Возвращение. Рассказ.

[Мекящ]

Рассказы пограничников и не только...

65 лет Великой Победе.
(Р А С К А З)
В знойный день середины лета по дороге мчалась «полуторка», оставляя за собой длинный сероватый шлейф пыли. В кабине сидели двое: шофер в выцветшей гимнастерке и пассажир, еще не снявший погоны, с волнением
всматривались в дорожную даль.
- Да не волнуйся ты так, Максим, - утешал его водитель.
- Ждут они тебя каждый день. И где ты так долго пропадал?
Глубоко затянувшись папиросой, шофер продолжал:
- Наши давно вернулись. А тебя все нет и нет. Повезло ребятам, кроме Пашки Веселова, все пришли назад. Не без ранений конечно, но вернулись. Вот в Подбережном вон из пятнадцати ушедших десятерых не досчитались. А из-за потерянной ноги ты не переживай. У нас соседней эскадрильи летчик был, так он без обеих ног воевал и нечего, даже Героя получил. А у тебя одна нога отрезана, да и то ниже колена. Привыкнешь к протезу, и не видно будет, что ее нет.
- Трудно привыкать, Петро, - пожаловался Максим. – Уже месяц как на протезе, а все равно кровавые мозоли набиваю на культе.
Оба помолчали. Максиму не терпелось побыстрее добраться до родного дома., и он в который раз посетовал про себя, что дорога плохая, а машина у Петра старая, клапана стучат. Петр, понимая состояние своего давнишнего друга, выжимал из своей «полуторки» всё, на что она способна.
- Ну, вот за тем поворотом и наш Мошколь. Мать твоя Максим, да жинка с дочерью частенько выходят вон на ту сопку – показал вперед рукой. – Оттуда далеко видать. Всё тебя высматривают. Не писал ты им, Максим, из госпиталя, вот и создал волнение.
- Да писал про ранение, только то, что ногу отняли, скрыл. Боялся их расстроить – И чтобы перевести разговор на другое, Максим спросил: Как ты думаешь, Петро, возьмет меня Александрович в трактористы?
- Не горюй! Мы его уговорим. Скоро трактора должны подойти, а трактористов у нас нет. Александрович говорил, что в этом году в посевную из соседнего села трактористов брали. Так что возьмут тебя, не волнуйся, - заверил Петр.
- Вот и Мошколь. Максим четыре года не был в родном селе. На войне они казались столетием, и он теперь совсем по-новому смотрел на окрестные поля, лес, не высокие холмы, поросшие березами вперемежку с лиственницами.
- Глянь, Максим, на сопке опять кто-то есть, - окликнул его Петр.
- Тетя Даша, наверное, обычно в это время она на посту стоит, а с вечера до заката солнца Наталья с дочкой. Так по очереди и караулят тебя.
Максим побледнел от волнения. Механически поправил ремень, проверил ,все пуговицы на гимнастерке застегнуты. Наконец после долгой разлуки он увидит мать, о которой частенько вспоминал в тяжелых боях, имя которой шептал, когда худенькая санитарка волокла его, раненного на шинели через длинное поле боя!..
Машина остановилась. Петр быстренько соскочил из кабины, обнял Тетю Дашу:
- Ну, мать, встречай своего соколика!
Максим хотел последовать за ним, но протез все цеплялся за что-то, не давал выбраться из кабины. Подоспевший Петр помог ему высвободится, на руках снял на землю.
- Сынок! – мать припала к груди Максима, вздрагивая от сдерживаемых рыданий.
- Ну, вот я и вернулся, мама! Все беды позади, фашистов навсегда истребили, - шептал взволнованно Максим, гладя ее худенькие плечи.
Глядя на них, Петр тоже прослезился, в который раз помянул недобрым словом Гитлера и нацистов, погубивших столько народу и принесших людям столько слез и горя.
Когда мать немного успокоилась, Петр, посмотрев на ноги друга, спросил:
- Ну, что дружище покурим да поедем?
- Сынок, заметила мать, - ты ведь не курил
- Сегодня покурю и брошу, - заверил ее Максим, словно устыдившись.
У стариков деревеньки, (деревенька находилась на небольшой возвышенности) и коротавших время на лавочках, выработалась привычка всматриваться в дорогу, ведущую в село: кто по ней прошел или приехал, на какую улицу свернул, к кому из сельчан зашел. Так было и на сей раз. Деды и бабушки моментально разнесли по селу весть о том, что в кабине Петькиного грузовика с Дарьей кто-то едет, и у дома их уже поджидали. Мать, с присущей всем матерям гордостью за сына, сияя помолодевшим лицом, прямо из кабины сообщила радостно:
- Вернулся мой соколик!
-- А Максим выйдя из кабины, оглядел собравшихся сельчан, низко поклонился им, потом своему дому. Опустившись на колени, поклонился земле. Из встречавших сельчан раздались всхлипывания. Петр помог подняться другу и весело заметил:
- Хватит слезы лить! Встречайте нашего кавалера орденоносца. Вон сколько у него наград. Герой наш Максим и встречать его подобает как героя! Вот с такими воинами освободителями мы одержали победу над чудовищным сумасшедшим, который желал поработить народы страны Советов и всего мира!
Петр посмотрел на Максима, улыбнулся и пошутил:
- Во, как я складно говорю! Как по радио!
После речи Петра радостно зашумев, соседи подошли к Максиму. Каждый спешил поздороваться с ним за руку.
- С победой Максимка! Спасибо тебе за то, что ты и все воины Красной армии не отдали на поругание наш народ и нашу священную землю! Спасибо и низкий тебе наш поклон! – говорили односельчане.
Вечером в доме Максима собрались почти все жители небольшого Мошколя. Пришел и управляющий отделением Андрей Александрович, который поздравил Максима с возвращением, а в ответ на его просьбу о тракторе посоветовал сначала отдохнуть, там видно будет, решим этот вопрос.
Максим уходил воевать, когда дочке было всего два года. Она не могла его запомнить и теперь держалась с ним как с чужим, хотя что-то подсказывало ей, что он такой же родной человек, как мама и бабушка. В очередной раз, подойдя к нему, Леночка спросила:
- Папа, ты вправду мне папа?
Максим в ответ нежно прижал дочку к себе, и она окончательно поверив, обвила его ручонками и сказала:
- Вот и я теперь дождалась тебя, папа.
Застолье было не богатым: собрали на стол, кто что принес, но получилось долгим и веселым. Гоша - гармонист виртуозно растягивал гармонь с изрядно потертой надписью «Тальяночка» и при этом напевал озорные частушки.
Разошлись за полночь под звуки гармони и песен.
На следующее утро Максим, упираясь на трость, пошел осмотреть подворье. К его удивлению, оно не так уж обветшало, но кое-где, конечно требовался ремонт. Мать, видя, что сын собирается что-то делать, стала уговаривать, чтобы он отдохнул, не тревожил ногу.
- Ты, сынок, лучше больше сиди, зря не шевели ногой-то. Пусть залечивается. А работа не уйдет. Сегодня схожу к твоему другу Ефиму Аныжакову, пусть корешки от ран покопает. У него руку на войне поранило, так вот он корешками залечил.
- И вправду говорит мама, - подхватила жена, - не спеши Максим, отдыхай, сил набирайся. А я пошла на дойку, к вечеру вернусь.
Как не уговаривали его отдыхать, Максим через несколько дней не утерпев, пошел в контору. Войдя, поздоровался с бухгалтером, бойко щелкавшим на счетах, Андреем Александровичем, сел на стул у двери.
- Проходи Максим, подсаживайся рядом со мной, - пригласил управляющий.
- Как нога?
- Да боли уже совсем не чувствую. Наверное, можно приступать к работе. Ну, как Александрович, даешь мне трактор? – с некоторой неуверенностью спросил Максим.
Управляющий встал, по привычке прошелся взад – вперед, откашлялся и, испытующе глядя на Максима, спросил:
- А не трудно тебе будет управляться с одной ногой?
Максим встал и подошел к окну. На вопрос сразу не ответил. Повернувшись к управляющему, и глядя в глаза ему, сказал:
- Знаешь Александрович, по сравнению с тем, что мы пережили и выстрадали на войне, для меня сесть на трактор не так уж тяжело. Вчера пробовал поездить на тракторе Ефима Аныжакова. Не чувствую, что ноги нет. Думаю, что смогу работать, тем более уборка урожая на подходе.
- Так – то оно так, - заметил задумчиво управляющий.
- Говорил о тебе с начальством района. Они предлагали вроде бы другую работу при райисполкоме.
- Нет, Александрович, - резко возразил Максим. Какой из меня кабинетный работник. Я вырос на этой земле и хочу на ней работать, пахать, сеять, урожай собирать.
- Ну, хорошо Максим. С завтрашнего дня ставлю тебя бригадиром тракторной бригады. На этой недели поедете в Подбережное. Получите новые трактора.
Жизнь в Мошколе постепенно налаживалась. Как и в других селах в послевоенные годы, здесь часто играли свадьбы. Успевшая подрасти за это время молодежь, вечерами гурьбой собирались у небольшого клуба, в ожидании киномеханика спорили, какой фильм будет демонстрироваться на этот раз: про войну или про любовь. Крепли частные подворья. Появились множество велосипедов, первые мотоциклы. Подрастал сынишка Максима, родившийся через год после его возвращения. А еще через десяток лет жители Мошколя услышали из радиодинамок-тарелок весть о том, что в космос, запущен первый спутник Земли. Потом в космосе побывал и первый космонавт, за ним еще с десяток космонавтов, и очередные полеты на орбиту в Мошколе стали воспринимать как должное.
Вместо умершего Александровича управлять хозяйством Мошколя доверили Петру, которого теперь величали не иначе как Петром Гавриловичем. Максиму предлагали эту должность, но он наотрез оказался и по-прежнему возглавляет бригаду трактористов.
И вот однажды к правлению подъехала машина. Приехавшие, застали на месте одну рассыльную Тосю Аныжакову, попросили ее созвать руководителей и всех сельчан.
Через час в зале сельского клуба не осталось пустого места, столбом стоял табачный дым. Собравшие сельчане терялись в догадках, с чем пожаловало к ним руководство района, нечасто баловавшее их вниманием.
- Мужики хватит смолить махорку, присаживайтесь, - попытался их угомонить Петр, который и сам не знал о цели столь спешного собрания.
Были слухи, что малые села буду ликвидироваться как неперспективные. или объединяться. Слухи оказались верными. Первый выступающий без лишних слов объявил:
- Готовитесь, Мошколь ликвидируется.
Весь зал тяжело вздохнул, затем наступила тишина, которая Максиму показалась вечной, как тогда, на войне, когда его завалило в подвале, откуда его взвод выбивал фашистов...
Первым опомнился Петр.
- Позвольте, уважаемые, - недоуменно обратился он к начальству района.
- Как это ликвидировать село. Ведь мы в мирное время живем. На войне фашисты ликвидировали села вместе с жителями.
- Вы, Петр Гаврилович подбирайте слова, - язвительно заметил один из начальства. Это линия партии КПСС. Малые села приносят только убытки, да занимают земли, на которых они расположены. А эти земли после ликвидации таких сел как ваш Мошколь, будут распахиваться, а это дополнительные тонны урожая.
- С вами не согласен, уважаемые, - не унимался Петр. Чем мы не угодили району? Мы на плохом счету никогда не были. Показатели по животноводству и полеводству у нас всегда высокие, лучше, чем в других хозяйствах района и урожайность гораздо выше крупных сельских поселений.
Я еще раз повторяю, - недобро глядя в сторону Петра начал, представитель районного руководства, - есть научный метод планирование сельского хозяйства, поддерживаемый партией и правительством. Повторяю: мелкие хозяйства для государства убыточны. Централизация и укрупнение сельских хозяйств – вот наша цель на нынешнем этапе строительства светлого будущего – коммунизма. Все должно разумно и культурно.
- Пущай укрупняются, пущай «окультуриваются», - прокричал дед Степан, - а я, к примеру, отсюдова ни шагу! Испокон веков наши деды держали здесь скот, сеяли хлеб. Скот держали табунами, а не то, что сейчас: одну – две коровенки. Земля от скотского навоза удобрялась на века и потому у нас всегда большие урожаи картошки, ячменя, ржи. Да молодежь по большей части ни куда не собирается уезжать. Да и кукуруза, которая сеялась со времен Никитки, Сергеева сына, вон в два раза выше Кольки – версты. Чаво, вам ишо надо?
В зале прошел, слабый смешок. Колька-верста был самым высоким на селе мужиком и, когда нужно было подчеркнуть высоту или длину чего-то, мошкольцы зачастую ссылались на него.
- Мочет я и стар и не так кумекаю, как вы районное начальство, но думаю, что бедой откликнется затея по ликвидации малых сел, - продолжил дед Степан. – Кто это такой заумный, что такое придумал? Наверное, его недожаренный петух в одно место клюнул.
По залу прокатился смех. Районное начальство этот смех не поддержали, а главный из них, взирая на часы, повторил, что по решению пленума районной компартии решено ликвидировать ваше село как неперспективное и все кто желает переехать на центральную усадьбу или крупное село этого же хозяйства должны подать заявки о переезде. К осени в селе закроют магазин и школу. Оставят только медпункт.
Мошкольцы поняли, что говорить дальше о достоинстве села бесполезно и начали расходиться.
Через год на селе остались почти одни старики, а из техники – один трактор, который на первых порах должен был завозить для оставшихся жителей топливо и по вечерам крутить генератор, обеспечивая их электричеством.
Шло очередное лето Мошколя, в котором теперь жили одни пенсионеры. На завалинке у одного из домов сидели два убеленных сединой старика и вели неспешную беседу.
- Лена-то, что пишет тебе? – поинтересовался Петр.
- Да пишет. Теперь где-то в Забайкалье полезные ископаемые ищет. Геологом, значит работает. На лето обещала внука привезти. Здесь простор, свежий воздух, а у них в городе пыль да копоть.
- А сын, как поживает?
- Сын сельскохозяйственный институт закончил. Женился, сын его уже в школу нынче пойдет. Как быстро время летит, не проходит, а именно летит. Кажется, недавно с войны пришли, село поднимали, а уже жизнь к финишу подходит, к концу жизни значит.
- Да полно тебе, Петро, заживо себя хоронить! Есть вести, что будут возрождать села, такие, как наше. Сын об этом писал. Вон что сейчас вокруг творится – перестройка началась. Слушал выступления нового генсека? – повернувшись к Петру, спросил Максим.
- Да слышал, но не нравится мне все это. Вечно на Руси, не подумавши, все делают: порушат, а потом думают – гадают, как вернуть все на прежнее место.
Ну, зачем было село ликвидировать? Помнишь, как одна из местных коммунисток, совсем безграмотная баба, кричала, что если мы не уедем отсюдова, то придут бульдозеры и сравняют всё с землей?! - Как же не помнить, помню. Эта коммунистка по воле случая была избрана депутатом, а для нее, как Емели – дурачка это депутатство словно волшебная рыбка из пруда. В то время и кухарка-депутатка у власти была. И вот результат таких властителей на лицо. Перегибали политику, а вот теперь как пишет сын, возрождать будут.
Вскоре, после этого разговора, когда Петро с Максимом, вновь сидя на завалинке, в очередной раз вспоминали жизнь прошедшую и обсуждали настоящую, Наталья, жена Максима, вглядевшись в дорогу, попросила их посмотреть, кто это идет пешком в их село. Максим в приближающемся человеке по походке узнал сына и велел Наталье быстренько накрывать стол.
Он не ошибся. Сын, подойдя, поставил большую сумку и поочередно обнял стариков, вышедшую из дома мать. За столом Виталий показал документы по возрождению села с характеристикой его будущей производственной деятельности. Познакомившись с бумагами, Максим и Петр налили привезенного Виталием вина и, обнявшись, выпили.
- Вот и дождались светлого часа, - говорили они, не скрывая слез. – Теперь жизнь пойдет по-новому, и помирать не надо.
Прошло еще несколько лет. В Мошколе вновь зазвенели детские голоса, и на полную мощь играли магнитофоны, игрались свадьбы. Молодые раскатывались на «иномарках», раскрашенных разноцветными лентами и шарами, и на свадьбы молодых приходили все сельчане, без исключений и приглашений.
Только не суждено было видеть возвращенную жизнь селу ни Петру, ни Максиму. Один за другим умерли они в холодную, дождливую осень, когда улетали последние перелетные птицы. Но остались в Мошколе внук Максима, названный в честь деда, и внучка Петра, которые часто стояли на сопке, где когда-то ждали своих сыновей их бабушки, и наблюдали за полетами стрижей, которые, как и далекие года, возвращались к родному месту и кружили, кружили над ним...