Моё поколение

[Виктор Проскуряков]

CCCР. КОЛХОЗ «КРАСНОЕ ЗАРЕЧЬЕ».


Шёл 44ый, военный год. Год начался с первого исполнения нового Гимна СССР: «Мы армию нашу растили в сраженьях…». Таинственный ТАСС сообщал о победах нашей Армии. На серой рыхлой бумаге, со стружечными вкраплениями, которые я любил выковыривать острыми детскими ноготками, выходила еженедельно районная газета «Ленский колхозник»: освободили…, трофеи…, пленных…, и всё десятками, сотнями, тысячами.

Под окнами жила берёза, коренастая, с ветвями, достойными названия дерева. Принадлежала она хозяйке соседнего дома. Каждую весну берёза превращалась в дойную корову. Берёзовым соком доилась. У меня была непреходящая мечта: набрать сока на самовар и вскипятить, а затем вволю пить сладкий чай. Исполнилось мне семь лет. По этому случаю прибил на угол дома, на высоте своего метрового роста, драгоценный флажок с надписью «МАЙ», красный революционный флажок, привезенный из Яренска.

У родителей забота: отправлять парня в школу осенью, в чём отправлять? Ни обувок, ни одежды нет. Сходил отец к своей сестре Парасковье, в деревню Яковлево-Запольскую, принёс ботинки неизвестного производства, ещё не дырявых, со шнурками из сыромятной кожи. Я всё лето, когда был свободен от дел великих, молотком старался хоть немного размягчить ботинки и шнурки. А дел было множество. Козлы. Упрямейшие из упрямых. Два. Малик и Болик. Один поменьше, другой побольше. Такая у них была конституция. Близнецы. Когда я выводил их на верёвке, чтобы привязать на лугу, они возили меня как им было угодно, только случайное препятствие, в котором я застревал, спасало от неизведанного путешествия. Вот с такими паразитами нянчился всё лето. В начале зимы, когда был в школе, из них сделали мясо. Безутешное существование моё продолжалось несколько дней.

Из холста домашней выделки, в которой и я принимал посильное участие, пошили рубашку, штаны с лямкой. Из остатков – красивую сумку. На далёком Шортые, старице Вычегды, со дна достали чёрную глину, навели товарный вид моему костюму. Получился чёрный, как покупной. Правда, под дождиком я становился чёрным, а костюм серым. Но не беда: обут, одет.

Из школы, в новой сумке, приносил двойки. Педагогическая наука тех далёких лет требовала обязательного чтения по слогам, к чему я был не приспособлен: читал бегло букварь, что каралось. Ещё более жестокий удар, в образе «1», принесло рисование. На уроке рисовали новогоднюю ёлку. Так как, родом я из столицы Ленского района – из Яренска, ёлку новогоднюю украшенную, видел в натуре. Но ёлка была срублена с болотистого места, ветки её направлены вниз, так и нарисовал. Потом на ветки повесил бумажные цепи, непременный атрибут довоенных и военных ёлок, потом повесил лошадку, смахивающую на верблюда, и верблюда, похожего на лошадку. Были такие ёлочные игрушки из папье-маше, а нормально сказать – из картона, окрашенные золотом и серебром. В предвкушении пятёрки, которую принесу домой, я уставился взглядом в незамёрзший уголок большого школьного окна.

Начальная школа колхоза «Красное Заречье», работала в добротном специальном здании для школы, построенным, скорее всего, ещё дореволюционным земством. Занятия в школе вела Шубина Анна Ильинична, во всех четырёх классах одновременно, и ничего, управлялась. Жила при школе. В классном помещении стоял шкаф со стеклянными дверцами. В нём, на полочках, располагались драгоценные наглядные пособия. Мы их разглядывали через стекло. Что там было? Лапа орла, с большими когтями; набор полированных кусочков дерева, различных пород , с такими звучными и непривычными северянину названиями: дуб, бук, граб, клён, ясень…; открытка-фотокарточка треуголки Наполеона; две книжки, читаемые в классе, вслух, Анной Ильиничной, один раз в неделю: «Доктор Айболит» и «Путешествия Гулливера». Своего рода сериал того времени. Жили мы недалеко от школы, удобно, но что неудобно – не было соседей мальчишек, а были две девчонки Гали, Гальки. Приходилось мне ходить к ним, играть. А так как играли они в куклы, то и я куклами занимался. Но это только до школы. Потом всё, конец, серьёзные люди в куклы не играют.

Во втором классе Анна Ильинична задание домашнее выдала: написать что-нибудь на вольную тему. У меня вольных тем не оказалось, сидел и мучился. Потом решил: напишу стихи. Написал про Яренск:
В городе дома двухэтажные,
А по улицам идут люди важные,
На площадь спешат
Май отпраздновать.
Наверно потому, что у меня был красный флажок с красивым словом «Май». Написал творение на клочке бумаги, вложил в тетрадь и с трепетом сдал её. Огорчение долго не заставило ждать. Зачитала Анна Ильинична некоторые работы, примерные, про остальные оценками выразилась. Мне сказала –двойка, не выполнил задания. Горькие слёзы несправедливости переполнили мои глаза. Шмыгая носом, я сказал о листочке. Правда восторжествовала. За мной закрепилась слава поэта. Но я немного вперёд забежал.

Ждало меня жестокое разочарование. «1». Сухой ствол ёлки без веток. Пропали, с такой любовью изображённые елочные украшения. Надо рисовать ветки у ёлки вверх. Я видел и рисовал ёлку с ветками вниз. Крах надежд. Холщёвая сумка оттягивала плечо. Дома, поразмыслив, что ещё не всё потеряно, решил: не признают во мне художника, и не надо. Лучше буду сообщать всему миру о том, что есть на земле такое замечательное место, где живу я, колхоз «Красное Заречье». Из старых бумаг наделал колёсиков с лепестками, любящих зимние пронзительные ветры. Колёсики охотно бегали по снежной целине. На каждом бумажном колёсике, единственным в хозяйстве огрызком красного цветного карандаша, старательно, красивыми печатными буквами написал: СССР. КОЛХОЗ «КРАСНОЕ ЗАРЕЧЬЕ». Резво убегали от меня маленькие посланцы, боль несправедливости уменьшалась с каждым из них, отпущенным на мировые просторы.

[Darg]

Увлекательное повествование, хороший слог.
Продолжение будет?

[Бойченко Виктор]

Приятно читать, а почему - промолчу.))))))))

[Вадим Семёнов]

Повествование интересное, согласен с Darg, хочется что бы Вы продолжили увлекательный рассказ.

[Виктор Проскуряков]

Спасибо за внимание и приятную оценку моего труда. Продолжение будет печататься ежедневно.

О РЫБАЛКЕ



В начале – гольяны. Они самые неприхотливые рыбки, обитающие в лужах-озёрах, на заливных лугах заречья. В зарослях ивы, черёмухи, шиповника укромно стоит деревянная, обшитая доской, часовенка, в окружении таких озёр. Старая, рассохшаяся лодка плавала в высокой траве на задворках часовни. Небольшая прогулочная лодка-шитик, ещё не совсем потерявшая голубого окраса, с тупой кормой, на которую был прикреплён, чудом сохранившийся, овальный портрет царствующей особы. Место это защищено со всех сторон от ветров, уютно, недалеко от дома, меня одного отпускают промышлять. Гольяны брали на любую наживку, лишь бы не голый крючок. Крючок у меня согнут из проволоки, остро заточен, леска – волос из хвоста лошадки, поплавок из куска сосновой коры, а про удилище, и разговора быть не может, сколько хочешь, каких хочешь: срезай, ошкуривай, суши и лови. Экипировка – бесплатна. И гольяны клюют, только комары донимают и босые ноги изрезаны в кровь злодейкой осокой.

Когда пошёл в школу, перешёл на следующую ступень в рыбалке: разрешили на Вычегде пескарей ловить. Очень занятно их ловить. Увидишь стайку пескарей на песчаной отмели, забрасывай наживку им под нос и вытаскивай, всё видно, глубина сантиметров десять. Они, глупые, никуда и не уйдут, так их всех и переловишь. Пескари, это те же гольяны, только речные. С более серьёзной рыбой сталкиваться не приходилось, до тех пор, пока не начал ловить на муравьиные яйца. Тут уже плотва, сорога на местном наречии, окуни, подъязки начали охотно хватать наживку. Но беда всегда приходит нежданно: крючок, из проволоки, не хотел рыбку покрупнее на берег доставлять, разгибался. Дело доходило до обильных рыбацких слёз: рекордные экземпляры уходили. Пожертвовали мне иголку швейную, из неё сделали крючок.

В деревне ходили слухи о необычном озере Вадейке, бездонном, за Кересагом, деревней на коренном берегу речной долины Вычегды. Измеряли дно, как водится - вожжами, и как водится, до дна не доставали. Вода в том озере чёрная, а берега топкие. Полный набор непривычной обстановки. Отец сказал: «Ищи червей, делай гвозди, пойдём на Вадейку», взял корзину и ушёл в лес. Черви дело привычное, вот с гвоздями повозиться надо. Куски проволоки я собирал постоянно, где находил – тащил домой. Теперь из проволоки делаю гвозди. Отец обещал собрать плот, рыбу ловить на Вадейке. Мне становится страшно, когда думаю, а сам всё стучу и стучу молотком, когда думаю о том, как на плоту по чёрной воде плыть, какие рыбы живут в том озере? Что будет, если с плота в чёрную воду упадёшь? Нет, я плавать уже два года умею, научили старшие ребята: затащили на глубокое место в озере и оставили. Сами на берегу сидят, смеются, а мне пришлось руками и ногами изображать какую-то ветряную мельницу, молочу по воде что есть сил. И ведь не заметил, как на мель попал. Выбрался, доплыл, научился !

Берег озера, в самом деле, топкий, качается, от моего небольшого веса качается. Отец кинул мне под ноги несколько крупных веток, стою на них, ноги не в воде и берег спокойнее стал. Отец рядом срубил сосну и делает плот, возле кромки воды, чтобы легче в воду спихнуть. Я ловлю рыбу, производственный шум рыбу не пугает: одну за другой вытаскиваю сорожек и окуньков, с совершенно чёрными спинками. Поглядываю на босые ноги, вроде чернее не становятся, на всякий случай, поочерёдно, вытираю ступни об штанины. Плот на воде, вернее, в воде. Сырая сосна еле держится на поверхности. Стук и шум кончился – клёв прекратился. Пробовали удить в нескольких местах по берегу, безрезультатно, наверно я переловил всю рыбу.

В июле, в жаркую пору сенокосной страды, я, с какими-то неотложными делами, шнырял среди работающих. На сенокос меня не брали, мал, годился только заворы караулить. Это архангельские ворота из раздвигаемых жердей. Отделяют они обычно поля от поскотины. Когда колхозники много раз за день проезжали через заворы, то их не закрывали. Для этой цели годились ребятишки, с большой хворостиной воевавшие с голодными коровами. Коровы с пустой поскотины стремились попасть на травянистые межи. Я тоже караулил заворы и зарабатывал за день 50 соток, или 0,5 трудодня.

Страдовали возле озера Большого, старице Вычегды, совсем старинной. На пожнях варили обед, колхозный. В этот день решили варить уху, а вначале рыбу достать из озера надо, неводом. Я смотрел. Несколько человек, под водительством Федюни Осиповкина, это деревенское наименование Фёдора Осиповича, мужика не воевавшего по причине возраста, закинули и вытянули невод. Громадные, широкие, что в длину, что в ширину, лещи бились в мотне невода. Излишняя скромность: «Кто не работает, тот не ест», выгнала меня домой. Дома, в русской печке, в маленьком чугунке, сварен суп из сушёных грибов, красноголовиков. Суп без соли и без картошки, без суррогатного хлеба, по рецепту: сухие грибы + вода. Я попробовал поесть, не получилось, не принимало нутро.

Отца дома не было. Вечером пришла мама с колхозной работы. Она уже прослышала о колхозном обеде на пожне, договорилась с одноруким мельником Андреем Прокопьевичем и ещё одной женщиной, в ночное время, украдкой, на колхозной лодке, колхозным неводом рыбу поймать. Упросил взять меня на рыбалку, и не зря: лодка на месте, невод сушится на кольях, верёвок нет. Без них неводить не будешь. Я вспомнил, как после дневной рыбалки, Федюня прятал что-то под стог сена, сказал об этом. Верёвки нашлись, но рыбалка не получилась, ушла рыба. Немного, конечно, поймали, мне приглянулся подлещик, с мою ладошку величиной. Разрешили взять его, очень удобно примостился он у меня на ладошке. Взрослые стали убирать следы ночной рыбалки, я побежал домой.

Взошло солнце. Ночная свежесть больше не подгоняла, тепло разморило. Бессонная ночь и голодная жизнь, уронили меня на пыльную деревенскую дорогу. Умная лошадка молоковоза остановилась, обнюхала, возчик подобрал и привёз рыбака, с зажатым подлещиком в кулаке, домой, обеспокоенной матери.

Ловили рыбу зимой. В многочисленных озёрах-старицах, в феврале, марте, рыба начинала задыхаться, в прорубленную прорубь лезла за глотком свежего воздуха, тут её и ловили. Браконьерством занимались, но «разумным браконьерством»: вынужденная жестокая необходимость достать «кусок хлеба» для продолжения жизни, рыбы брали мало, а большое количество отдушин спасало остальное рыбное население от замора.

Моему отцу кто-то из соседей дали морду, нет, не «в морду», а морду: корзину из тонких, карандашных, сосновых лучинок, сплетённых в виде цилиндра, глухого с одного конца, с воронкообразным входом с другого. Морду сушили в жарком месте, в бане или на костре, от такой процедуры в дереве открывались поры, микротрещины. С большим запасом воздуха морду ставили на прибрежную мель, рыбка шла туда. Надо сказать, и в этом деле работала саморегуляция: у кого было много таких ловушек, за ними было трудно уследить, сгорали при сушке, загорались и бани. У нас одна морда, за ней смотрели, она не горела.

В тёмную пору, стылого февральского утра, отец разбудил меня: «На рыбалку идёшь?» Ну, какой может быть разговор, конечно, иду. Потрескивали дрова в разгорающемся костре русской печки, теплые блики естественного огня гуляли по стенке. Мама копошилась на кухне, готовя немудрёную еду. Озеро «Чёрное» недалеко от дома, на берегу уже горели костры, колхозники пришли спозаранку: рыба нужна сейчас, а не впрок, да и на работу выходить надо. Весело на озере, добыча заранее согревает и наполняет организм, перекликаются, ходят смотреть улов, одноглазо светятся огоньки самокруток из табака, собственного производства. Дымят все, начиная от школьников начальных классов до дряхлых дедов, говорят, покуришь – есть не хочешь.

Морда выдала нам карася и мелочь. Карась с хода в печь попал, печь протопилась. Мама завернула карася в тесто, на сковородке в печь поставила. Полежал карась, стало припекать, силы какие-то остаточные сработали: ударил хвостом, как в родной водной стихии, разлетелось тесто, а сам он оказался на калёном кирпичном поду русской печки.

[Колонель]

А мне подарили три недели назад двух сазанов... А я и не знаю как их готовить. Ну, карась - понятно... Там просто всё. У нас в Якутии их только ошкуривают, а требуху не удаляют, только желчь вырезают и жарят, ну, и уху. А этого сазана я фиг знает как лопать. Еще неприятно удивило, что зубы у этой падлы почти как у человека... Валяется в холодильнике...

[Виктор Проскуряков]

Колонель: " А мне подарили три недели назад двух сазанов..."

Я и не знал, что в самом Тихом океане сазаны водятся, или они амурские,
или имеют подмосковную регистрацию ( хотел написать - прописку, но откровенно боюсь получить в лоб - ретрограда) Слышал, что сазаны бывают съедобны, если они не из пруда. Во всяком случае перспектива остаться в живых имеется. Дерзайте, Колонель!

[Лили Марлен]

Виктор Проскуряков, Вы напомнили мне моего любимого Фёдора Абрамова.Спасибо за повествование.
А я все равно говорю -прописка!Регистрация это брак или младенца.

[Виктор Проскуряков]

Лили Марлен, что поделаешь, там так постановили, они боролись с позорным явлением советской действительности, с пропиской.

Абрамова я тоже люблю и чту, мой земляк: он с Пинеги, а я с Вычегды, так что между нами разница порядочная географическая, да и в литературе наблюдается. Спасибо, что читаете мои "творения".

[Колонель]

Сообщение от Виктор Проскуряков

Колонель: " А мне подарили три недели назад двух сазанов..."

Я и не знал, что в самом Тихом океане сазаны водятся, или они амурские,
или имеют подмосковную регистрацию ( хотел написать - прописку, но откровенно боюсь получить в лоб - ретрограда) Слышал, что сазаны бывают съедобны, если они не из пруда. Во всяком случае перспектива остаться в живых имеется. Дерзайте, Колонель!

Плохое знание предмета
Сазан пресноводная рыба, а на ДВ они водятся как раз в реках и озёрах (например на озере Ханка, которое само как море, только пресноводное). Река Уссури, и чеки рисовые тоже поставляют данный продукт. В Океане они не живут