Погранцы. Леонид Карцев

[Niblerjkee]

С разрешения автора я начну публиковать на этом форуме повесть Леонида Борисовича Карцева.
Погранцы


Отцу, Б.В.Карцеву, посвящается...

П О Ч Е Т Н А Я О Б Я З А Н Н О С Т Ь .

"Я думаю:
Как прекрасна
Земля
И на ней человек.
И сколько с войной
несчастных
Уродов теперь и калек!
И сколько зарыто в ямах!
И сколько зароют еще!
И чувствую в скулах упрямых
Жестокую судоргу щек.
Нет, нет!
Не пойду навеки!
За то, что какая-то мразь
Бросает солдату-калеке
Пятак или гривенник в грязь"
С.А.Есенин.

"Воинская служба в рядах Вооруженных Сил СССР - почетная обязанность советских граждан" ( Статья 63 Конституции СССР).

Жалобно скрипнули колеса. ГАЗ-66 остановился перед железными воротами с наваренными на них пятиконечными звездами. Водитель посигналил, открыл дверцу кабины. От казармы, придерживая на ходу болтающийся штык-нож, к воротам бежал дежурный по заставе, Мишка Приходько. Машина въехала в ворота и остановилась. Через задний борт перелез Серега Ковалев. Погоны на его бушлате были отпороты. Оставшийся в кузове Юрка Агафонов передал ему три вещмешка и автоматы с откидными прикладами последнего образца калибра 5,45.
- Серега! - Приходько подкрался сзади, обхватил Ковалева двумя руками, чуть приподняв, заголосил, - Браток, зация! Все! Ты слышишь, отслужили! Сегодня по телефону из четвертого отделения командиру звонили, а я подслушал. Как только вы приедете, весь наш призыв, всех нас с утра в отряд и...- Мишка, весело хохотнув, разжал объятия.
- Серега! Обходной на руки! Ну ты чего? Что случилось-то? - Он с удивлением смотрел на хмурое, небритое лицо приятеля. Потом перевел взгляд на вещмешки и автоматы.
- Здоров, Юрец, - Приходько протянул руку сидящему в кузове.
- Ну, как она, война-то? Убили хоть кого? Афганочек не попробовали, или... - Он вдруг запнулся и посерьезнел.
- Паша где, а? В отряде что ли остался?
- В отряде... Вы что, не знаете ничего?- Сергей рылся у себя в карманах, пытаясь найти сигареты.
- Убило его. И Саню Кравцова тоже.
- Как убило?
- Вот так. Меня сегодня вызвали в политотдел, потом в особый. Хотели, чтоб я гроб сопровождал с Пашей.
- Ну?
- Не могу! - Ковалев дернул за ворот бушлат, словно тот нестерпимо душил его, - Ведь мы с ним в параллельных классах учились, вместе призывались, он, - Серега отвел взгляд в сторо ну, чтобы не было видно заблестевших глаз, - он мне как брат. А мне версию в политотделе подкинули, что его током на кухне убило. Для соблюдения военной тайны. Это его родителей успокоить должно... Он один у них был, Миша, один. Не могу. Потом к ним зайду, все расскажу. Су-уки все, все... - Ковалев положил руку на Мишкино плечо, ощутив в погоне жесткую пластиковую пластинку-вставку, носить которые имел право только дед-состав.
- У тебя деньги есть, Миша?- Сергей сумел заставить высохнуть влагу в глазах.
Почти под два метра ростом, в ушитой, ладно сидящей гимнастерке с наглаженной дембельской стрелкой на спине, Миша сразу потерял свой бравый вид и стал похож на перепуганного молодого пшенаря.
- Есть. Я что ж, Сереж, как же так это Пашу-то?
Сергей махнул рукой, поднял с пыльной, так и не узнавшей в этом году снега, земли вещмешок и автомат.
- Дай огороднику баче рублей тридцать. Хорошо б водки купил. Я отдам тебе потом. Пусть принесет к вечеру, скажи Серега просил. Пашу, Саню помянем. Дембель обмоем. Мы там с ними неделю назад мечтали... Вместе выйти на Казанском вокзале в зеленых фурах, а кругом снег, снег.


Часть I.

В О Е Н Н Ы Й


Глава 1.

Черную сотню набирали во второй раз. Официально она называлась мангруппа. Ее задачей было осуществить беспрепятственный проход большой колонны автомашин с продуктами, бензином, боеприпасами и техникой. Безопасность обеспечивали многие сотни солдат. Они перекрывали особо опасные перевалы, блокировали и прочесывали близлежащие кишлаки. От погранотряда тоже требовалась своя сотня добровольцев. Из этой самой первой сотни в 1980 году пятеро никогда больше не переступили порог родного дома. Пятнадцать получили ранения и контузии. И это все за неделю пребывания в "дружественной" стране. В отряде солдаты эту сотню прозвали "черной". Название закрепилось и стало чуть ли не официальным.
- Ну, есть добровольцы?- старшина заставы прапорщик Баженов покрутил указательным пальцем возле виска. Он как гончий пес втянул ноздрями воздух. В казарме мерзко пахло заношенными портянками и тем особенным казарменным духом, который возникает при скоплении давно не мывшихся людей.
- Вонищу развели, как в свинарнике. Так кто жаждет повоевать? Надо три человека, - у прапорщика был талант при росте едва за 160 см смотреть на всех свысока, - шаг вперед.
Две шеренги почти как один сделали этот шаг. На месте осталось трое "гражданских", или как их еще называли, "квартирантов". Их должны были не сегодня-завтра уволить. Приказ вышел четыре месяца назад, а восемь человек из их призыва были, по-видимому, дома.
- А вы что?- прапорщик притворно удивился.- Никак домой собрались? Приходько, ты же всегда рвался в бой.
Миша засопел и торопливо шагнул вперед.
- А ты что, Солдатов? Тебе ведь характеристика в институт нужна. Или не нужна? А за тобой грехов еще ой-ей сколько. Одних самоходов три, да? Смывай грехи, оправдывай фамилию. Паша, а ты неужели трусишь? Ты ведь комсомольский вожак, лидер, Ковалев, на тебя молодежь равняется.- Баженов сокрушенно развел руками и завертел толстым задом.
- Трушу, конечно. Вам ведь надо нас, стариков, посылать. Установка такая пришла или сами соображаете?- Сергей не сдвинулся с места.
- Ты что говоришь?- веселость слетела с Баженова, - Это командир с тобой носится, у меня б ты да-авно службу понял. Руку вынь из кармана, ты где находишься?! Я тебя научу Родину любить, - лицо прапорщика пошло красными пятнами.
- Правду говорю, что тут непонятного. Мы свое уже отслужили. Убьют нас или нет - начальство меньше всего волнует. Замена нам пришла, а нас что в запас, что в расход, - Сергей поднял глаза к потолку, - все едино. Боеготовность от этого не падает.
- Подожди, Ковалев, ты ведь у нас большевик?- голос Баженова стал дружеским.
- Ну, кандидат, - подвох этого вопроса был понятен.
- Значит, твоего согласия никто и не спрашивает. Коммунисты должны быть впереди! Правильно я говорю, Приходько?- прапорщик похлопал по могучему Мишиному плечу.- Приходько, я тебя предупреждал, чтоб ты форму одежды не нарушал, или тебя посадить под дембель? Вынимай вставки, мать твою...- ладонь Баженова легла на Мишин погон. Послышался хруст разрываемых ниток. Оторванный, зеленый когда-то, а теперь уже выцветший под жарким южным солнцем, погон полетел на пол. Баженов стал с остервенением топтать его, пытаясь сломать неуставной кусок пластика. Рядом с громадным Приходько он выглядел как карлик. В первобытном обществе он не посмел бы не то чтоб обидеть, а дышать громко в присутствии такого гиганта. Но те времена давно прошли, да и первобытные люди, говорят, не отличались особым умом, коли они не ведали социальных различий и не имели регулярной армии.
Миша был раньше любимцем Баженова, но доверия не оправдал, так как любил согревающие душу напитки. Он придерживался мнения, что только алкоголь может сделать из серых армейских будней нечто похожее на праздник. Меры в потреблении спиртного старший сержант Приходько не знал и потому почти всегда попадался. Напивался до того, что ноги его уже не держали. При этом беспокойная душа его обычно требовала песни. Трезвым Миша не пел никогда. Поэтому раз поет - значит уже хорош.
Выместив свое раздражение на погоне, Баженов поднес кулак к широкому лицу своего бывшего любимца.
- Распустился Приходько и заставу распустил. Куда из каптерки двадцать кусков мыла делись?
- А я его считаю?- пробасил обиженный Миша.
-Эх, до "кусков" ли нам? Домой пора, - впологолоса прошипел Паша Солдатов.
- Будешь считать, ты у меня не уволишься пока каптерку не сдашь. Все чтоб было в целости. Сам проверять буду.- Баженов обдал Приходько запахом перегара.
- Все, отбой, - прапорщик, стуча высокими подкованными каблуками, пошел к выходу, - если что я дома, - бросил он на ходу дневальному.
Хлопнула входная дверь.
- Малек! Малек! Где ты есть?- Миша поднял с пола погон.
- Здесь я.- Перед Приходько стоял длинный нескладный солдатик.
- Сегодня на смену идешь?- Миша неодобрительно потеребил его ремень.
- Иду.
- На вот, погон пришьешь, и ремень подтяни.

Глава 2.

Три часа утра. В аппаратной сильно накурено. Витька, чтобы не уснуть, пил крепкий чай, обжигая губы об край кружки. Сахара у него не было, но зато у него сегодня был праздник. Серега Ковалев, его на*ставник и старший смены, велел его разбудить, как обычно, за час до подъема. Значит, есть время почитать. На первом году, конечно, читать не положено, но пока никого нет, три часа его. Витька открыл верхний ящик стола и с ужасом увидел, что книги на обычном месте не было. Это был удар. Он уже три ночи читал "Женщину в белом". Книгу Серега взял в библиотеке, а сегодня ее, видимо, кто-то увел.
"Такая досада, ни в чем нет счастья, - думал Витька, - полгода почти прошло, как служу, а разве самое страшное позади? На заставе я два месяца уже вытянул, февраль за окном".
День прибытия на заставу остался в памяти Витькиной навсегда. С этого момента он потерял не только свое имя, но и уверенность, что он вообще человек. На учебном пункте он усиленно изучал азбуку Морзе, день и ночь вертелись в голове замысловатые напевы. А потом... Потом сбылась его мечта. Он ехал с тремя товарищами к новому месту службы.
Застава, расположенная в пойме реки, обнесенная по периметру кирпичным забором, была окружена деревьями, а вокруг на многие километры голые сопки. Маленькие, одноэтажные домики для офицеров и их семей, длинное, покрытое известью здание - казарма. Чуть подальше вольеры для собак, пятнадцатиметровая вышка с наблюдателем наверху. Граница...
Старшина заставы, прапорщик Баженов, в маскхалате, одетом поверх формы, выстроил их в ряд в коридоре.
- Ну что встали, как бык поссал? Подравняйтесь! Теперь вы вли*ваетесь в наш коллектив, ребята, сдавайте ваши шмотки в каптерку вот ему, - он показал большим пальцем на старшего сержанта, стоящего за его спиной, - это наш каптерщик Приходько, мой заместитель. Он вам покажет ваши кровати, потом... Так вот о чем я...- Прапорщик ткнул указательным пальцем в Витькин живот.- Представляться надо, когда с тобой разговаривают.
- Рядовой Малявин.
- Малек, значит. Так знаешь ли ты, Малек, первую заповедь солдата?- Прапорщик крутанулся на каблуках, хитро посмотрев на улыбающегося Приходько.
- Не-ет.
- Запоминайте, бойцы! Заповедь первая: командир всегда прав.
Из беседки и курилок в казарму подтянулись свободные от службы и нарядов солдаты.
- Заповедь вторая: командир разбирается во всем. Если с чем не согласен, смотри пункт первый. Застава вам теперь - ну прямо дом родной, а вы в нем хозяева, а дом... Дом надо держать в чистоте и порядке. Берите свои вещи и пошли за мной. Хотя, вот что, - он вынул из кармана ключ и бросил Приходько, - примешь у них вещи, выдашь из каптерки кусков пять мыла и щетки. Зонов! Зонов, дежурный, где ты есть?
Из оружейной комнаты, громыхая ключами, выбежал востроносый рыжий младший сержант.
- Вот твоим дневальным орлы в подмогу, и чтоб к вечеру все горело.
Витьке досталась небольшая по размеру, но грязная сушилка. Он работал ловко держа одновременно в руке мыло и щетку, кафельный пол в сушилке был предварительно обильно смочен водой. Приходько постоял было над ним, но, видимо, остался доволен его усердием, покромсал перочинным ножиком кусок мыла в ладонь, равномерно рассыпал по всей площади, помял каблуком, выкурил сигарету и ушел.
После работы, перед ужином, Витька тихонько прокрался в спальное помещение. Окна в нем были занавешены одеялами. Спали несколько человек, готовящихся в наряд. Он подошел к своей кровати, которую определил ему Приходько. Старшина великодушно разрешил им снять перед работой ремни и фуражки. Витька застегнул ремень, одел свою видавшую виды фуру. Его родную, что выдали на складе, подменили, как, впрочем, и ремень, еще на учебном пункте. Расправил гимнастерку, чтоб не морщила, тихонько открыл тумбочку и замер: часов не было. Он точно помнил, как снял их, чтобы не замочить, и положил с краю возле тюбика с зубной пастой. Его часы, подарок отца... Сколько раз его уговаривали махнуться еще на учебном пункте, но Витька никак не соглашался. А теперь вот как раз их и нет. Он с грохотом выдвинул ящик на себя, стал вновь перебирать нехитрое свое имущество. Мыло в мыльнице, бритвенный станок, зубная щетка.
- Как же так? Ведь я точно помню, - шептал он.
- Что за гад там грохочет?- раздался голос из угла.
- Это я, Малявин, у меня тут часы делись куда-то. Вы не видели, может, взял кто?
- Пошел отсюда, сволочь. Ходит тут, пшенарь, а туда же. Спать не дает. Исчезни совсем.
Ноги сами привели тогда Витьку в канцелярию. Он долго и путанно рассказывал командиру заставы, молодому высокому старшему лейтенанту о своей беде. Тот быстро все понял, выглянул в коридор и крикнул:
- Дневальный! Ковалева в канцелярию!- захлопнул дверь и сел за стол.- Ладно, часы твои найдут, а вот как ты жить дальше будешь? А, парень?- он посмотрел на Витьку весело.
- Нормально буду жить. Я у своих воровать не приучен.
- Ну-ну, посмотрим, как через годик поведешь себя.
- Разрешите войти?- в дверь протиснулся высокий широкоп- лечий ефрейтор.- Вызывали?
- А, Ковалев, вызывал, вызывал. Ты опять вчера с Приходько вечер отдыха устроил?
- Я?- ефрейтор очень удивился.
- До трех утра песни пели, мне замполит доложил. Что, не так? Я ведь тебя, Сережа, просил, когда в отряд уезжал, чтобы все нормально было.
- Так и было все нормально, товарищ старший лейтенант.
- Все, да не все. Вот у этого вот орла сегодня часы увели. Ты, как комсомольский вождь еще пока, разберись и доложи. И чтоб часы ему вернули. Понял? Смотри, я проверю.
- Разрешите идти?- ефрейтор за время разговора даже ни разу не взглянул на Виктора.
- Иди. И ты, Малявин, тоже.
- Есть.
После команды "Отбой" Витька быстро разделся, сложил на табуретке свою амуницию и залез под одеяло. Он здорово устал за свой первый день на заставе.
- Ты, тихарь, Малек, или как там тебя? Поди сюда?- голос шел из угла казармы.
Витька как был в кальсонах, босиком с поникшим сердцем подошел. На застеленной койке, поверх одеяла, лежал давишний ефрейтор. Он разглядывал дымящийся красный кончик папиросы. Рядом на кроватях сидело еще человек семь.
- Что ж ты, парень, так плохо начинаешь? Стучишь! А? В канцелярию дорожку забудь. Стукачи, они не в почете у нас...
Никогда Виктор, читая книги, не мог понять, как у людей трясутся от страха колени. Ну страшно бывает, а тут он вдруг так испугался этой далекой угрозы и этого парня, что дрожь от колен передалась сначала на руки, а потом на все тело.
- Отец часы подарил. Подарок это. Мне ведь так не жалко, если...- залепетал он.
- Отец - это хорошо, когда он есть. Впрочем, есть он у всех, я полагаю, а ты как думаешь?- парень резко сел на кровати. Витька не успел ответить, его схватили сзади крепко за плечи.- Воспитывать тебя надо. Зон, часы ему отдай. Отдай, я сказал, ну... Отпусти парня.
- Ты, мурло, держи, - сегодняшний дежурный стоял позади Витьки, протягивая ему часы, но уже без браслета.- Я, Сереж, с ним поменяться хотел, а он сразу стукнул, сын грязный.
- Ворюга ты, Зон. Ну, это дело не мое, а ты, мужик, слушай сюда. Я твоим воспитанием заниматься не собираюсь. Меня уже давно дома ждут. А вот с ним, - он кивнул на Зонова, - тебе жить.Завтра на разводе скажешь командиру, что часы нашел, за тумбочку упали, а ты не заметил. Понял? Вот так. А пока порядок пойди наведи в сушилке. Как сделаешь, придешь скажешь.
- А я проверю, - злобно зашипел над ухом Зонов, - и завтра чтоб с утра я проснулся, а полы в казарме были уже сырые.
Витька никогда не боялся работы, но сейчас после трудного дня от обиды, перенесенного страха и унижения он ужасно хотел лечь и уснуть. Медленно натягивая штаны и сапоги, думал: "Совсем я не мужик, струсил, думал бить будут, тряпка я. Мечтал о собаках, нарушителях. Вышло то все как плохо, словно гад, подвел себя, к начальству побежал. Эх!"
В сушилке провозился долго. Вынес грязную воду на улицу, вылил в канаву возле клумбы. Ночь была темная. Тихо-тихо. Ни звука кругом. Небо низкое. Сердце защемило от одиночества среди такого обилия далеких звезд. Витька бросил тряпку, сел на корточки и впервые за службу заплакал...
Так уж устроена жизнь, что если показал ты людям слабину свою, то ездить будут на тебе, пока не загоняют насмерть. Вся грязная работа, вся злоба, что накопилась у ребят, доставалась Витьке. Не потому, что все злы были от природы, а так сложилась армия: уж если есть кого загнуть помоложе вместо себя, то работать не будут. А самый молодой, да еще провинившийся был Малявин. Вот его и воспитывали...
Дверь скрипнула. На пороге стоял непосредственный Витькин начальник, ефрейтор Ковалев.
- Не спишь, Малек? Ну, молодец, и мне что-то не спится. Ты картошку не варил еще?
Картошка, погруженная в трехлитровую банку, уже минут десять кипела от самодельного искрящегося кипятильника, сооруженного из гвоздя и куска пружины.
- О, это дело, - Сергей увидел банку, - а чай есть?
- Есть и чай. Там в шкафу тебе Паша сахар оставил и полбанки варенья.
- Ух, живем! Ты чего хмурый, заболел, что ли? - Сергей взял у Витьки из рук кружку, отхлебнул, сморщился.- Ты что без сахара пьешь, - отворил дверцу шкафа, где за старыми инструкциями и схемами лежали их запасы еды.- Учу я тебя, учу. Не в стройбате служишь. На что мои деды зверюги были, и то я ел с ними почти на равных. Традиция. Бери сахар, не стесняйся. Слушай, Малек, ты из какой семьи?
- Что значит из какой?- Витька непонимающе смотрел на своего старшего смены.
- Из рабочих, служащих? Родители-то кто у тебя? С образованием поди? - Серега достал банку с вареньем, посмотрел на свет, сколько его там осталось, и поставил на стол.
- Отец МГУ закончил.
-А матушка?
- Тоже инженер.
- Тогда понятно. Вот с тобой есть из одной сковородки любо-дорого. Не чавкаешь, руками не сучишь, глазами не зыркаешь, а ведь видно, что голоден как сукин сын. На что Мишу люблю, а и то так и хочется ему сковородку на голову одеть. Доставай хлеб из шкафа, сливай картофан, порубаем, а то у меня от этих "Черных сотен" аппетит разыгрался. Как рука твоя? Зажила?
- Затянулась.
... После случая с часами на Витьку ополчились не только ребята, но и старшина Баженов. Он, похрустывая суставами пальцев, весело подмигивал Витьке и посылал его то в наряд на кухню, то дневальным, не ставил его на смену.
Малявин мечтал только уж об одном, чтоб хоть один день не мыть "все, что под крышей", не тереть с мылом и щеткой коридор. Таз с тряпкой он теперь держал под кроватью.
- Это теперь твое боевое оружие. Инвентарный номер имеется, - сострил Зонов.
Витька не думал, что сможет так ненавидеть человекаА этот веснушчатый крепкий невысокий паренек вызывал в нем волну дикой ненависти. Он даже во сне видел, как бьет его со всей силы в его наглую улыбающуюся физиономию, чувствуя как бьются и крошатся под его кулаком мелкие, редкие зубы. Но это только во сне, а наяву он от одного вида его впадал в угодливую покорность. Страх накатывал волнами, а от страха до унижения и шага нет, они рядом стоят. Однажды, вынося мусор из казармы, он обнаружил в баке пустую бутылку из-под водки. Обычно пустые бутылки в бак не кидали, а выкидывали по отдельности куда подальше от пронырливого замполита Фролова. Витька долго смотрел на прозрачное стекло, и тут его осенило. Взяв бутылку за горлышко, он ударил ею о край железного мусорного ящика. В руке у него остался острый, страшно оскалившийся множеством зубцов, осколок. Витька коротко размахнулся и ткнул себя им в ладонь левой руки...
После было блаженство - три недели он ничего не мыл.
Никому и в голову не приходило, что он мог сам себя порезать так страшно, только дня через три его возле беседки остановил ефрейтор Ковалев.
- Малек! Заверни сюда, присядь, потолкуем, - Сергей вынул пачку "Памира", протянул Витьке.
- Я не курю, спасибо, - Малявину очень нравился этот ладный, уверенный в своей силе человек.
- Дурак ты, Малек, рано сломался и по-глупому, - глубоко затянувшись, глядя куда-то мимо него, сказал Ковалев.- Мог ведь калекой остаться. Мякоть надо резать, а не в кость со всей дури тыкать. Смотри...- он показал ладонь левой руки. Между большим и указательным пальцем белел неровный шрам.
- Сегодня на смену пойдешь со мной. Буду тебя делу учить, думаю, "половая" жизнь уже свои плоды дала. Хорошего понемногу. Ты сюда не как полотер прислан, а как радист.
- Меня сегодня дневальным уже поставили, - неуверенно начал Витька.
- Ничего, я скажу старшине. А сейчас иди спать ложись. Если кто тронет, скажи, что это я велел тебе отдохнуть. Ночью пойдем на службу.
От жуткого недосыпа Витька целыми днями ходил как в тумане. Засыпал на политзанятиях, на обязтельных просмотрах программы "Время", за что попал в немилость к замполиту, бывшему прапорщику, а ныне лейтенанту Фролову. Даже зайти в спальное помещение днем он не имел права, а теперь он может лечь и...
"И обедать не пойду, ну его, этот обед, спать, "- решил он.

[dervish]

Режет слух "командир" (это про начальника заставы) и особенно- дневальный. Был дневальный по конюшне. Но никак не в помещении заставы.

[Niblerjkee]

Глава 3.

- Без четверти четыре, а светло как за окном, - Серега круто посолил последнюю картошку, разломил ее пополам и протянул Витьке половину.
- Держи, Малек. Слушай, а зовут-то тебя хоть как?
- Виктор.
- Да, Витек, а вот меня мои - не то, что прадеды, деды - не знали, как зовут. Боец, военный, мужик, а еще, - Серега хмыкнул, - Карлушей звали. Жизнь наша бекова, нас гоняют, а нам некого.
- А я бы не стал никого гонять, - Витька убирал со стола остатки еды. Он давно осмелел и не видел в Ковалеве грозного прадеда.
- Это как же так? Может, и полы сам мыл, туалеты чистил до дембеля самого? Я слышал, наши светлые военные головы додумались делать целые заставы одного призыва. Ничего не выйдет, ничего. Армия держится на старослужащих, на дедовстве. И большинство офицеров прекрасно это понимает. И ты будешь ярым дедом, помяни мое слово.
- Не буду, то есть полы мыть на втором году, понятно, не буду, а вот издеваться над людьми не хочу.
- Сам себе противоречишь. Чтоб не мыть полы, не работать, надо заставить другого это делать за себя.
- И зачем, по-твоему, Сереж, дедовство это нужно так?
- Объясняю для бестолковых, - Ковалев блаженно потянулся, снял ремень, расстегнул гимнастерку до пупа.- Вот, к примеру, азбуку Морзе ты выучил, а в аппаратуре ты ж ничегошеньки не понимаешь. Кодов не знаешь. Работать, одним словом, не умеешь. Кто тебя научит? Старослужащий, больше некому. Вон наш замполит, он между прочим, радист бывший. Мой прадед. Я его еще ефрейтором помню. А спроси его, он не то что радиограмму принять, рацию не включит. Вот так, но это не главное. А главное, браток, в том, что если все одного призыва, то никто делать ничего не будет. Человек ленив по своей природе, а армия у нас дармовая. Ну, подумай, кто за три рубля восемьдесят копеек в месяц будет вкалывать? А когда есть годки и пшенорва, то одни заставляют работать других, на этом все и держится. А офицеры - это так, для мебели, чтобы жизнь наша медом не казалась. Их как псов сторожевых к нам понасажали.
- Серег, я смотрю и удивляюсь. Старшина и замполит ненавидят тебя прямо и как боятся что ли?
- Это ты верно заметил. Я у них как кость в горле. Гады они. Что один, что другой. Только Баженов этого и не скрывает, а Фролов под "друга" работает. Было дело...- Ковалев понизил голос, помолчал, подумал6говорить ли.
- В общем, история длинная. Заметил я, что сперли они три распрекрасных полушубка. Получили на складе, а солдатики их и не увидели. А я вот увидел, куда они ушли, о чем им и сообщил в свое время. И еще кое-что скажу тебе, только...- Сергей замолчал, прислушиваясь.
Где-то далеко за окном завыл шакал. Ночь была на исходе. Скрипнула половица в коридоре, дверь тихонько отворилась и в нее просунулось широкое хитрое лицо замполита.
- Не спите?- дружеским шепотом спросил он.
Сергей встал, вытянул руки по швам и важно доложил:
- Товарищ лейтенант, во время несения службы без происшествий. Аппаратура в исправном состоянии . С флангов вызовов не было. Старший наряда ефрейтор Ковалев.
- Молодцы, молодцы! - Лейтенант явно был польщен докладом. Протянул руку сначала Витьке, потом Сергею. Принюхиваясь, прошелся по аппаратной.- Что-то у вас тут спиртиком попахивает? Или я ошибаюсь?
Он встал против Ковалева, пытаясь уловить запах алкоголя.
- Вы не думайте только, что я дурак, не сплю. У меня, может, бессонница.
- Я не думаю, товарищ лейтенант, только время-то четыре утра, - Серега не спеша застегнулся и одел ремень, выпрямленная бляха которого, символизирующая прямую дорогу домой, упала далеко не между четвертой и пятой пуговицей.
Лейтенант Фролов сокрушенно покачал головой, потрогал бляху, но ничего не сказал.
- Как твой младший смены, - замполит кивнул на Малявина, - передаешь опыт?
- Толковый парень, через недели две и сам, может, справляться будет.
- Да?! Ну-ну. Замена, значит, есть, молодец, Сережа, люблю. Мы тут с командиром посоветовались и, учитывая ваши с Солдатовым пожелания, решили вас рекомендовать в мангруппу, а Приходько старшине нужен, такие люди нужны в тылу. Не подведи нас. Да, ты, Сереж, уж не трудись дневальному звонить, что я иду. Я уж там был. Спят все... Эх, надо будет завтра комсомольское собрание провести, разобраться, и смену тебе пора, комсорг, сдавать. Вот так. Ну, я пойду, - дверь тихонечко закрылась за ним.
Серега со злобой швырнул ремень на стол. Из приемника послышался треск морзянки, их вызывал отряд.
- Садись, Малек, включай передатчик, качай мощу, действуй.
Ковалев закурил и вышел в коридор. Витька сам уже работал в эфире, но под руководством старшего смены, а теперь у него от приятного волнения подрагивали руки, когда он взялся за ключ. Минут через десять Серега вошел в аппаратную, посмотрел, как Витька заполняет журнал.
- Ну как, отработал проверочку? Молодцом. Из тебя, Малек, путный радист выйдет. Это я сразу заметил. Практики только побольше надо, к концу первого года второй класс иметь должен. Эх -ма, Малек, отслужил я почти, домой скоро, а попадешь ли еще? Нас трое с города призывалось. Я, Паша и еще один парень. Он в отряде, в роте связи служит - Саня Кравцов. Не знаешь его?
- Знаю, невысокий такой блондин. Он нас в учебном классе морзянке учил иногда.
- Вот-вот, этот самый блондин у меня в десятом классе такую подругу отбил, сказка-девочка, - Серега подмигнул Витьке.
- У тебя?
- А что, было дело. Алкой звали, сейчас уж замуж вышла наверняка. Надо будет Сане позвонить, спросить, может у них по сей день любовь? На учебный она ему писала.
- А ты что, Сереж, на гражданке будешь делать?- Витька повернулся на вращающемся табурете, откинувшись назад, положил локти на край стола, использовав его как спинку.
- Я-то? Угадай с трех раз. Угадаешь, я тебе за завтраком свою кровную паечку масла отдам, - Серега хитро заулыбался.
- Учиться будешь?- неуверенно начал Малявин.
- Верно, а вот куда хочу, а?
- Да кто тебя знает... В писатели пойдешь?
- Молодца. Почти угадал, считай, масло твое. На режиссерский хочу, во ВГИК. Мечтаю, брат, такой фильм снять о жизни нашей солдатской, какого еще не было никогда. О границе. Без погонь, шпионов, обязательно бывших басмачей или фашистов. Без умирающей собаки в конце и перевоспитавшегося ефрейтора. Все как есть, правду хочу показать. Жизнь солдатскую глазами солдата. Бесправность, безысходность, неприкаянность, воровство и дружбу настоящую. Жизнь нашу...- Ковалев порывисто встал и в волнении зашагал по аппаратной.
- Не разрешат, - уверенно заявил Витька7
Серега тяжело вздохнул. Пыл его прошел, он вынул сигарету из пачки, покрутил ее в пальцах, разминая табак.
- Я сам знаю и без тебя, что не разрешат. Вот кто у тебя любимый писатель? - Сергей, по-видимому, решил сменить тему.
- Ремарк.
- Какой еще такой Ремарк? Не слышал про такого. Что он написал, может я читал?
- "Три товарища", "Триумфальная арка", "Жизнь взаймы", начал перечислять загибая пальцы и морща лоб, Малявин.
- Нет, не читал, но ничего. Прочитаю еще. Ты не поверишь, я своим дедам "Три мушкетера" рассказывал. Спать мне три ночи не давали, так я их сократил под конец. Они меня раскрыв рты слушали. "Ну и здоров ты врать", - говорили .
- А у тебя, Сереж, кто?
- Я, брат, Шукшина люблю.
- Шукшина-а, - разочарованно протянул Витька.
- А что?! Писатель огромной силы. Чародей душ людских...
- Я так не думаю. У него вся тема - деревня, райские кущи, а город "плут и мот", как говорил Сергей Александрович. Деревенский житель - душа-человек, а городской - тля эгоистическая, и вся философия его в этом.
- Не-ет, ты погоди... - Серега упер руки в бока, пригнул голову, весь словно изготовился к прыжку.- Ты что читал у Шукшина?
- Так, рассказы, сборник макулатурный.
- Ну и что, не проняло тебя?
- Не-а.
- Значит, не дорос еще. И вообще, - Ковалев рассмеялся, - с дедушкой не спорь! Сказал дедушка, что бурундучок птичка и никаких зверьков! Понял? Вон погон Мишке пришей, да коды учи. Уеду я домой, Малек, крутенько тебе будет. Затискают и зацелуют тебя дедушки твои. Терпи, не ты первый, не ты последний. Призыв у тебя еще квелый попался, да и мало вас, четверо всего. Нас двенадцать было, да и то...
Серега махнул рукой, вынул из шкафа набор надфилей и стал вытачивать маленький щит с мечом из куска алюминия под комсомольский дембельский значок.

Глава 4.

Проверка нагрянула на заставу неожиданно. С самого утра приехал на "козле" начальник штаба майор Андреев, Квадратный Андрюша, как звали его за фигуру солдаты, суровый и властный мужчина неопределенного возраста, и молодой старший лейтенант из политотдела. Он отвечал за комсомольскую работу. Командир был на фланге, поэтому встречать начальство выбежал, вихляя на ходу бедрами, замполит. Не добегая метров десять до начальника штаба, он перешел на строевой шаг. Резко остановился, как налетев на скалу, с ужасом встретив хмурый взгляд Андреева, начал доклад:
- Товарищ майор, н-я застава...
- Ты что это, лейтенант?!- перебил его рапорт начальник штаба, - А?
Взгляд Андреева был направлен на ноги перепуганного Фролова.
- Обурел совсем? Ты где служишь? В штабе или на боевой заставе? Я, майор, в сапогах, а ты в ботиночках вышагиваешь! Даю тебе минуту времени переодеться, а потом собери личный состав, свободный от службы в ленинской комнате. Мы с лейтенантом тебя в канцелярии подождем. Выполнять! Бегом!- Андрюша был с утра явно не в духе.
"Сволочь какая. Или с похмелья, или сам от командира взбучку получил. Так опозорил меня, офицера, перед солдатами", - сокрушался Фролов. Он так распереживался, что не с первого раза понял грозный окрик начальства:
- Стой! Лейтенант, ко мне!
- Товарищ майор, лейтенант Фролов по вашему приказанию прибыл, - залепетал он.
Застава была счастлива, такого концерта не было давно. Из окна своего дома смотрела на происходящее жена прапорщика Баженова-страшненькая, низенькая, но на удивление задастая бабенка.
- Лейтенант, я тебе сказал бегом, ты что недослышишь?- начальник штаба, заложив руки за спину, шепотом повторил, - Бегом.
- Есть.
- Развелось лейтенантов, - вполголоса заметил Андреев своему спутнику.- Я, чтоб звездочки получить, пять лет проучился, а этот живоглот р-раз экстерном - и офицер, а теперь Короткина подсиживает, рапорта строчит, что тот де дисциплину не поддерживает и боеготовность подрывает. Глянем, что он как политработник наработал...
В ленкомнату затащили всех, кто был на заставе. Перепуганный Фролов, скрипя новыми хромовыми сапогами, поднял и отдыхающую смену, и кухонный наряд и даже вытащил из каптерки "гражданского", недовольного Мишу Приходько. Про Мишу он вспомнил последним числом и потому тот оказался не на "дедушкиных" задних местах, а перед самым носом начальства.
На первый стол поставили фанерную кафедру, с которой собирался вещать замполит. Хозяйственный Баженов принес из дома вазу с цветами и зеленую тяжелую скатерть. Вернее, принес не он, а послал дневального, но от своих щедрот. На стену повесили большую политическую карту мира.
Фролов хотел было провести показательные политзанятия, но начальник штаба остановил его.
- Ладно, лейтенант, твое умение читать с кафедры газеты нас волнует мало. Мы вот бойцов твоих послушаем. Ну вот ты, - он толстым, коротким пальцем ткнул в...
- Старший сержант Приходько, - тяжело вставая с табурета, представился хмурый Миша.
- А вот скажи ты нам, хотя впрочем лучше покажи, - Андреев сделал жест, подзывающий Мишу к себе, протянув ему раздвинутую в виде указки ручку.- Где у нас Фолклендские, или Мальвинские, острова? Где Англия, и что происходит сейчас между этими, так сказать, островами?
Миша засопел, устремил взгляд на носки своих сбитых гармошкой сапог. Сложил и разложил ручку-указку. Молчание затянулось. Сопение Мишино усилилось.
- Ну, Приходько, я же вам показывал, - подбодрил его замполит.
Миша устремил взгляд на карту.
- Хорошо, это не знаете. Тогда расскажите, кто входит в Варшавский договор, какие страны?- сжалился над Приходько старший лейтенант. Он сидел слева от Андреева, ближе к карте.
- Варшавского договора?- оживился Миша.
- Да, что это за договор такой?
- Ну в первую голову там Соединенные Штаты Америки.
- Да-а, - протянул майор Андреев, выглядывая из-за узкой спины старшего лейтенанта на перепуганного Мишу.
- Ага, - правда, уже не так твердо подтвердил Миша.
- Ну покажи нам этот оплот социализма на карте.
Приходько помялся и положил свою огромную пятерню на Индию:
- Где-то здеся.
В зловещей тишине раздался смех Сереги Ковалева.
- А мне вот не смешно почему-то, - начальник штаба встал, отодвинув стул, - вот не смешно и все тут, а вам? - Он уничтожающе посмотрел на поникшего Фролова. Ему, понятно, тоже было не до смеха.
- Ты, сержант, учебку кончал, или тебя здесь вырастили? Служишь какой год?
- Третий.
- Понятно, тебе не до мировых проблем. Тебя чемоданы ждут. Пойдем, замполит, в канцелярию, представление окончено. Им здесь старший лейтенант без нас свою информацию передаст., а мы его подождем.
Начальство укатило быстро, как и прикатило, а время до обеда пролетело, и вместо положенного сна Витька получил шиш.
- Ох, Приходько, зарезал, опозорил, ух что ж это, - тихо причитал в канцелярии замполит.
- Банченко, - вызвал он вечно не выспанного чумазого заставного шофера, - готовь машину, завтра поедем в отряд получим продукты, фильм возьмем новый и скажи Ковалеву, Солдатову и Агафонову, чтобы приготовили оружие. Завтра и их прихватим заодно. У них еще сборы на две недели будут перед мангруппой.
Фролов потрогал свои жидкие, пшеничного цвета усы. На прощание начальник штаба дружески ему приказал: "Ты знаешь, - Андреев помолчал, потом словно выдавил из себя, - лейтенант, усы бы я оставил, а вот эту подмазку сбрей".
"Придется сбрить, - без особого огорчения подумал Фролов, - начальник штаба, верно, идет на место командира отряда и портить с ним отношения не с руки".

Глава 5.

На дежурной частоте с помощью осциллографа ефрейтор Ковалев посылал точки в ночной эфир. Это право имела только главрация при общем вызове.
- Нарушать, так нарушать, точно, Малек!- он весело посмотрел на Витьку.
Прекратив подачу точек, Серега сел за датчик и выдал в эфир кодированную радиограмму примерно следующего содержания:
- Здесь работает большой корреспондент Ковалев. Уезжаю домой. Для всех, всех корреспондентов большой привет. Здесь Ковалев. До свиданья, до свиданья. Главрации спасибо за отсутствие точек. Счастливо оставаться. До свиданья, граница.- Серега оторвал руки от передатчика. Из динамика послышался характерный шум, где-то качали мощу передатчики. Затем наступила тишина, которая неожиданно взорвалась сигналами морзянки:
- До свиданья, брат. Счастливого пути!- Витька уже не мог ловить и расшифровывать это хитросплетение точек и тире, но понял: все дежурные радисты отряда прощаются с Ковалевым, работавшим в эфире последний раз.
Вскоре точки, посылаемые главрацией, прекратили это радиохулиганство, за которое обычно легко получить нарушение.
- Вот и все, Малек, - Серега повернулся к Витьке, - а теперь возьми стакан, выпьем.
- Я ж на службе...
- Это ничего, мы с тобой более чем два года на службе. Давай, Виктор, помянем братков наших, не чокаясь, и чтоб матери их с отцами сумели это горе пережить.
Ковалев вынул из под стола початую бутылку водки и разлил по полному стакану.
Витька пить водку не умел. Он наполнял рот горькой жидкостью и посылал ее внутрь большими глотками. Давился, но на стол поставил пустой стакан. Сморщился, смахивая ладонью выступившую слезу.
- Жизнь - она есть, а затем раз - и нет. Никогда не думал, что человека так легко убить. Других, пожалуйста, но тебя, такого молодого и полного сил, неповторимого, замечательного! Малек, ты понимаешь?! Уже отслужившего и только начинающего жить! Ты мне скажи, за ради чего? Что Паша в Афганистане забыл? Кому я там нужен? Помощь моя интернациональная нужна?
- Сереж, ну ты ведь сам знаешь. Разве можно, чтоб у нас под боком американские ракеты стояли?- Витька икнул, давно забытое блаженство от выпитого волнами окатывало его.
- А может, Пашиной маме это по ..., может, я положил на эти ракеты ..., а?!- Сергей стукнул кулаком по столу . Он был в рубашке, парадный китель лежал на столе. Последние дни Серега прожил на одних нервах. Выпитая водка почти не действовала, хотя он не закусывал. Воспоминания захлестнули его.- Я думал, что готов к войне, что мне наплевать, в кого стрелять. Пусть переживают те, кто приказы отдает. Никогда раньше и не мог понять, Малек, как солдаты могли стрелять в мирных жителей, хотя бы в том же 1905 году. А сейчас я как машина убийства, мне хочется стрелять, хочется крови, Витя... Умереть, нет. Наверное, я никогда так не любил жизнь. Пуговица, верно говорят, выше ценится в армии, чем солдат, - Ковалев надолго замолчал, закрыв лицо ладонями.
Служба не казалась Сергею мармеладом. Он до сих пор не привык даже к общественным уборным и предпочитал отдельную кабинку, стоящую далеко за питомником. Сам стирал свое белье, которым получал новым у Приходько, правда, несмотря на свою чистоплотность, в зимнее время все равно кормил вшей. Уже после введения первых групп в Афганистан вши стали постоянными гостями в солдатском белье. Калибаны, называли их казарменные остряки.
В память Ковалеву запали странные вещи. Сейчас они четкими картинами вставали перед ним. Ясно отложилось, как при посадке в вертолет у него сдуло сильным потоком ветра шапку, и он бежал за ней по высохшему полю аэродрома. Летчик резко набирал и терял высоту, и незнакомый парень, рыгал с высоты , а они с Пашей спорили, на чью ж это землю он полоскает.
- Нас тогда высадили... Я еще в вертолете себя героем чувствовал. В вещмешке патронов цинк, автомат, сбоку гранаты, подсумок с четырьмя магазинами, по 25 патронов в каждом. Ребята свои рядом, лица у них такие... А выпрыгнул на землю, чужая она, не своя. Пятнадцать нас было. Как врезали по нам сразу с горы. Я было окапываться, куда там... Сплошь камни с глиной. Вот здесь я в штаны и наложил. Вижу огоньки в горах, а ведь это не на стрельбище. В тебя, именно в тебя стреляют люди с целью убить. Глянул в сторонку - рядышком лежит парень, я его и не видел раньше. До сих пор так и имени не узнал... Он даже у автомата приклад откинуть не успел, а у него вместо затылка кровавое месиво. Все, думаю, сейчас тут и меня положат. Нас всех. С горы как мишень, на голом месте мы. Тут я с перепугу как начал шмалять по этим горам, через минуту до ствола не дотронешься. Повезло, что что стемнело быстро, да наши с вертолетов нурсами по ним врезали. Так и осталось нас от пятнадцати пять. Судьба... Ни меня, ни Пашку, ни Саню Кравцова не задело, а Юрка Агафон в другом вертолете летел. Вот какой мой первый бой, Малек. Когда ребят в вертолет складыали, они еще теплые были. Паша потом блевал всю ночь, он ладонь в крови испачкал. Я и не думал, что он чувствительный такой.
Все это было так недавно, и прокручивалось в Серегиной голове как просмотренный фильм, где главный герой просто похож на тебя, а ты - зритель. Невозвратимость, неповторимость пугала. Ковалеву хотелось разорвать весь мир на куски и склеить по-старому. Проснуться и перемотать ленту жизни назад.
- Не вернуть, Малек, ничего не вернуть!
- Ты о чем, Сереж?- Витька любовно глядел на Ковалева.
- О жизни. Нам хоть в штабе только и говорили о неразглашении тайн, только я их всех вертел, умом двинешься все в себе носить. Оцепили мы утром соседний кишлак. Утром рано шли. Солнце вставало и прямо в глаза лепило. Небо это опять голубое, голубое. Мне эта нерусская голубизна на всю жизнь обрыдла, - Серега длинно выругался. Патрон в патронник загнал, с предохранителя снял, а то от волнения своего же стрельнешь. И страшно, и весело. Всем жителям велели выйти. Кишлак сначала сарбосы прочесали, но от них толку мало. Группами по 3 человека прочесывали. Мы пошли - я, Агафон и Пашка. Идешь и думаешь - что как стрельнут из-за дувала - и поминай как звали. И точно. Сначала пуля цвикнула, а потом выстрел. Выбегают двое в парандже, не поймешь их... Я по ним... Первый, прежде чем упасть, аж прыгал под пулями, а второй до угла добежал и смылся. Оглядываюсь - Паша лежит... А из под него черная лужа растекается. Точно в сердце попал. Руки раскинул, глаза раскрыл - как живой. Вот так. Я потом к афганцу убитому подошел. Откинул паранджу, а там девчонка лет семнадцати. Кинулся вперед - смотрю ведут наши двух каких-то мужиков, у них щетина с полпальца, халатишки рваные, рваные, а глаза волчьи прямо, так и горят злобой. И я, Малек, их стрельнул. В упор, почти весь магазин всандалил. Хотел на колени поставить, не встали... Серега замолчал, опустил голову на грудь.
- А, может, они и не басмачи были?- неуверенно начал Витька. Сердце его бешено колотилось от такого рассказа.
- Кто их теперь разберет, кто они были.
- Неужели непонятно людям, что воевать плохо? Убивать нельзя..., - прошептал Малявин.
Ковалев неопределенно пожал плечами, хмыкнул, взял со стола и скомкал пустую пачку из-под сигарет.
- Говорят, привыкают ко всему, а вот я даже не привык к мысли, что меня могут убить. Скажи кто, что пленных расстреливать буду - не поверил бы.
- Тебе за это ничего не будет?
- Не видел никто из офицеров, а ребята не выдадут. Да и кто разбираться станет, там на каждой улице такая пальба была.
- Жалеешь теперь?
- Пофигу все. Даже девчушку ту не жаль. Страх за свою жизнь любую жалость заглушит, а ненависть перебьет все чувства благородные. Хотя я для войны и слаб в коленках, но мне теперь человека убить что пол-пирожка скушать. За все время, что там был, только деда одного пожалел. Минометчик, Серега Новиков, анаши накурился, ему лишний груз на себе таскать лень. Он всю ночь дом один обстреливал, проверяя наше терпение, спать не давал. А под утро из этих развалин вылез дед. Как он уцелел, непонятно. Старый, плечи сутулые, голова чалмой обмотана... Вышел тихо и смотрит на солнышко... Слушай, Вить, сходи в каптерку, попроси у Приходько сигарет и бутылку. Он даст.
В каптерке горел свет, но дверь была заперта. Витька стукнул условную "семерку". Дверь открылась. В небольшом помещении сидело, стояло человек восемь. Было сильно накурено. В углу на ящике сидел Юрка Агафонов, он продолжал свой рассказ:
- Я что, я даже и сообразить-то ничего не успел, только вижу Серега поливает из автомата. Строго по два патрона отсекает, как на стрельбище. У меня руки дрожат, а ему хоть бы что. От бога вояка.
- Ну, ну, а дальше... Тебе чего, Малек?- Приходько вопросительно посмотрел на Витьку.
- Ковалев сигарет просил и бутылку.
Миша любовно открыл свой дембельский дипломат, протянул Витьке пачку "Мальборо".
- Бутылку не дам - упьется совсем.
- А Серега как увидел, что Пашу убили, вообще страх потерял, - продолжал свой рассказ Агафонов, - с застреленного басмача срывает паранджу, а там баба...
- Да ну?
- Точно, молодая такая. Он из нее прямо решето сделал, а я с перепугу шагу шагнуть не мог, ноги прямо не шли.
Витька с пачкой в руках поспешил в аппаратную. Заскрипел замок запираемой за ним двери.
Серега сидел в том же положении. В руках он теперь держал фотокарточку.
- Вот сигареты, а водки нет.
- Нет и не надо, - он разлил по стаканам остатки, - за нее, за удачу.
- Глянь, Малек, фотку. Трое нас было, трое. Это мы на учебном фотографировались. Две недели прослужили. Мне наш сержант свою фуру дал, а ребята, видишь, в шапках. Вот Паша, а это Саня, - Серега показал пальцем на ушастого стриженого пшенаря в огромной шинели.- Саня, Саня. Мы уж вертолетов ждали домой лететь. Холод собачий, костер запалить хотели. А какие там дрова? Саня за ручьем какой-то ящик углядел, ну и пошел за ним. Как тут рванет... На своей же, говорят, мине. Он живой был, кричал:"Не подходите, братцы, стрельните меня оттуда, подорветесь". Ноги ему перебило и живот исполосовало. Уж так он просил, чтоб добили мы его... Мучался, глядеть страшно. Я, когда его в вертолет укладывал... он мне вцепился в руку, фотографию дал... "Я, говорит, не жил с нею, Сережа". И помер, как на посадку пошли. Дома, у нас уже.
Ковалев протянул фотокарточку. На ней улыбалась фотографу молодая глазастая блондинка. Фото было помято, а с краю запачкано запекшейся кровью.
- Это та самая Алка, которую он у тебя отбил?
- Да. Она сейчас в институте учится, Саня рассказывал.
- Сережь, слушай, - Виктору пришла в голову идея, - я ведь с отцом связь потерял совсем. Он от матери ушел, и нового адреса моего у него нет. Ты, может, звякнешь ему на работу, у вас ведь в Жуковском телефоны московские? Я тебе дам и адрес свой на всякий случай.
- Пиши сюда, - Серега протянул записную книжку.- Все сделаю, не сомневайся.
... С заставы их увезли в шесть часов утра. Обняв Витьку на прощанье, Ковалев сказал:
- Адрес мой у тебя есть, пиши. Живи по принципу:"Кто на службу ... ложил, тот до дембеля дожил. День прошел, ну и ... с ним!"
Так это или нет? Кто служил срочную, тому виднее. Серега Ковалев свою отслужил. Не дай бог каждому.

Продолжение следует.

[Поэт]

Не вдохновило, Шиндагаром пахнет ............

[ДЕРВИШ]

Сообщение от Поэт

Шиндагаром пахнет ............

Леха, шурупней тут пахнет... Нахватавшимся пограничных "верхушек"...

[Поэт]

Сообщение от ДЕРВИШ

Леха, шурупней тут пахнет... Нахватавшимся пограничных "верхушек"...

Уже довольно давно я стараюсь не употреблять выражение ,,шурупы,,.
Армия, советская она или российская, не мала, и в ней немало достойных людей. Шо опуса касаемо, таки это не той ,,убойный вариант,, слизанный с
воспоминаний пограничников-афганцев на известном ресурсе, того афтара уж точно бы ,,не похвалил,,. А теперешний просто менее вреден для ПВ.

[Niblerjkee]

Глава 6.

Первые месяцы службы. Привыкаешь все делать по команде, учишься подчиняться. Кому-то это легко, а для Витьки Малявина сущее наказание. Почему, если у другого на погоне даже не звезды, а всего лишь кусочек тряпки, он уже для тебя командир? Даже если он в жизни всего две книжки прочитал, да и то, может, не понял, - букварь и устав, а уже командир. Страшная штука власть. Она как магнит притягивает к себе людей. И однажды, когда сержант Шанцев послал отделение в столовую для заготовки обеда, он назначил старшим его, Малявина. И был Витька счастлив, как никогда. Его просто распирало от гордости, когда он шел чуть сбоку и командовал:
- Левое плечо вперед! Прямо! - и после команды "Прямо! " услышал три четких строевых шага, все как положено. Эх, а может быть вся прелесть жизни и заключается в том, что иногда можно идти чуть в стороне от общего строя и, добавляя металл в голос, командовать:"Прямо! Шире шаг! Раз, два..."
К уставным требованиям привыкнуть можно, да вот только служба и устав вещи разные. Обычно после политзанятий старшина их учебной заставы, неумолимый и законный их "дед" Манец, как звали его между собой, подбадривал их:
- Наслушались речей о военном братстве? Уяснили, что наша сила в единстве? Осознайте, что без таких мозгляков, как вы, афганская революция задохнется, а граница погибнет! Учтите, вы есть "пшенари" и здесь, кроме меня вам никто службу не объяснит. А вот попадете на заставу, там узнаете, что такое служба и зарядка, забудете "стучать".
Сержант Шанцев все не мог успокоится. Обычно после команды "Отбой! " он проводил с заставой легкую зарядку, чтобы сон крепче был. Выглядело это так:
- Ноги поставьте на быльца кроватей, отжались этак раз двадцать под счет! Раз, - команды "Два" не было, ты что, Малявин, ручонки расправил? Два!
Шанцев в это время в трусах и в майке прохаживался между плотно стоящими рядами двухярусных кроватей. Иногда просто отдавал команды из угла казармы, лежа на кровати, а за выполнением следили командиры отделений, новоиспеченные сержанты весеннего призыва.
- Теперь все попадали на спину и ногами написали цифры до десяти, - сержант Шанцев не был садюгой, он поступал так, как в свое время поступали с ним, - Хорошо, так, а теперь написали по воздуху имя своей любимой девушки.
- Товарищ сержант, не могу больше! - жаловался балагур и весельчак Клюев.
- Застава, подъем! Сорок пять секунд, время пошло! Скажите Клюеву спасибо.
Понятно, Клюев здесь ни при чем. Завтра из-за его добровольного вмешательства прозвучит со смехом желанное "Отбой! ", а сейчас у Витьки нарастает в груди волна ненависти к этому клоуну. Не успели одеть штаны, как звучит команда "Отбой! ", и так раз пять к ряду. После чего следовало милостливое разрешение:
- Встать и заправить обмундирование. Спокойной ночи, бойцы. Женатым разрешаю трахать подушку. Отбой!
Все бы так и шло, но кто-то доложил командиру заставы, вечно недовольному старшему лейтенанту Бехтереву, о зарядке после отбоя. Тот выстроил заставу на плацу перед учебным пунктом. Шел дождь, шинели быстро намокли и стали тяжелыми. Бехтерев вызвал сержантов вперед и не тратя времени на длинные нравоучения, показал им большой красный кулак. Всегда свои обращения он начинал короткой фразой "Едрена мать", только в более точном народном варианте:
- Едрена мать, я вас всех посажу! Паршивцы, сами только из учебки. Ни службы, ни хера не видели! Вы у меня отсюда рядовыми уйдете, а не сержантами, а ты, Шанцев, - Бехтерев как гора возник над поникшим, низкорослым Лешей, награждая его очень конкретными, но непечатными прозвищами, - порядок обеспечь лучше на заставе, а физвоспитанием во время зарядки занимайся. Уяснил?
- Так точно.
- Что сейчас по распорядку дня?
- Физическая или строевая подготовка.
- Вот и действуй по распорядку. И чтоб жалоб больше не было.
Странно, но стоя под дождем и предвкушая неминуемую расправу, Малявин в эту минуту больше всего ненавидел кого-то из своих, того, кто "стукнул".
Потом на заставе эту физическую подготовку Витька будет вспоминать с улыбкой. Одно дело, когда гоняют всех - не так обидно. Теперь, после увольнения Ковалева, за него взялся сержант Зонов. Малявин не думал, что его, бывшего перворазрядника по лыжам, можно будет вымотать до изнеможения буквально за полчаса. Зонов умел дрючить молодых. Во время зарядки он выводил Витьку из общего строя и занимался с ним индивидуально. Начинал он, как правило, с бега. Садился у ворот заставы на кочку, закуривал, и по своим командирским часам засекал, за сколько Витька обежит вокруг заставы. Иногда, видя, что бег не доставляет Мальку должных усилий, вскакивал, и для скорости поддавал ему сапогом под зад.
Первый раз, получив пинок, Витька чуть было не кинулся с кулаками на обидчика, но испугался. Зонов вскоре понял, что бегать "пшенарюга" Малек может подолгу и не уставая, а вот гусиным шагом ходить, а еще лучше прыгать на корточках, закинув руки за голову, в течение получаса у него кишка тонка. Одним, по его мнению, из самых эффективных упражнений было хождение на руках по брусьям. Турник - что! Если не можешь больше подтягиваться, висишь себе, балдеешь, а брусья - другое дело. Если ты от усталости не можешь больше идти вперед, то запрыгиваешь вновь. Судорожно перебираешь руками, падаешь опять, ударяясь при этом о железные трубы снаряда. Витька потерял счет ушибам и ссадинам. Лежа по ночам на скрипучей коечке он часто несмотря на усталость, долго не мог заснуть. Заново переживал все унижения, которые испытал за день. Прав был Ковалев, утверждая, что за него возьмутся. Серега был дома. Витька получил совсем недавно письмо от отца. Он нашел таки его.
Малявин вглядывался в дорогую фотографию, на которой отец был еще совсем молодым. Это был единственный снимок. Остальные два мать порвала давно, при очередной ссоре. Из всего большого отцовского письма в память врезалось несколько строк: "Мы все отслужили, это долг, сынок. Может, и не очень приятный, только незачем вступать в жизнь должником. И я служил, а дед твой воевал. От службы бегать не по-мужски".
Витька очень любил отца и не хотел думать, что у него может уже другая семья, и его отец может быть отцом еще кому-то. Мать - та всегда жила своей жизнью. Работой, институтом. А его спихивали к бабушке по материнской линии в деревню. Она заменяла ему всех. Он только вчера получил письмо от нее. Бабушка писала, что сосед их, Сашка, друг и товарищ детства, пришел со службы и сразу надумал жениться, что весна в этом году поздняя, и хотя середина апреля, снег еще не сошел до конца. И Витька прямо почувствовал запах талого снега, увидел сосульки на крыльце родного дома, услышал заливистый лай бабушкиного любимца, вислоухого Тузика.
А здесь... Здесь во всю маки цветут, и по утрам в траве можно наловить черепашек. Только такой крутой весны у Витьки еще не было.

Глава 7.
.
- Дневальный! Дневальный, неси станок стиральный! - голос раздавался из ленкомнаты, где, развалившись перед телевизором, сидел Витькин мучитель сержант Зонов.- У наряда оружие прими, - он небрежно кинул ему ключи от оружейной комнаты.
Заступая на дежурство, Зонов просил прапорщика Баженова:
- Товарищ прапорщик, вы мне опять Малька поставьте дневальным, а то он при Ковалеве припух совсем.
- Ты что думаешь, Зонов, если с молодым идешь, ночью опять спать будешь? Смотри, поймаю, - и ставил вторым дневальным Леша Аршавина, Витькиного деда.
Это означало, что поспать Малявину удастся только с одиннадцати до двенадцати, а там Леша придавит на массу, а ему бдить до утра за себя и за того парня. Последнее время Витька сильно страдал от одиночества. Ребята его призыва тоже всегда были при деле: что-то мыли, терли. Он почти ни с кем не общался.
Быстренько подшившись, почистив сапоги, Малявин хотел лечь отдохнуть перед нарядом хоть минут на тридцать, как в бытовку заглянул Паша Банченко и, увидев его, бросил:
- Малек, давай, затяни быстренько ленкомнату и коридорчик. Особо не усердствуй, главное воды побольше лей, лишь бы вид был, а то замполит, козел, достает.
Паша, Витькин дед, таким образом сдавал дневальство, ну а Малявин принимал. Отдых ему сегодня явно не светил.
"Все ж работать лучше, - здраво рассуждал Малявин, когда работаешь нет времени думать о доме, о себе".
О себе думать последнее время Витька не любил. Его мучило, что он трус. Самый настоящий. Он даже почти смирился с этим. Когда уволился Ковалев, он пытался бунтовать, чтобы хоть немного уважать себя. Мыть полы за других, стирать чужие гимнастерки, пожалуйста, но когда на только что вымытый тобою пол сморкались и плевали, это было тяжело перенести. Именно из-за этого он и полез впервые в драку на собаковода Гриценко. Это был на удивление незлобный полный спокойный "дед". Он никогда ни во что не вмешивался, был все время простужен и сморкался везде и всюду с помощью двух пальцев. Так однажды, когда Витька стоял "на тумбочке" у входа, отдавая без устали честь всем проходящим мимо "дедам", стоящий рядом Гриценко смачно опорожнил свою ноздрю прямо ему под ноги.
- Зачем на пол-то?- заскулил Малявин.
- Пшел на..., - презрительно ответил собаковод.
Тогда в Витьке вспыхнула слепая злоба. В те чудесные минуты ему было все равно, что с ним сделают потом. Он схватил Гриценко за плечи и своим излюбленным доармейским приемом стукнул ему лбом в нос, затем резко ладонями по ушам и ногой в пах. Причем бил той ногой, которой отталкивался от пола. Собаковод ойкнул, закрыл разбитое лицо ладонями и, страшно матерясь, сел на пол. Эту сцену наблюдало человек пять. Витька помнил, как к нему быстро было пошел Леша Аршавин, у него очередной раз болел зуб и на щеке красовался флюс.
- Ты что, мужик, - удивленно кричал он.
Малявин быстро прислонился спиной к стене, плохо сознавая, что делает, выхватил штык-нож и далеко выставляя руку с ним вперед, заверещал:
- Не подходи! Не подходи!
- Псих ты, что ли?- Гриценко пришел в себя сидя на полу, периодически сплевывая кровавую слюну.- Точно, ернутый какой. Пошли, Леша, после с ним потолкуем, - тяжело поднявшись, собаковод потащил за собой своих годков.
- Ну ты об этом пожалеешь, мужик, - пообещал Аршавин.
Они ушли по коридору к умывальнику, злобно оглядываясь. Уходя, Леша погрозил ему своим увесистым кулаком. Потом Витьку в очередной раз охватил страх. Он представил, что теперь с ним будет, и его колотил противный озноб.
Прошла неделя, а Малявина все еще не били по-настоящему. Он уже раз десять, под бдительным оком Зонова, мыл туалет, покорно сносил тычки, но понимал, что это только начало травли. Гриценко загибал его не больше других, а однажды Витька столкнулся с ним нос к носу в бытовке.
- Ты думаешь, Малек, тебя гоняют больше других?- собаковод смотрел на него без злобы, - У тебя еще жизнь нормальная. Ты вон, я смотрю, перед нарядом спишь даже. Вот я на первом году, помню, раз твоего любимого Ковалева "козлом" обозвал, так он мне за это ка-ак нае... Ползуба улетело, Гриценко засопел, кашлянул, отрыгнул и смачно плюнул в угол. - Вот так, Малек. Ну ты не ссы, бить тебя не будут за меня. Я этого не хочу, но выдрючиваться прекращай, молод еще.
"А я даже не знаю, как его зовут. Бить не будут, обошлось", - с облегчением подумал Витька.
- Ты не сердись, на меня накатило что-то.
-... с тобой, я ж сказал не сержусь. Живи...
Вспоминая разговор с Гриценко Малявин быстренько домывал коридор.
- Спасибо, Малек, особо не увлекайся, и так потянет, - Паша одобрительно похлопал его по согнутой спине. Просты армейские заботы. Побриться, подшиться, сапоги почистить, письмо на родину отписать, ну и, понятное дело... Покончив с мытьем коридора, Витька решил оправиться, говоря попросту, заскочить в туалет, так как знал, что этой возможности в ближайшие часы ему не представится. Не будет же Аршавин на тумбочке вместо него стоять на старости лет.
Сделав свое маленькое, но нужное дело, Витька уже собирался покинуть пахнущее хлоркой заведение, как увидел у себя под сапогом... кусок от фотографии отца. Он быстро нагнулся, поднял ее, обтер от налипшей грязи, безуспешно пытаясь найти вторую часть. Сегодня утром был "шмон", старшина проверял содержимое вещмешков и тумбочек. Витька в это время был на смене. Он совсем забыл, что фотографии в тумбочках хранить нельзя, как и письма, полученные более трех дней назад. Письма от отца и фотографии выкинули не специально, чтобы досадить ему, а просто чтобы поддержать уставной порядок.
- В армии должно быть все пусть безобразно, но однообразно, - любил повторять прапорщик Баженов.
"Сволочи, всех своими руками, гады", - шептал Витька. Он уже не плакал, слез давно не было. Страх, страх, который упорно жил в низу живота, куда-то вдруг сбежал. На его место пришла всезаполняющая злоба.
Остаток дня прошел незаметно. Развод, ужин, отбой. Ложась спать, Витька по привычке привязал на быльце кровати вафельное белое полотенце, чтобы дневальный знал, что его надо разбудить. Малявин так и не успел заснуть. Аршавин толкнул его кровать ровно в двенадцать. Витька посмотрел на свои часы, с которыми теперь ни на минуту не расставался, быстро оделся. Стараясь не шуметь, заправил кровать, вынул из-под подушки штык-нож, получил от Аршавину повязку и связку ключей.
- Слышь, Малек, -зашептал Леша, -я тебе в сушилке похмырять оставил, тушенки и хлеба. Поешь. Если замполита или командира принесет, скажи им, что в первую смену стоишь, - и потрогав рукой непроходящий флюс, пошел спать.
В сушилке вместо тушенки и хлеба Витька нашел дежурного сержанта Зонова. Сидя на подоконнике, громко чавкая, он доедал с ножа мясо из банки.
- Что, Малек, вешаться пришел?- Зонов сыто рыгнул.- Благородная отрыжка улучшает пищеварение. Что молчишь, Малек?
- Я еще повременю немного вешаться. Одному на тот свет скучно идти. Я, может, хочу прихватить кого, - у Витьки появилась даже не злость, а уверенность, которая основывалась на полном равнодушии к своей судьбе. Он был уверен, что убьет Зонова сегодня.
- Иди, тумбочку сторожи. Такие задроты, как ты, быстро вешаются. Еще домашними пирожками срешь, а туда же - дедушке грубить, - Зонов был настроен благодушно.
Стараясь не греметь железной решетчатой дверью, Витька открыл оружейку. Не спеша, словно выдавая оружие наряду, открыл замок ящика, где в пирамиде стояли автоматы. Взял свой, вытащил из подсумка тяжелый, набитый патронами магазин, закрыл за собой дверь и зачем-то опечатал ее.
- Это ты, Малявин?- Зонов, услышав шаги, заволновался.
- Я, я, товарищ сержант, - Витька удивился своему спокойствию. Он присоединил магазин, поставил предохранитель на автоматический огонь, рывком оттянул затвор.
- Вот и все, товарищ сержант. Мы с вами свое отжили, - Ствол автомата остановился на уровне груди Зонова.
- Витенька, Витек, ты что? Ну, бывает, браток... Стой, не стреляй, не надо. Подожди, подожди, - скороговоркой зачастил сержант. Он упал на колени и быстро пополз в угол.- Витенька, у меня же дочка маленькая дома, пожалей, не стреляй.- Зонов не говорил, а с шипящим рыданием вырывал из горла слова.
Малявин этого не ожидал, он был уверен, что встретит полный ненависти взгляд, представлял, как Зонов рванет на себе ворот и крикнет: "Ну, стреляй, сыняра поганый, ну! " И тут Витька стрелял бы, стрелял в эту поганую рожу, а сейчас, глядя на ползущего дрожащего человека, понял, что нет сил убить его такого. Пропала уверенность в своей правоте. Он опустил автомат, тихо вышел из сушилки. Зонов остался сидеть в углу, с ужасом ожидая выстрела, но в коридоре было тихо, звякнул замок оружейки. Через полчаса, выглянув в коридор, сержант увидел Малявина, сидящего возле тумбочки на табурете. Он посмотрел на проходящего Зонова, поднялся и отдал ему честь.
- Ты, если бы я на колени не упал, выстрелил?
- Да.
- Ну, хорошо, - Зонов сразу успокоился. Он не чувствовал себя теперь униженным. Главное - живой. А Малек - псих. Что на них, на психов обижаться?

Глава 8.

- Письма привезли! Давай, Малявин, подставляй носяру, - Паша Банченко по случаю вторника шлепнул Витьку по носу два раза.
Адрес на конверте был написан незнакомой рукой, а внизу, вместо обратного адреса, красивый росчерк.
- От кого, Малек? от подруги?- полюбопытствовал Паша.
- Не знаю даже, а подруги нет у меня, - Витька аккуратно вскрыл конверт. Из развернутого листа выпали два бумажных рубля. Витька поднял их с пола.- От Сереги Ковалева.
Витьку быстро обступили ребята:
- Читай вслух!
Разгладив двойной лист, вырванный из школьной, по-видимому, тетрадки, Витька начал читать:
"Витька, Малек, братишка ты мой, здравствуй!
Пишу тебе с долгожданной гражданки. Не буду врать. Не все оно здесь так, как мечталось и виделось. Совсем, совсем не так. Но это для тебя не главное. Батюшку твоего, как ты , наверно, знаешь, я вычислил на другую неделю по приходу. На работе его застал. Встретились мы с ним на "Таганке" кольцевой в центре зала. Повел он меня на народную в поплавок "Сокол". Сели, выпили, я ему адрес дал твой новый. Золотой у тебя мужик отец. Он все понимает с полуслова, ему не надо, как пшенарю последнему, толковать о своих переживаниях. Знаешь, Вить, это единственный человек, который понял меня по приходу.
А вообще мы никому не нужны как отжимки. Знаешь, выжали сок из яблок, а остатки на помойку. Это мы...
Все приятели живут своей жизнью. Работают, учатся. Девочки замужем, или при кавалерах. Все повзрослели до тошноты такой, ну в общем будешь дома, почувствуешь сам. Злоба дикая раздирает меня. Я сейчас на хорошей поддаче. Не берет меня, правда, ничего, мысли путаются. Думал: вернусь, герой, вылез живым из войны, а это всем до фонаря. Мать вот все плачет, а понять...
Ты, Малек, смотри терпи. Не дури. Я ведь скучаю по вам чертям. Не по гнилому Фролову, понятно, и недомерку Баженову, а по тебе, ребятам, по Сашке с Пашкой, не живущим уж. Командиру нашему поклон передавай, я его помню и жду в гости. Хороший он мужик, хоть и военный.
Служил, все время торопил, минуты считал: вырваться, отслужить скорей. А теперь только армию и вспоминаю. Неужели это единственное важное и стоящее в моей жизни? Не верю в это, нет, мать твою... Думаю, что жизнь вольная куда как сытней и интересней, хотя... Хрен его знает. Так порой засосет чего-то, что даже поганая рожа Баженова милой кажется. Наверно это потому, что лучшие годы мы в армии проводим. В восемнадцать лет из человека убийцу можно сделать, или веру в Христа внушить. Податливый материал.
Бабы, эх, бабы, как я по ним стосковался. Витька, я бы их стрелял, что тех "духов". У них теперь идеалы в виде звонкой монеты. С Алкой встретился. На шею мне бросилась, обцеловала меня прилюдно, прямо на автобусной остановке. Я чуть слезу не запустил от чувств. Да. А потом как спал с ней, Витенька, еб... мозгами какая подруга! Огонь! Фигура, грудь, что на пружинах играет, а вот пошла по рукам, по лапкам и ручонкам гнилым. Сашка, дурак, о чем думал, умирая? О ней, об обыкновенной ****и. Тьфу ты, козлы мы все дутые, мечтатели сопливые. Алка в парикмахерской работает сейчас, перевелась на вечерний, большие деньги поднимает. Я ее клиентуру подразогнал слегка, хожу с ней по кабакам, скоро совсем альфонсом стану. С каким удовольствием пострелял бы я всю эту элитную шоблу: папы на казенных "Волгах", дети - на папиных "Жигулях", а все вместе они - на Пашкиных с Сашкой костях да на наших шеях. Только слишком свобода дорога. Я еще на службе зарок дал, если сяду, то не жилец, не могу под чьим-то началом, невмоготу.
Витька, отец у тебя - золото. Ты ему не судья, раз ушел от матушки твоей, знать не потянул. Ты пойми: тяжко здесь в жизни вольной, гражданской, ох как тяжко! Все продажное, а я отвык даже о хлебе насущном думать. Опять мысль потерял. Пью, Витька, а не веселит вино и душу не отпускает. Мечты, мечты прахом, а ты терпи, брат.
Да, у меня горе. Прислали телеграмму. Мишка Приходько разбился на мотоцикле. Насмерть. Думали на свадьбах друг у друга гулять, и нет его. Жизнь - она страшная. В армии все по приказу, а здесь сам, все сам, а мы уже привыкли, что думают тупые хоть головы, но ответственность снимают все ж с тебя. Нет Мишки...
Пиши мне о себе, о жизни, ребятах. Всем поклон, кто помнит меня. Я пью за вас, чтоб живыми вернулись.
Обнимаю тебя. Серега. 17.04.82.
P.S. На работу устроился, одеться надо. Учиться, если получится, пойду на вечерний. Надо матери помогать. Она совсем сдала пока меня дожидалась. Шлю тебе пару "рваных", может, дойдут благополучно."
Малявин кончил читать. Ребята стояли молча. Первым тишину нарушил Паша Банченко. Он взял из Витькиных рук конверт, покрутил его зачем-то в руках:
- Будешь писать, привет не забудь от меня передать. Серега ведь здесь из нас самым-самым был. Читал только больно много фигни всякой, вот и мысли все оттуда. Баба у него есть. Пей, гуляй. Мне бы жизнь такую. Мишку жалко. Как он меня гонял, каких только напастей не желал ему, а теперь, - Паша покрутил короткой шеей, вернул Витьке конверт, - выпить бы, - неожиданно закончил он.
Из канцелярии вышел лейтенант Фролов и недовольным голосом крикнул:
- Малявин! Зайди в канцелярию, тебя командир вызывает.
Короткин только приехал из отпуска. Вернулся без жены, злой, похудевший. Он исподлобья посмотрел на сияющее Витькино лицо.
_ Что цветешь? Еще пишут, что ждут, те, что на каблучках?- старший лейтенант усмехнулся.
- От Сереги письмо получил, от Сереги Ковалева, - Малявин не мог скрыть своей радости. Письмо всегда праздник для солдата, а такое - особенно.
- Надо же?! Что пишет?
- Привет вам передает, в гости зовет.
- А меня вспоминает?- Фролов взял со стола графин, налил стакан воды и стал с громким хлюпаньем пить.
- Упоминает.
- Тихим нелестным эпитетом, да, Малявин?- Короткин широко улыбнулся, показав ровные зубы с щербинкой между двумя резцами в верхнем ряду.
Фролов зло посмотрел на своего начальника, поставил свой стакан на полированный стол, хотел что-то сказать, но промолчал.
- Вот что, Малявин. Радист ты, говорят, хороший, а у нас в отряде работать некому. Меня переводят туда командиром роты связи. Поедешь со мной. Скажи Баженову, чтоб все твое добро тебе выдал. Завтра уезжаем. Иди.
- Есть, - Витька, прижав руки к телу, так как был без шап- ки, развернулся и вышел из канцелярии.
"Только начала налаживаться жизнь. Уже Зонов Мальком не дразнит, Паша Банченко вчера даже полстакана красного на- лил, доверяет. Опять все наперекосяк", - думал Малявин.
Откуда было ему знать, что вчера вечером бывший старшина его учебной заставы сержант Шанцев доложил своему будущему командиру роты, старшему лейтенанту Короткину, что если и были на учебном пункте стоящие радисты, то и тех по заставам раскидали, а в отряде работать некому. В самом конце разговора, среди прочих, помянул и Малявина.

[Поэт]

Niblerjkee, передавайте привет командиру заставы.

[Бойченко Виктор]

Не хочется обижать автора, но...немцы, мед, говно и пчёлы.....

[Дуденко валерий]

Можно конечно данный опус дочитать до конца,но лично я не смог.Развесистая клюква какая-то.Что касается отношений среди солдат,то правдоподобно(могло быть),в училище поступил отслужив 1,5 года,кстати был ст.радиотелеграфистом.Но остальное....По аналогии с Алексеем Андреевичем-бывший "командир"заставы и бывший "замначальника" комендатуры.Кстати,пост Володина куда-то пропал. .