Как повар в Иран съездил

[mikimi]

- Ага, помечтай! Гагагага, - несётся в спину довольному собой и оказанным ему вниманием повару, - Спорим на банку фарша и сгущёнки, что ты и полночи не проспишь? - хохочет Сашко Назарук. Звуки ужина на мгновение стихают. Кастрюлькин оборачивается в дверях, остановленный наглым сомнением в его возможностях спать, сколько хочешь, в свой выходной день. Бадья смотрит и жалеет Сашку своим откровенным взглядом.

- Если проиграешь - дрова на выпечку рубишь? - расплывается в улыбке хитрая чувашская морда нашего повара. Он протягивает Шурику ладонь, - Шустрый разбей! - и оба спорщика терпеливо ждут, когда каптёр обстоятельно, положит ложку на край тарелки с кашей, встанет и картинно рубанёт ребром по их замку из крепких ладоней.

- Песец тебе Бадья! - комментирует Боря Цуприк с повязкой дежурного по заставе. Он заступил на ночь. До шести утра. В моё отсутствие он царь, бог и воинский начальник. Как сержант, он может даже приказ отдать на охрану. Если на это дело нет ответственного офицера или прапорщика.

- Это ещё почему? - безапелляционный тон Бори взрывает повара вопросом.

- По асфальту, - хохочет Боря в тарелку и продолжает закидывать аппетитную кашу с подливкой и жареными кусочками архарятины в свой рот. Бадья хмурится. Он не был на выходном более чем восемь месяцев и не понимает ещё, что привычка это теперь его вторая натура. И внутренний будильник, зафиксированный восьмимесячным распорядком, поставит его мозг на уши в свечку беспощадным требованием подсознания. Стрелки- кавалеристы и связь с собачниками на это в свои выходные уже нарвались, а вот Бадья ещё не испытал на себе могучую и безразмерную по силе мощь пограничных суток. Когда он уходит, столовая буквально наполняется спорами и пояснениями. Народ приходит к неизбежному выводу, что повару придётся по вкусу ощущение выходного отдыха. А мы все насладимся его волнениями и делами. Жару в котёл страстей подбрасывает старшина Грязнов. Он втыкается в Будько на выходе того из столовой.

- А, обновку примерил? - ласково интересуется Виктор Иванович и кивает на руки засунутые ефрейтором в карманы, - Не жмёт? - ехиднее обычного интересуется он. Валерка вытягивает руки наружу.

- Выходной же, тащщ прапорщик, - нахально понижает в звании на одну ступень старшину и обиженно заявляет ему повар.

- Так и я про то же! - говорит Грязнов, довольный реакцией подчинённого, и с иронией смотрит на кавалькаду тренчиков бороздящих новенький ремень на талии Валерки, - Не забудь автомат почистить, подменку постирать и лошадь вашу с каптёром на двоих искупать с мылом, и трензеля со стременами проверь - шоб сияли, письмо домой напиши - потом отправишь, - придирчиво-нежно-заботливо напоминает он Будько основные вехи выходного дня любого настоящего пограничника.

- Есть, товарищ старший прапорщик, - огорчённо выдавливает из себя Будько под насмешливый взгляд последнего и радостный хохот личного состава, который слышал этот диалог в коридоре через раскрытую дверь столовой.

- Ещё бы полы мыть заставил в расположении, кусяра, - обиженно бубнит себе Валерка, удаляясь от столовой в направлении узла связи. На этом выходной день повара только начинается. Грязнов берёт в свои руки руководство ужином, рабочим по кухне, и не задействованным в мероприятиях боевого расчёта личным составом.
Бадья наслаждается на улице сигаретой, стоя на крылечке между окном аккумуляторной и комнатой дежурного по узлу связи, - побегайте, побегайте, - не злобливо думает он и, не дожидаясь построения для убытия на конюшню, сам, неспешно и медленно загребая пыль, спускается к конскому дому, чтоб покормить и напоить свою лошадь, ответственность за которую он делит с каптёром пополам. "Утром искупаю, а то вымажет бока в навозе за ночь. Подменку - после отбоя простирну, автомат в обед почищу, и в дембельский альбом рисунки на кальку переведу. Ещё рог надо зашкурить, лаком покрыть трижды, шинель постирать и вычесать. Вставки сделать на погоны, буквы металлические подпилить надфилем, фуражку натянуть, бляху надраять на станке. А ремень поношу в выходной и сниму завтра вечером, оставлю на дембель", - мечтает он и строит планы своих личных пограничных суток. "Хотя, какой теперь к чёрту дембель. В баньке попарюсь вволю, плова попробую. Ага, и надо будет посмотреть, как его Ибрагим делать будет. И Оружейку личную за печкой сделать. Дессу покупать..." - уже реально мечтает он.

Выходной день повара ещё только начинается, а впечатление такое, что даже горы и небо с интересом расселись вокруг заставы и с любопытством ожидают дальнейшего развития событий, потихоньку гася свет, как в кинотеатре перед самым началом интересного художественного фильма. Как и предсказывал Боря, Валерка сам подпрыгнул в два часа ночи и ноги понесли его в одних только тапочках, брюках и майке на кухню - проверить порядок и ... Вот, тут это самое 'и'. Просто обычно, в это время бадья вынимал хлеб из печи. И хоть делал он это раз в трое суток, что-то не сработало в ошарашенной выходным днём голове нашего Кастрюлькина.

- Ты что припёрся, Валера? Крыша поехала от выходного? - захохотал Боря, увидев ничего не соображающую рожу Поварёшкина в отблесках ФАСа. Бадья тут же вспомнил спор, разбитое рукопожатие и ставки. Безразлично сунул руки в карманы афганских штанов.

- Да шо то покурить захотелось, а спичек нет, - сказал он, кувыркая в кармане пальцами коробок спичек и специально используя украинизм вместо стандартного 'что'.

- А сигарет - тоже нет? - не отставал Боря, не наблюдая ни за ухом Валерки, ни в кармане, никаких признаков табачных изделий или выпуклости пачки. Но ушлого Бадью таким простым способом, на 'ура' не возьмёшь. Тыл это вам не здесь это те ещё комбинаторы, а если тыловик такой же боевой, как и наш Бадья, то это термоядерная смесь. Смесь, которая вкупе со старшиной и каптёром вполне способна порвать на нитки любого и обвести вокруг пальца даже зам по тылу отряда. Что они и делали, полноценно списывая селёдку, которой у нас в огромных бочках было немерянно, как сгущёнку. Уличить в профессионализме и нарушении приказов эту тройку мушкетёров ни начпроду, ни зампотылу, ни начвещу не удавалось. Методы близкие к грани мошенничества не повторялись. Выдумывались новые. Старые способы борьбы за достаток, царящий на заставе, совершенствовались до идеального состояния. Последняя проделка обеспечила 'Чайку', кроме положенного имущества и продовольствия, двойным комплектом афганок, солёными сомами и щуками в бочках, и новенькими офицерскими бушлатами с выделанной, как на шапках богатой овчиной воротников. Не говоря про горные двойные свитера с начёсом, меховые двупалые варежки, обрезиненные валенки и новенькие чехлы под амуницию. Теперь этот задел обеспечивал нам минимум годовое безбедное существование, без учёта живого мяса бегающего вокруг, баранов перегоняемых иранцами на нашу территорию попастись и собственного свиного стада за конюшней. Хрюшки на удивление выживали и даже шакалы ничего не могли поделать с коллективными действиями свинской банды. Боров и две свиноматки, размером с половину нашей коровы Машки, каждый, с восемнадцатью годовалыми поросятами уверенно выгоняли любого не прошеного гостя от корыта с помоями. И вполне могли нанести увечья не осторожному посетителю своего царства в свинарнике. Да и сами не брезговали пройтись плотным строем как по, так и за территорией буквально выворачивая и перепахивая рылами землю. Свинтусы относились к имуществу, за которое нёс косвенную ответственность и Бадья.

- Ух, ты - забыл! - не растерялся он, - пойду, найду, - и начал поворачиваться, чтоб двинуть в кубрик, а потом показательно покурить на виду у дежурного. Можно конечно стрельнуть сигарету и у Бори. Но это не есть хороший тон клянчить закурить у дежурного, у которого ещё вся ночь впереди. Повар неожиданно обернулся и 'попросил'. - Борь, ты часовому скажи, пусть хрюшек проверит, а то что-то они там разгавкались, спать не дают заразы! - Боря даже онемел от такого 'выворачивания рук' сержанту, дежурному по заставе и практически начальнику караула, заму и разводящему в одном лице.

- Щас, уже побежал грузить. Шёл бы ты Валера спать, а то проиграешь спор и будешь потом отрабатывать! - недовольно выдворил из кухни повара Цуприк, но на всякий случай решил озадачить часового, нарезающего неправильные круги вокруг периметра.

Утром, с восходом солнца, наблюдатели доложили о стаде архаров на дальних подступах, возле подножия водораздела по которому проходит граница. Грязнов прихватил с собой Файзуллу, Швеца, СВД, автоматы и полный боекомплект на всякий случай. Через два часа добытчики вернулись довольные, с молодым, но большим бараном поперёк седла. Рога копытного поражали своими размерами.

- Иваныч, ты что, вожака завалил? - огорчился я, увидев охотничий трофей. - Нет, зачем, вожак в два раза больше был, быстрый, как ветер. А этот хромал сильно. Всё одно барсу достался бы. Шкуру с архара сняли за минуту, разделали ещё быстрей. Теплая кожа буквально сползла с туловища зверя как перчатка. Внутренности, по традиции, отволокли шакалам в тыл, в благодарность, чтоб охраняли нас, как и прежде. Свежее мясо на заставе пришлось как нельзя кстати.

Спать в семь часов - повар уже не мог. Восемь последовательно щелкающих затворами, предохранительными планками и замками магазинов автоматов бодрому сну не способствуют никак. А в десять подвергся, как и все на заставе, химической атаке Пирмухамедова. Правда он успел сделать за это время немало и половину ночью: искупать и покормить лошадь, вычистить автомат, постирать и вывесить сушиться подменку с панамой, подшиться, вымыть подменочные сапоги, пришпандорить новые, металлизированные с искоркой ефрейторские парадные лычки вместо простых резиновых на погоны, написать письмо домой - вдруг повезёт; нарисовать рисунок на кальке в альбоме не удалось зато навёл порядок в личных вещах, посидел на русской печке, спасаясь от овчарки Ингуса и инструктора эСэС. Которые припёрлись на заставу с собачника после службы на ночных подступах и взяли дань банкой сгущёнки и полбанкой фарша. Причём, Ингус хотел взять калым натурой от организма повара, но гуманный и дальновидный Вася, в честь дня рождения Бадьи, разрешил только погавкать, показать огромные клыки, язык и помахать хвостом на прощанье. После традиционного исполненного виртуозного мата произнесённого с самого безопасного места в навершии русской печи повар покинул помещение заставы и убыл в баньку купаться.

Дизель запустил Бадью в баню на два часа раньше общего начала помывки. Вот тут и началось это чистой воды издевательство над личным, командным и животным составом организованное старшиной, каптёром и Ибрагимом на кухне. Будько в это время парился, мылся, нырял в царственном одиночестве в бассейн. Выпрыгивал из него и даже играл в бассейне в космонавта, благо, помешать ему почувствовать себя бороздящим холод вакуума астронавтом, было некому. Что он и делал с огромным удовольствием, замерев в бассейне после парилки, и наслаждаясь тишиной, неподвижностью и температурными и водяными ощущениями в плотной толще холоднючей артезианской влаги, которой всегда наполнен наш небольшой бассейн в прокопченной дымом баньке.

Ему ещё было хорошо, но смутное беспокойство навеваемое отсутствием привычно фланирующего вокруг пограничного народа не способствовало обретению нирванны и не уравновешивало совершенство одиночества, даже в таких аристократических условиях единоличного владения всеми прелестями протопленной баньки, какие обеспечил ему наш дизелист. Валерке не хватало нас, голодных, клянчащих корочку хлеба для своей кобылы или коня, пилящих для него ствол дерева на дровяном складе, заискивания дежурного стремящегося поесть раньше всех, проверяя заодно качество и готовность пищи; треска и дыма при разжигании угольной печки; собственных наездов на рабочего и солдатских шуточек окружающих его сослуживцев; общего перекура на крылечке перед и после обеда; и суеты подготовки к выпечке хлеба. Короче, Бадья интуитивно почувствовал себя виноватым, что так оторвался от коллектива и пользовался благами своего выходного, обеспеченным нашим трудом, службой и заботой о нём. Как то привык Валерка, что то, что он заботится о нас не щадя своего сна, сил и времени это нормально. А вот когда он сибаритствует даже и во время своего выходного, то это неуютно, беспокойно и тревожно. Исправить положение можно было только одним способом - снова влиться в коллектив как буквально, так и переносно. Что Бадья и не замедлил сделать.

Для начала позвонил из баньки на узёл связи. Взял черный эбонит МТТ, приложил к уху, нажал на тангенту, посылая вызов. Ответ Бойки был усталым, недовольным и коротким.

- Алё, - часовой на вышке тоже приложил трубку к уху потому, как линия вышки, дизельки и опорного пункта была запаралелена с Банькой.

- Пауки, мля. Почему не отвечаете, как положено? - наехал Валерка на сонного связиста, которому до смены осталось пятнадцать минут.

- Валера, ё, ты что ли? А я думал часовой? - Бадья уже собирался ответить паучаре в своей обычной ехидной манере, так чтоб он заткнулся и разговаривал повежливее. Но невыспавшийся Володька Бойко соображал у себя дома - на Узле Связи, быстрее, - Что, тоже проголодался? - неожиданно спросил и загнал любопытство на лице повара в недоумённый подъём бровей, вытянутую трубочку губ и расширенные глаза, заставской связист.
- Кто, я? - аж задохнулся повар от такого попрания его начальственной сущности перед самим собой над всеми будущими и настоящими продуктами на заставе и перед теми, кто их будет есть, из его, так сказать, рук. Образно выражаясь.

- А, ну да, ты ж баньке паришься! У тебя в ы х о д н о й, - подлил масла в огонь интриги Володька. Часовой на вышке внимательно подслушивал, развлекаясь звуковым оформлением вида, открывающегося с трёхсотметровой высоты над заставой.

- Не понял? - озаботился Валерка отсутствием информации, - Я ж вроде не в заслоне? Шо, 'В ружьё!'? - запереживал он, передразнивая украинский выговор Бойки с чувашско-русским акцентом, лично синтезированным им самим.

За свою службу, однажды, Будько уже выпрыгнул со всеми по команде 'Заслон и Тревожная Группа! - В ружьё!' и запомнил это событие навсегда.
Заслон, в котором он оказался раз и впервые за целый год, по ошибке, в густющем, как молоко, тумане, а вернее облаке, перелетел на галопе и рыси линию границы и поскакал в ИРАН к посёлку, в котором расположился жандармский пост. По дороге, вернее тропе прикрытия, плавно переходящей в дорожку для ишаков местных селян, как раз шёл караван этих животных. Каждый ослик был нагружен с крестьянской основательностью дровами, нарубленными на нашей территории, размером, этак примерно в три раза больше самого ослика. Если посмотреть со стороны лейтенанта плохо знающего линейку, то заслон и все находящиеся в нём свято верили, и показывали, что галопируют по своей земле. А старослужащая половина заслона делала вид, что это так и есть. Интересно ж было без визы за границей погарцевать. Следовательно, караван с дровами, нарисовавшийся на узкой тропе, это суперборзость местных забугорных беспредельщиков. Оная наглость должна была быть незамедлительно пресечена и показательно наказана без применения огнестрельного оружия по людям, но жестоко и, в тоже время, дипломатично.

Особенно дипломатично и миролюбиво прозвучал выстрел вверх из автомата каптёра для придания большей паники, как находящимся на пути домой персам, так и их животным. Инициатива каптенармуса заставы, одобренная лейтенантом, имела положительный эффект для наступающих на Тегеран пограничников. Ишаки, взбудораженные не слыханным и резким звуком, попытались развернуться и посмотреть и выяснить: 'Это что ж там такое и так громко хлопнуло?' - хозяева ослов также проявили любопытство. После выстрела, на мирный иранский караван, с уворованными у нас в больших количествах дровами, неслась, улюлюкая и увеличиваясь в размерах, кавалькада из одинадцати всадников. Мчащиеся, на гражданскую колонну из клубов облачного тумана, кавалеристы угрожающе держали в руках снятые из-за плеч автоматы Калашникова, недвусмысленно удерживая их руками, перевитыми ремнём АК и АКСов, за тонкий ствол на лихом замахе. Стрелять-то в нарушителей границы, которые её перешли с хозбытовыми целями строго запрещено. А, поди, угадай, с какими они задачами переехали таким табором к нам? И шо там у них у каждого под широкими одеждами? И в громадных кучищах дров, навьюченных на маленький тягловый скот? Вот народ и собрался, не нарушая инструкций, по русской традиции заложенной ещё гвардейцами Петра, выпнуть супостатов с нашей священной и неприкосновенной туркменской земли, не применяя оружия, почти в кулачки. Позорно, обидно и так, чтоб запомнили мусульмане, чей бог тут главнее! Православный, "кунешно", как говорил сын предыдущего начальника заставы! И исключительно надавать им люлей в образе русского пограничника украинской, чувашской, мордвинской, татарской, бурятской, белорусской, мордовской, башкирской и армянской национальности (остальные нации службу несли и в тревожке состояли).

Результат действий надвигающейся конармии и выстрела превзошёл все ожидания, как наши, так и иранцев.
Тем более, что клубящиеся фигуры всадников больше напоминали ночной кошмар, чем наших дисциплинированных хранителей границы в зелёных погонах. Ишаки заорали невпопад, не по команде и не в ногу. Рёв самих себя всполошил животных и людей ещё больше, чем надвигающаяся карающая длань заслона наших пограничников. Животные сделали несколько резких движений, чтоб сбежать подальше, чего им категорически противопоказанно было делать в узости горной тропочки. И тут же завалились ногами в небо и в сторону, встать невозможно - тяжесть дров давит к камню гор. В воздухе поднялась пыль, мелькают копыта перевернутых транспортных средств. Погонщики, сбитые малыми родичами лошадей, выбираются ползком на тропу, а по очищенной от татей тропе уже гордо скачут, меняя направление ствола оружия в руке интернациональные русские пограничники. Гогочут от удовольствия. И пугать не надо.

И тут Бадья, впервые попавший в заграницу, но ещё не знающий об этом, видит лежащий на тропе настоящий, капиталистический колун, мечту любого высокогорного повара. И что делает этот тип? Он забывает, что, прежде всего он пограничник. А потом повар! Привычка хватать то, что плохо лежит тут же телепатически и воздушно предается от иранцев товарищу ефрейтору Будько. И заражает его мгновенно. Период инкубации болезни длится ещё меньше, когда в голове у повара возникает видение дровяного склада с исполинскими в обхвате заготовками и треснутый обух своего собственного колуна воткнутого в колоду. Ну, вам что, жалко колун, один единственный подарить повару высокогорной пограничной заставы ПВ ФСБ, ФСК и бывшего КГБ. А? Это ж вам не топор. Это к о л у н - само совершенство топора в завершённом виде большого и нанизанного на деревянную ручку тяжёлого зубила.

Иранцы застыли, как зрители по бокам трассы ралли 'Париж-Тегеран-Ашхабад'. Они-то точно знали, что находятся уже на своей земле. Поэтому явление вооружённых погранцов могло означать только три невозможные вещи: войну, месть - и причём, их обидели так, что пиндюлей нарезать хотят, и им по-барабану, на чьей территории это делать: на своей или на иранской. И самое невероятное - заблудились. При этом, уровень фантастичности предположений возростал в десятой степени геометрической прогрессии от первого варианта возможного к третьему.

- Войнааа! - заорал один из них, сея панику и решив, что первое более вероятно, - Бежииим! - призвал он к Защите мусульманского Отечества и храбро кинулся по бездорожью в сторону от тропы в горы. Остальных досов заклинило на месте видение современных индейцев от погранвойск. Самым умным оказался самый старый иранец. Персидский старейшина шёл первым в караване с дровами. Они не зря так хорошо поработали и нагрузили ишаков срубленной и увязанной в аккуратные вязанки древесиной. Высота кучи навьюченных дров втрое увеличивала рост животных. Ишакам, конечно, было трудно идти с такой поленницей над их спинами и головами, но прибыль от продажи в соседнем посёлке должна была покрыть многие усилия своим объёмом. У соседей дрова ценились высоко. Потому, что деревья в их пустынных горах были редкостью, вырубленные под корень на растопку. Соображал старик не долго. В его арсенале было мало русских слов, но полно интернациональных жестов и эмоций. От одной только мысли, что столько трудов и прибыль пропадут даром, если эти ненормальные уведут с собой весь караван в отместку за грабёж природных ресурсов своей территории, седые волосы шевелились во всех местах его организма сами по себе. Лейтенант, ехавший первым, уткнулся взглядом в фигуру худого и пожилого селянина стоящего на коленях и распростёршего разведённые руки к небу. Поза старика поперёк тропы призывала небо, скрытое туманом облака, в свидетели, что произошла чудовищная ошибка. Её надо срочно исправить, а ему, бедному, старому и немощному человеку много и не надо, за труды праведные, оставить в целости караван с дровами.

- Иран! Иран! Иран! Иран! Иран! Иран!- не останавливаясь даже не орал, а стонал он в плаче о возможной материальной потере и большими убытками. И с каждым словом кланялся и бил, бил, бил и бил кулаками и ладонями по чуть влажной горной земле, вымазывая и без того не очень чистые руки и рукава просторной одежды. И вот что характерно, он хоть и выговаривал на русском языке название своей страны, но по смыслу и тону высказанного надрыва, казалось, что он матерится самыми располедними словами. Битие родной земли и вопли старца не прошли даром для присутствующих. Летёха засомневался, иранцы возмущённо встали, грозно задвигали бровями и подняли гвалт с краёв пешеходной трассы. На саму тропу выйти с обочин не решались. Количественного перевеса у местных не было. Оружия тоже. Они были рассредоточены в отличие от заслона вдоль тридцатиишачного каравана. А заслон сосредоточился за спиной старшего, с удивлением воззрившись на стоны и плач старейшины об Иранской Родине.

На какое-то время все участники событий застопорились там, где находились, переваривая происшедшее. Иранцы поняли, что мы не соображали, что прём по их земле и сейчас до нас это только начало доходить. Дунул ветерок и порвал и сдвинул клочья тучевого тумана. В образовавшуюся прореху мы ясно увидели в семистах метрах от нас иранский посёлок. От него двигался жандармский Газ-66 в экпортном варианте, полный людьми в форме и с оружием. Автомобиль медленно отъезжал от дувала по бездорожью каменистого предполья в нашу сторону. Видать жандармам тоже причиталась часть добычи. Иначе, они бы даже ухом не повели бы в сторону границы и предприимчивых жителей кишлака. В этот самый момент на младшего офицера, который рулил заслоном снизошло откровение и он, что называется - прозрел

- Ёманый в стос! Вмлять! Ну ни буя себе муйня! Самки собаки! Куда вы в блин смотрели? Пограничники хреновы! Деды недоделанные! А ну, заворачивай шпиндерасты слепошарые - кругом! Мать вашу в хвост и в гриву! Да я вас всех унавожу дома! Что вылупились, идиоты - это Иран! Сотру нах до позвоночника на кроссе, Сусанины! Вмлять! Уходим галопом! Аллюр три креста! Разворачивай! И Марш-Марш - уё...бегаем к ядреням! - но удрать так сразу не получилось, народ конечно и сам трохи перепугался. Одно дело на своей местности бить морды наглым сопредельщикам и выпинывать их подошвами и прикладами за пределы госграницы, а совсем другой коленкор если вооружённая группа ПВ (КГБ, ФСБ, ФСК) ворвалась в соседнее мирное, независимое и представленное в ООН государство и устроила погром, нанеся своим видом моральный, психологический и физический вред как иностранным животным, которые свалились с тропы, груженные выше крыши ворованными у нас предметами, так и их хозяевам, оскорблённым этим наездом в тот момент, когда они уже расслабились, оказавшись с краденным у нас имуществом на своей суверенной территории.

Мы уже насладились видом перевёрнутых ишаков и испуганными рожами дровосеков. Далее надо было быстренько развернуться и дружно и скоренько покинуть соседнее государство - во избежание международного скандала, пограничных комиссаров с обеих сторон и обалденной головомойки для всех, кто будет крайними и иже рядом с ними. Разбираться - потом будем. Этим бы всё и закончилось. Но Бадья внёс свою лепту в отношения с соседями на тропе прикрытия. На земле, вывалившийся из вязанки, притороченной на упавшего недалеко ишака, лежал КОЛУН. Бадья и сам не заметил как он слетел с лошади на иранскую землю и обнял колун, поднятый с чужой земли и прижал его к груди, где перхлестнулись ремень автомата закинутого за спину и кожаный ремешок от футляра бинокля, висящий через другое плечо. Согласно неписанных законов приграничья трофей был заработан честно. Они стырили у нас - мы забрали у них. Баш на баш. Вот только сбоку на тропе приподнялся вверх ишак, вознесённый вверх могучей спиной иранского селянина вместе с поклажей. Иранец тряхнул плечами, ишак с горой поленьев ухнул за тропу коротко, жалобно и пронзительно икнув. Так великаны с себя всякую мелочь сбрасывают. 'Хлопчик' был под два метра ростом и возвышался над Бадьёй на три его головы. Остальные досы смотрелись рядом с ним, как недоразвитые лилипуты в хламидах.

- Мля, - вырвалось у тех, кто увидел вознесение ишака и явление огромного перса из под поселкового транспорта, - Ни бум-бум себе, - без приказа трое пограничников спешились, один из них прихватил лошадей под уздцы, а два затвора лязгнули в унисон. И две маленьких чёрных дырочки на концах пламегасителей АК-74-тых уткнулись своими вероятными траекториями в ростовую фигуру дровосека нависшую над нашим Бадейкиным. Великан на мелкие, еле видные отверстия стволов 5,45мм внимания не обратил, как и остальные погонщики. Дед подустал и перестал опровергать заблуждения нашего заслона выбиванием пыли из тела Иранской Родины-Матери-Земли, и остановился вылупившись на немую сцену. Вокруг топали копытами возбуждённые скачкой кони, храпели выдыхая воздух через нос, звенели трензеля оголовий и антабки взятых за рукоять автоматов, шумели и орали иранцы, лейтенант материл всех вместе, требуя возвращения на Родину. А эти двое, Валерка и Перс, никого не слышали и не видели.

- А, бумырдукшряму длкольшдранса, агы? - требовал, обличая то ли угрожал карой гигант маленькому бадье сверху-вниз, во всяком случае такая непереводимая абракадабра нам всем и послышалась. 'Пиза и адмирал Дёниц', - подумали мы все, ща задавит, как тапок таракана. А грохнуть здоровяка на его территории не сахар, потом придётся с собой тащить эту тушу к нам - иначе тюрьма или война'.

- Брось, брось ты нах этот колун, бадья мля, валим! В другой раз заберём! Это Иран! - заорали все наши наперебой, пытаясь вывести повара из клептоманского ступора. Будько никого не слышал. Он гипнотически вылупился снизу прямо в зрачки здоровенного перса и вывалил на него скороговоркой длинное предложение на чувашском языке, который как и фарси никто из нас не знал.

- Булькрымбулдрымпыолбуль актинарызы душкан шурказ маркензас шартызе, - заколбасил Бадья, - (булькание повара почти не отличалось от тарабарщины перса) от неизвестного нам диалекта Будько впечатление было такое, что вроде он пристыдил здоровенного увальня, тот обмяк, поза иранца приняла не нависающий и угрожающий, а спокойный характер.

В этот момент Шустрый, поняв бесполезность щелкания затворами автоматов на иранской территории, вспомнил, что иранцы уважают не современность оружия с его малюсенькой дырочкой в конце ствола, а его калибр. Карамультуков вековой давности, мушкетов и аркебуз, или хотя бы тюфяков с пищалями, способных размером выходного отверстия ствола навести порядок одним своим видом, на вооружении заставы не было. Но интуиция, соображаловка и смекалка на чужой территории, у того кто стрельнул первым заработали, заменяя мозги десятерых пограничников заслона и их лошадей взятых вместе и зразу - кучей с офицером и его конём в придачу. Шустрый закинул автомат за спину и рванулся к повару, на ходу расстёгивая кобуру с СПШ. Вырвал пистолет из брезентового гнезда. На бегу 'разломал' пополам, не глядя - вытащил первый попавшийся патрон из укладки в кобуре и сунул в ствол. Шваркнул, объединяя в единое целое две половинки сигнального пистолета, и вскинул двадцатишестимиллиметровый ствол к лицу иранца. Размер дульного среза и вставляемого в ракетницу сигнального патрона поимел сокрушительное воздействие на окружающих заслон персов.

- А ну, птля стоять, уё...лки - завопел каптёр, прерывая мирную беседу повара и дровосека на двух языках и встревая в неё на третьем командном. Перс глянул в черноту двадцати шести миллиметров, припомнил размер патрона сунутого в ствол Шустрым на бегу, боковым зрением увидел, как присели остальные иранцы в ожидании выстрела этого страшного оружия каптёра. Углядел, как машет ему дед из пыли на тропе перед задними копытами лошади лейтенанта, мол хусним с колуном! Да мы за эти дрова, что натырили у этих русских уродов двадцать таких колунов купим и ещё больше нарубим у них арчи в следующий раз! И решил крепкий персидский парень не искушать судьбу и грохнулся на колени перед Шустрым. И полез за пазуху, отчего у всех пограничников сердце ушло через пятки в иранскую землю. Что-то все подумали, что он за пистолетом полез. Балбесы - откуда у селянина современное оружие возьмётся. Всё-таки напряг был приличный. Мы за границей без визы ещё ни разу не бывали. Иранец вытащил цветную фотку с изображением своей большой семьи. На картинке было не менее десятка детей, мужчины, женщины, старики и вдруг заговорил по-русски. Если бы он оказался нашим комендантом, переодетым в иранца, то это вызвало бы меньший эффект, чем знание им русского языка и воинских отличий на погонах.

- Эфрейтиор, - правильно обозвал он звание Шустрого, - не стриеляй, - ткнул грязным пальцем в глянец прямоугольной плотной бумаги, - дети, папа, мама, дедуюшка, бабуюшка,- и закивал огромной башкой и протянул руку, показывая мозолистую ладонь, - бери, только не стреляй, - сказать, что мы ох уобалдели, ничего не сказать. Вот это номер! Ай да недоделанные досы! Русский знают! Но восхищаться было некогда. Вскинулись в седла, подали бадье колун, Серёга с СПШ в руке запрыгнул на Дессу и, оглядываясь и понукая лошадей, заслон, ускоряясь, рванул домой под вопли и проклятия сопредельных граждан мужского пола. На заставу примчали нервные, злые и молчаливые. На все вопросы отвечали изощрённым матом. Бадья первым делом спрятал колун на дровяном складе. Лейтенант пошёл 'сдаваться' в канцелярию. Главное в этой игре это кто первый доложит. Наши успели предъявить иранцам претензии первыми. Иранцы не лыком шиты и ответили тем же макаром. В конце концов, инцидент замяли. Лейтенанту намылили шею и даже не влепили выговор, а бадья обзавёлся колуном и стойким уважением к тем, кто поднимается в заслон и тревожку по нескольку раз в день. Поэтому к своему стоянию в составе заслона в боевом расчёте относился всегда трепетно и переживал очень не только за себя, но и за других, если что-то шло не так.

Однако, вернёмся к выходному дню повара.
- Та не Валер - всё нормально, отдыхай, мы прикроем, если что. Хочешь, я часового озадачу сектором на баню? – предложил связист.
- Не надо, - вальяжно ответил Валерка, - Кури паучара! – закончил свой опрос Бадья и уже собирался отщёлкнуть тангенту, но с узла связи выдали дополнительный бит информации.
- Да он закол**** своим пловом! Это ж вытерпеть никак невозможно, таджик долбанный! - явственно услышал Валерка ухваченный чувствительным микрофоном эмоциональный взрыв дежурного по заставе в коридоре. Таджик был на заставе один. Фамилия его была Пирмухаммедов, звали Ибрагим и именно этот представитель Средней Азии должен был сейчас делать плов на кухне и обеспечивать обед. Подбор слов высказанный из коридора заставы мог иметь двоякое толкование, но полярность и направление шкалы эмоций мешала точно определить дальность до источника звука. Будько заволновался. Чуть-чуть, самую малость. Нет, не сильно.
- Слышь Бойко? - непривычно спокойным тоном вдруг заговорил Бадья, - а что там дежурный так переживает за Муху? Может, помощь нужна какая? Что, не справляется? - закончил он свой вопросник тоном дворянина разговаривающего с простым смертным.
- Та не, - наигранно безразлично вещала трубка в ухо повару, - наоборот, лучше чем ты управляется, - удар по незаменяемости своего труда повару был нанесён так неожиданно и как само собой разумеющееся дело, что Бадья вскочил с деревянной лавочки на которой сидел в предбаннике и чуть не оборвал провод МикроТелефоннойТрубки.
Свободные от службы солдаты и сержанты спускались от заставы к бане и увидели, поднимающегося по склону им на встречу, Бадью. Повар начал принюхиваться ещё едва отойдя от бани. Но возле неё пахло соляркой, копотью, дровами, вареным бельём, хозяйственным мылом и порошком. А вот ближе к середине пути сытый, приятный и аппетитный аромат начал вкрадчиво теребить обоняние Валерки.
- Садист! – услышан он комментарии тех, кто прошёл мимо него в Баню.
- Сволочь! – выражали своё мнение, солдаты.
- Гад бессовестный! – продолжали из небольшой гурьбы, Бадью почти не заметили, но переглянулись.
- Фашист, - перечисляли ругательства коллеги по службе, - Извращенец, - добавили тут же.
- Чурка не русская, - расслышал Бадья и резко крутнулся на каблуках вокруг себя.
- Сам такой – хохляра бешенная! – отпарировал бадья, принимая выпад Швеца на свою личность.
- Валер ты шо? Та мы про Муху ругаемся! А-а, так ты ж ещё на заставе не был! Так у тебя всё впереди! Иди-иди, Ингус уже выл пару раз, нанюхался бедный! Ща и ты обкуришься, - то о чём говорил Швец Валерка понять не мог, но Швеца прекрасно поняли все, кто шёл вместе с ним в баню и подозрительно заржали здоровым молодецким смехом. И самое вредное в этом веселье было то, что смеялись вроде бы и не над Валеркой, но относился хохот и в его сторону, что несомненно. Всё это требовало выяснения и проверки.
При приближении к заставе запах готовящегося плова усилился настолько, что его хотелось порезать ножом, а слюна сама собой наполняла пространство рта заставляя всех находившихся на расстоянии пятидесяти метров от здания непроизвольно сглатывать. Хуже всего было собакам на питомнике в ста пятидесяти метрах от кухни. Абрек время от времени подвывал терзаемый собственным обонянием. А овчарка Санта гавкала короткими рыданиями. Ингус, как глава стаи в отсутствие инструктора, тихо поскуливал, но терпел.

Свиньям и шакалом всё же было труднее всего. Им конечно можно было, и подойти к окну кухни, из которого лился водопадом в сторону линейки волшебный запах, но вот попробовать этого восхитительного блюда им явно не светило. Поэтому хавроньи и кабан с поросятами упали на теплую землю, стонали, мечтали и тщательно вдыхали. Уж если не пожрать, так хоть нанюхаться вволю решили они всем своим кагалом. Шакалы тоже хотели приблизиться. Но хряк так многозначительно хрюкнул, превращая свой «Хрю» в предупредительный рёв, когда трое из наиболее храбрых шакалов, поджав хвосты, выглянули из-за канавы за двадцатым участком, что вид немалого клыка сразу поубавил им пыла. Пришлось падальщикам дышать издалека чудом парящим колдовским ароматом на кухне, соблюдая дистанцию.
Валерка был встречен на кухне как король.
- Валера, чай? – встретил встревоженную лисью рожу «отпускника на один день» улыбающийся Пирмухаммедов и предложил по восточной традиции горячий напиток хозяину кухни и столовой, где он был гостем и временным распорядителем. Лицо Валерки приобрело грозно-выискивающий характер. Ибрагим соблюдал традиции и налил горный чай, уважая настоящего хозяина, по-таджикски, только менее половинки в эмалированную кружку. Чем меньше чая в пиалу тебе наливает принимающая сторона, тем больше уважения она оказывает вашему присутствию. Валерка с обычаями таджиков был знаком плохо, поэтому воспринял полкружки чая, как экономность и немного обиделся той мгновенной и беспрекословной славе, которую устроил плов своему создателю.
- Всё в порядке? – игнорировал он меню Ибрагима, придирчиво с входа осматривая стены, пол, столы с перевёрнутыми стульями на них, разделочный стол, русскую печку, окна и даже посмотрел зачем-то на потолок. Ибрагим светился таджикской щедростью, среднеазиатской широтой и неподдельной радостью.
- Да Валера, конечно! Полный порядок! Первое на плите горячее, компот из алычи и сушёного барбариса готов – остывает! А плов, вай, доходит! Да! Будешь пробовать? Вот чистая ложка! Фартук завязать? – Ибрагим был в майке, брюках, тапочках и в старом фартуке Бадьи надетым на его шею.
- Какой? – удивился Валерка. Единственный фартук висел на таджике, и Будько это не нравилось, и вызывало раздражение до тех пор, пока Ибрагим не сделал хлопок и развёл руки вверх и в стороны вправо и влево от дверного проема из помещения столовой в помещение варочного, печеночного и прочего цеха.
- Ахалай-махалай, фрукты-мрукты, изюм-кишь-мышь, фартук новый нам явись! - Ибрагим сделал таинственной выражение на лице, отвлекающий пас левой рукой, а правой рукой незаметное снимающее движение и перед Бадьёй оказался новый клеенчатый, блестящий и шуршащий подвязками фартук, выданный старшиной на кухню утром. Настроение сразу улучшилось. Забирать свой фартук у Пирмухаммедова сразу расхотелось. Валерка автоматически начал искать глазами подменку на вешалке за дверью, но его подменка болталась на верёвке вместе с одеждой уже многих пограничников между банькой и дизелькой. Пришлось одевать выданную старшиной защиту и закатывать рукава. Панама вернулась на своё место, в полиэтиленовый пакет из-под гороха на печке. Пирмухамед помог затянуть завязки сзади и глянул вниз на Валеркины сапоги.
- Чистые! Заходи начальник! Гостем у себя будешь, - и подобострастно подставил принесённый рабочим стул в торец разделочного стола, - кушшять будешь или пробовать? – Валерка углядел большой казан на дровяной печке, взял малую поварёшку и двинулся к «конфоркам». Пирмухамедов услужливо обогнал повара и как факир положил тряпку на горячую ручку, поднял вверх и откинул в сторону вертикально большую крышку накрывавшую казан. Концентрированный, горячий дух изысканного мясного блюда поразил повара как бинарное оружие, вэ-газы и иприт с фосгеном одновременно, моментально и сразу целиком.
- Ух, ты! - не удержался Валерка, когда к обонятельным, и вкусовым образам добавился и зрительный антураж. Плов переливался растопленным жирком, как живое сокровище, блистал прожаренными кусочками мяса, выглядывающими из рисового массива, манил оранжевой привлекательностью морковки и прозрачно-золотыми кусочками жареного лучка. То тут, то там на поверхности этого чуда выделялись вкрапления редких горошин, шариков черного перца и отдельные риски чего-то ещё непонятного, но, несомненно, чудовищно вкусного и зовущего. Будько непроизвольно сглотнул под смех рабочего по кухне, который пронаблюдал похожее явление на дежурном, старшине, каптёре, связисте и дневальном. Все забежали на кухню как бы случайно. Один проверить порядок, второй просто проверить рабочего, третий молоко от Машки принёс, связист сделал вид, что не ел утром, каптёр принёс якобы соль, которой в столовой было полно. Плова попробовать никому не удалось – слишком рано примчались, зато аппетитное вожделение буквально околдовало заставу и прилегающие к ней ближние подступы. Легче всего было часовому на "вышке", когда он туда в двенадцать часов поднялся, он точно знал, что его порция в четыре дня будет самой обильной. Ему оставалось немного – вытерпеть это издевательство до четырёх часов дня, когда его сменят. Сменившийся же часовой шёл на заставу сверху, как крыса в море на звук волшебной свирели маленького гнома. Увернуться от невидимого аромата было невозможно, он притягивал так, что пришлось попить воды из крана на улице, чтоб заглушить зов терпящего изощрения жданок желудка. Валерка же на кухне понял, что его величие не в том, чтобы попробовать, а в том, чтобы удержаться от этого действия.
- Ладно, ставь тарелки, зови дежурного, посмотрим, как народ этот плов есть будет, - выдал свой вердикт Будько и, не попробовав второго блюда, двинул на улицу из кухни. Ибрагим счастливо улыбался, успех его плову был гарантирован на все двести процентов.
Дежурный по заставе уже собирался рявкнуть, для полного счастья и своего самоуважения, контрольную фразу-команду: «Застава! Строиться на обед!», - но тут оказалось, что личный состав уже давно стоит перед крыльцом у входа на бетонной дорожке и смотрит на дежурного весьма голодными взглядами, полными нетерпения с чистых и вымытых в бане лиц. Несмотря на то, что подменка на народе стоящем в строю была весьма разнообразной, но в целом она соответствовала уставу и духу военного подразделения. Мы со старшиной решили по обычаю и привычке обедать после личного состава, принято так у нас в погранвойсках на линейных заставах. Сначала солдаты и сержанты, а потом офицеры и прапорщики. Были у нас как-то и тринадцать генералов, они на Кушак зачем-то ездили. Но эти долго не задержались со своими животами и лампасами, отдышались, водички попили и удрали в тыл на санаторные воды Арчабиля, оставив в недоумении, как нас, так и нашего Шефа, который им водичку с концентратом и разливал из своего графинчика прямо возле шлагбаума. В полевых, так сказать, и горных условиях, приближенных к небесам.

Обед проходил под хвалебные возгласы в отношение Ибрагима, который сиял за дверью ведущей в кухню в открытом окне раздачи. Бадья восседал, как падишах в столовой и лично спрашивал каждого солдата о том, мол, как сильно понравился ему плов, сделанный под его личным руководством. Хотя можно было и не отвечать, но народ лил елей на Валеркину голову. Ибрагим не препятствовал – знал, что лучше его плов сделать никто не сможет. А славу он подарил настоящему повару - Валерке, который каждый день и ночь, неделю за неделей, месяц за месяцем. И пусть его пища не была такой вкусной как блюдо Ибрагима, но скажите мне, что может быть вкуснее горячего чая и ломтя теплого хлеба с маслом после холодной ночи на дальних подступах. А плов, плов это праздник, когда каша, хлеб и первое блюдо есть в изобилии.
Ужин готовили вместе с каптёром.
- Валера, а воды хватит для макаронов? – тормошил повара Шустрый.
- Бадья, а соли добавить в фарш? – переживал ефрейтор.
- Блин. А зажарку, на каком масле делать? – проверялся он на всякий случай.
- Ё, про чай забыли! – говорил он, во множественном числе подразумевая обоюдную ответственность.
- Может ещё угля подкинуть в печку? – не отставал от повара каптёр
- Не суетись Серёга, народ после обеда вряд ли, что есть вообще захочет, - успокаивал каптёра Бадья и посылал рабочего колоть дрова на ночь. В руках Бадьи лучок приобретал на сковородке не чёрный и обугленный оттенок угля, а приятно-золотистый цвет. Макароны не слипались, фарш прожаривался так, как и нужно. Шустрый только вносил нервность и изливал свой страх в окружающий обоих зал варочного цеха, как величественно именовали кухню в документации и описи имущества висящей на стене.
Ужин прошёл без происшествий. Выходной день повара закончился. Застава отмытая в бане и сытая стараниями трёх поваров вступила в новые пограничные сутки обновлённая, чистая и посвежевшая.

[Викка]

Блин, угорала и плакала.))))) Спасибо!

[mikimi]

Спасибо Юрию Владимировичу Осипову который, только что прибыл на нашу заставу из училища и не ведал точно разведпризнаки линейки. Привет от Чаека Юрий Владимирович! Вот он знает об этом налёте ещё больше.

[ЗОЛОТАРЕВ.]

!!!!!!!!!!!!!!!!

[astar]

Мало пограничников, хотя бы хоть раз не нарушивших ГГ.
Спасибо.

[Леметин Алексей]

Много!!!! хотя бы взять ОАПО
Спасибо! а чем выходной то закончился, спор то как?

[mikimi]

А выходной хорошо закончился, Всех накормили пловом. А с Бадьёй по настоящему только йог будет спорить перед постом.

[Абраменко Александр]

Спасибо за веселый рассказ! Посмеялся)))))

[Евген91-93]

Интересный сюжет.
Написано здОрово, задорно.
Спасибо!

[В.Зиновьев]

Япацталом.