре получил краткосрочный отпуск на родину.

Съездил. Хата пуста, всё растащено. Начал расспрашивать… Отца убили бандеровцы, мать получила на него похоронку. А через семь дней такая же бумажка на меня пришла. Вот сердце у мамы и не выдержало, скончалась. Колхоз её похоронил. Брата и сестру младших посадили на телегу и отправили в детский дом. В какой, куда — никто толком сказать не может. А у меня времени нет искать. В общем, семья разрушена.
Вернулся я на заставу, рассказал всё начальнику, а он выслушал внимательно и говорит:

— Оставайся на сверхсрочную, для тебя это лучший выход, наверное…

Я и остался. И прослужил старшиной до 1960 года. Спасибо начальнику медслужбы отряда, надоумил. Когда я ему про контузию рассказал, он мне сразу всё разъяснил:

— Не вздумай где-нибудь сказать, что был контужен! Тебя с заставы сразу тогда попросят. У тебя же на руках хозяйство, оружие, боеприпасы!

И вот я, сколько служил, боялся даже жене говорить. Из документов — одна красноармейская книжка. А поскольку я в госпиталях не лежал (медсанбатами обходился), то нигде не сказано ни про контузию, ни про ранения. Да вообще сам факт участия в войне подвергался сомнению. Говорил же уже про эксперта с линеечкой? А я тогда и спрашиваю: а за что же у меня тогда четыре благодарности от Верховного главнокомандующего товарища Сталина?! Послали мои благодарности в архив, а оттуда вскоре пришла бумажка: старшине Казанцеву считать с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года день за три. Короче, стала потихоньку справедливость восстанавливаться.

А вообще, если постараться всё вспомнить, можно целую книгу написать. Только кому это надо? Особенно сейчас, когда историю переделывают всяк на свой лад».

Закончил я читать эту недлинную рукопись Александра Никитовича и в который уже раз подумал, что нигде для солдата никогда легко не было. Где бы он ни воевал, он был «рядовым солдатом Победы», как очень просто и точно написал сам Казанцев. А лично ему пришлось ещё повоевать и за то, чтобы фронтовиком признали, а позже — инвалидом. Как раз тогда ему «линеечкой» по солдатской-то душе! И эти воспоминания, как я понял, тоже к тому примерно периоду относятся. Всё выдержала солдатская душа, закалённая в боях.

И вот ещё штрих и строка в биографию: сын старшины генералом стал! Факт исторический, который уже не переделаешь.

В учётно-послужной карточке Казанцева А.Н. в графе «Награды» имеется запись: медали — «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За оборону Советского Заполярья».

В 1955 году старшина Казанцев был награждён медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». А в погранвойсках эта медаль никогда дежурной не была.

[Alehandro]

Сообщение от Бучнев Олег

В 1955 году старшина Казанцев был награждён медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». А в погранвойсках эта медаль никогда дежурной не была.

Уважаемая награда...А в связи с реформами "Сторожа" (так мы звали эту медаль) сохранили на сегодняшний день? Похоже что вот ноне знаков наших - Первого и Второго "Погранцов" ужо и не существует - что-то другое придумали... А медаль как? - жива или вместе с отрядами и заставами в небытие ушла?...
А рассказ от лица ветерана хорош. И жизненно и литературно.

[Бучнев Олег]

Медаль существует, но, по-моему, немного иначе называется. Без СССР и чего бы то ни было ещё. Впрочем, не хочу врать. У меня-то старого ещё образца. Вместо погранцов - знаки трёх степеней. В точности такие по форме, как два крайних справа на вашей выставке наград. На мой взгляд, они все три никак не тянут против первого погранца. А мы все знаем, кто имел право им награждать.

[Бойченко Виктор]

Медаль.......медаль осталась, только назывется теперь просто "За отличие в охране Государственной границы" и вместо пограничного столба с пограничником на ней изображены перекрещенные шашка и винтовка...........Да и сделана она с нейзильбера в отличие от серебряной медали "За отличие в охране Государственной границы СССР....."

[Сергей Мъ]

Из документов — одна красноармейская книжка. Да вообще сам факт участия в войне подвергался сомнению.

Олег Бучнев, интересный материал изложили, спасибо.
Неужели и такое могло быть? Возможно какие-то перемещения из части в другую часть на первом этапе войны и не записывали в к/к, не до того было. Но в ПВ вернули из действующей армии..... Более чем странно-- подвергнуть сомнениям.

[Бучнев Олег]

Сообщение от Сергей Мъ

Из документов — одна красноармейская книжка. Да вообще сам факт участия в войне подвергался сомнению.

Олег Бучнев, интересный материал изложили, спасибо.
Неужели и такое могло быть? Возможно какие-то перемещения из части в другую часть на первом этапе войны и не записывали в к/к, не до того было. Но в ПВ вернули из действующей армии..... Более чем странно-- подвергнуть сомнениям.

И не такое ещё бывало! Иногда военные дороги на фронте так перепутывались, что концов не сыщешь. И беда в том, что никто их и искать-то не хочет, пока родственники сами за дело не возьмутся. Несколько лет назад наша сотрудница Марина Балашенко "нашла" под Калининградом деда-ветерана, пограничника, участника штурма Берлина. О нём в Калининграде не знали. Началось долгое расследование, даже на соответствующих форумах знатоки подключились к вычислению боевой биографии деда, который к тому же войну начал в Брестской крепости. И который всю жизнь сидел себе на своём хуторе, трудился и не отсвечивал. Не лез ни к кому со своими подвигами. Да ещё и люди лихие обокрали - боевые награды стащили. Как чего докажешь?

Однако доказали совместными усилиями, что дед не врал. А пока доказывали - он умер. На 91 году жизни. Вот так...

[Бойченко Виктор]

Сообщение от Бучнев Олег

Однако доказали совместными усилиями, что дед не врал. А пока доказывали - он умер. На 91 году жизни. Вот так.

Грустно.....Гордость потомков будет светлой памятью этому человеку...Может расскажешь о нем подробней, Олег?

[Бучнев Олег]

Сообщение от Бойченко Виктор

Грустно.....Гордость потомков будет светлой памятью этому человеку...Может расскажешь о нем подробней, Олег?

Попробую найти Маринин материал.

[Викка]

Опубликовано на Погранец Дзен

[Ushan]

Сообщение от Бучнев Олег

Полк держал оборону на западном берегу реки Совпорога, между двумя озёрами.

Река называется Софьянга. Софпорог - название посёлка. Там была моя застава.

Сообщение от Бучнев Олег

Было нас около 5 тысяч человек, а противник бросил про¬тив нас фин¬скую бригаду числом около 8 тысяч человек и немецкую дивизию СС пятнадцатитысячного состава. Где тут удержишься! Отходили с боями в сторону райцентра Кестенга, где в помощь Чернухе бросили много других подразделений. Но… Короче, оставили и Кестенгу. Теперь отходили уже на Лоухи. Нам говорили: надо продержаться до подхода 167-й архангельской дивизии. Она была уже на колёсах. Эшелон за эшелоном шли к нам. Но обстановка оставалась очень тяжёлой.

Ох и месиво там было! Там до сих пор всё железо наверху лежит. Даже копать не надо.