Первый и последний наряд на границе.

[Иванников Валерий]

Я думаю эти дни запомнили все. И в первом и во втором случае они были переполнены эмоциями и впечатлениями. Давайте же вспомним свой первый пограничный наряд: остроту ощущений, новизну обстановки, волнения и эмоции, которые переполняли душу каждого из нас перед заступлением в свой первый наряд! А последний выход на охрану государственной границы! Как его запомнил ты, мой боевой товарищ? Что чувствовал ты, уходя в свой последний, дембельский наряд?

[Усольцев Валера]

У меня первый наряд был чесовым заставы (бобом) но не один а с Саня Прохорец с Брянска он меня учил Это было 27 мая . А последний наряд тоже был Бобом небольшой залет был у меня вот на боевом НАЧ.ПЗ мене сказал будешь помнить свой последний наряд .

[Усольцев Валера]

Сообщение от Иванников

Привет, Валера! Разобрался уже? Молодец!

Да Тёзка разобрался , у нас в селе в боровлянке есть погранец ему 63года вот просил меня найти ПЗ Верхняя нашол почитал его годков не нашол только 72 призов а он в 70уже ДМБ но не чего раскжу ему завтра будет приятно ему услышать про заставу можеть что расскажет напишу парням потом.

[Иванников Валерий]

Первый выход на службу. В первой декаде апреля 1983 года я совершил свой первый выход на службу — заступил младшим пограничного наряда "Часовой границы". Старшим наряда был мой "дед" — ефрейтор Татаринов Борис.
В этот знаменательный вечер, перед выходом на службу, кажется, я начинаю понимать, отчего пограничники в большинстве своём, даже самые общительные, так скупо говорят о своей службе. В сущности, пограничник на службе всегда, и ни часы досуга, ни сон не освобождают его от того главного, для чего он служит на границе. Поначалу бывает, и не поймёшь, почему так мгновенно оторвался от книги солдат, кажется, с головой погружённый в чтение, и так же разом умолк оживлённый разговор друзей в курилке, на полуслове прервал речь твой собеседник и с минуту пристально оглядывается вокруг — а всего-то простучали поблизости торопливые шаги, послышался далёкий рокот мотора, кто-то кого-то окликнул, взметнулись и кружат над речной поймой потревоженные птицы…
В 20-00 часов по местному времени мы построились для получения приказа о заступлении на охрану государственной границы. Дежурный по заставе ушёл в канцелярию доложить о готовности наряда — начинались новые пограничные сутки. Прибыл начальник заставы. Послышались первые слова боевой задачи: "Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…".
Я смотрю на старшего наряда — он спокоен, внимателен, уверен, будто на тренировке. От его спокойствия и к тебе будто двойная сила прихлынет — глаза остры и слух и рука крепче; всё примечаешь, ко всему готов. Значит, настоящей опасности не проглядишь.
Спрашиваете, что самое трудное в нашем деле?.. Боюсь и сказать. Трудности у каждого свои, а вот самое важное — подготовить себя к неожиданности. Что бы ни случилось, мгновенно принять важное решение и выполнить его — это непросто. Тут, знаете, надо, чтобы действия твои были доведены до автоматизма, а ещё важнее — чей-то живой пример перед глазами стоял.
Да, граница — тот рубеж, где каждую минуту возможна встреча с "волком", которого и близко не приравняешь к известному четвероногому. Но всё же первые страхи молодого пограничника не от боязни самой опасности. Это боязнь оказаться не готовым к опасности, проглядеть коварного врага или потерять оставленный им след.
После получения приказа и слов Татаринова: "Есть выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…", мы повернулись направо и вышли на улицу. Было уже совсем темно и первые звёзды набрали яркость, а луна, утратив начальственную желтизну, сделалась серебряной. В её призрачном сиянии распятый Христос страдал на высоком деревянном кресте; признаться, мне тоже было нелегко: тоскливо и одиноко.
Дежурный по заставе проводил нас до ворот. Вышли за ограду, прикрыв за собой калитку, и зашагали по узенькой тропке, вдоль ряда бревенчатых домиков с резными наличниками окон и крылец. Под провожающий взгляд часового заставы, мы скрылись в темноте. Во мраке замирали шаги пограничников, уходивших в свой бессменный дозор. Через две-три минуты мы были уже на "главной" дороге, ведущей в сторону пирса.
Шагая по тёмной улице, я чутко прислушивался к вечерним шорохам посёлка. Над Амгу стоял тихий вечер. Посёлок был погружён в тьму, и только собаки заливисто лаяли в другой части посёлка да изредка ветер доносил звуки музыки из деревенского клуба.
Нам было приказано обойти бухту на участке возможной постановки населением посёлка сетей для несанкционированного отлова рыбы. Татаринов шёл впереди, не включая ФАС-фонаря , с целью демаскировки пограничного наряда. Ни напарника не видно, ни дозорной тропы: темно как… хоть глаз выколи. И это тут, на открытом месте, а в лесу так и вообще… иди хоть ощупью.
Не видно ни фига…
Идём молча. Неторопливым пограничным шагом отмеряем свой участок, вверенный нам под охрану и оборону, петляющий вдоль берега бухты, выписывающий замысловатые пируэты, километра два-два с половиной набегает.
Перед глазами расстилалось спокойное море, и виднелись несколько ярких огней на горизонте.
Всё было спокойно, по-вечернему тихо и темно.
Медленно тянется время.
Дорога наша проходила, в основном, по прибрежным камням. Борис шёл как по асфальту, легко и привычно (Татаринов знал местность, как извозчик знает улицы и закоулки своего города), чего нельзя было сказать обо мне. Думаю, что я собрал все камни, какие только были. При этом систематически падал, так как в темноте ни черта не было видно; пальцы на вытянутой вперёд руке полностью теряли свои контуры. Я шёл медленнее медленного, буквально на ощупь. Ни о каком соблюдении дистанции говорить не приходилось. Я еле поспевал и через каких-то полчаса так вымотался, что запросил у Татаринова передышку. Борис неохотно согласился. Постояв немного, переведя дыхание и отдышавшись, снова продолжили свой путь.
Я потерял счёт времени. Казалось, мы крутимся на одном месте. Татаринов каким-то чутьём находил в темноте одну ему известную тропинку. Я то отставал от "деда", то, напрягаясь, догонял, обливаясь солёным потом и тяжело дыша. Борис не оборачивался, ступал мягко, как лесная кошка, и я в душе завидовал его выносливости. Время от времени Татаринов останавливался, смотрел в чёрное, звёздное небо и опять уверенно шагал. Пошли значительно медленней. Я измотал остатки сил и готов был упасть, лишь бы не двигаться, лишь бы хоть на минуту замереть.
Удивительная тишина стояла вокруг, ни шороха, ни ветерка. Можно было подумать, что окружающая нас местность убила всё живое в округе.
Часа через полтора мы свернули на более ровное место, огни посёлка остались далеко за спиной. Дорога поползла круто вверх. Ноги скользят по грязи. Ещё несколько раз я успел упасть и полностью вывалять в грязи свой автомат. "Мля, ***опа, причём полная!" — постоянно стучало у меня в голове. И этому кошмару, казалось, не было конца.
Взобравшись на сопку, мы повернули обратно в сторону заставы. "Домой… домой… — была единственная мысль. — Неужели домой?! Домой… домой…". Дорога к дому, тускло отсвечивая в ночи, будто подтекала, стремилась навстречу сама, потому что, как ни говори, застава была нашим домом, возвращаться в который всегда милее, желанней, чем из него уходить.
Обратный путь оказался намного легче, так как дорога шла под уклон и пролегала по ровной местности. На душе стало немного радостнее. Идти было легко и весело. "Хоть на край света!..". Прохладный воздух бодрил. Облитые луной, громоздились сопки и хребты гор, один другого выше и длиннее. "Просторище-то какой!..". Мне казалось, в эту тихую, лунную ночь я один на всём земном шаре — не иду, а скольжу по земле без мысли о том, куда, к какому дому спешить мне, что встречу я на пути. Не всюду ли мой дом… Не везде ли я найду приют и радость… "Господи, какая тишина и красотища!".
По мостику перешли через журчащий ручей. Пропетляв среди штабелей брёвен, мы стали подниматься в гору. Показался луч прожектора, который был установлен на крыше одного из складов заставы. Подходя ближе к воротам, услышали тихий, но властный окрик заставского "боба": "Стой! Кто идёт?..". Назвали пароль и прошли на территорию пограничного городка.
Начальник заставы капитан Золотарёв принял в тесной, как ножны охотничьего тесака, канцелярии доклад старшего наряда. Ефрейтор Татаринов скороговоркой, придерживая рукой ремень автомата, заученно-быстро отрапортовал:
— Товарищ капитан, пограничный наряд в составе ефрейтора Татаринова и рядового Иванникова прибыл с охраны границы. За время несения службы признаков нарушения государственной границы не обнаружено.
С портрета, висевшего на одной из стен, на нас грозно взирал железный Эдмундыч.
Мне уже виделся, будто наяву, долгий-долгий, до самого рассвета сон. И хрустящие, скрипящие простыни; и с прыжка — на пружины; и — одеялкой, с головой одеялкой; и тепло… везде тепло… о, господи!.. Я глотал слюни…
…И Морфей… Морфей придёт… А волосы мягкие и душистые… И поцелует в оба глазика… сначала в один, потом сразу в другой…
На заставе я обратил внимание на то, что форменное обмундирование Бориса Татаринова было абсолютно чистым, чего нельзя было сказать обо мне. "Дед", увидев в моих глазах разочарование по данному поводу, дружески похлопал меня по плечу: "Ничего, Валера, успокойся. Это только по началу трудновато. Сапоги скрипят, усы не растут — беда не велика, проходит...".
После постановки оружия в пирамиду, в столовой за кружкой чая Борис открыл мне одну из первых тайн: таким вот образом начальник заставы, а между солдатами просто — Батя, любил обкатывать молодняк.
После чая я, получив у дежурного свой автомат, отправился в курилку его чистить. Пришёл "дед". И, уже между делом, Борис рассказал мне более подробно об офицерах заставы, о каждом из старослужащих и поделился своими воспоминаниями о службе на первом году. Я рассказал о себе. В результате подружились мы с Борисом с первой встречи. Симпатия была обоюдной.
После этого разговора между мной и Татариновым завязались какие-то особенные взаимоотношения. С каждым днём наша дружба крепла, и через месяц мне казалось, что мы знакомы с Борисом давным-давно...
С Татариновым, как уже и говорил, я познакомился вечером 23 февраля 1983 года, когда впервые приехал в Амгу. "Дед" понравился мне сразу, и я решил, что это настоящий парень. Дальнейшее знакомство подтвердило это. Видно, и я пришёлся Борису по душе.
В моём общении с людьми бывало по разному: меня часто покоряли люди при первом же знакомстве, а затем я в них разочаровывался. Случалось и наоборот: вначале человек был неприятен, но потом оказывалось, что я неправ, и у нас возникали хорошие, дружеские отношения. Своего "деда" я полюбил сразу, с первых минут знакомства. Скоро наше знакомство переросло в крепкую дружбу.
Говорят, чтобы хорошо узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. Не знаю, насколько применима эта поговорка ко мне и Татаринову, но сдружились мы именно с первого дня нашей встречи.
Между нами установилось то взаимное понимание, без которого немыслима пограничная служба и которое гарантировало нас от всяких случайностей. Я убедился, что Татаринов, одарённый природной смекалкой, обладает именно теми качествами, которые так дороги на границе. Горячий и шумный, очень энергичный и деятельный, он отличался смелостью, выносливостью, мог переносить любые невзгоды, приноравливаться к любой обстановке и, когда сталкивался с неожиданным, принимать смелые и остроумные решения.

Иванников добавил(а) 06.02.2012 в 18:11
Последний наряд. В начале ноября пришёл приказ о переходе на усиленный вариант несения службы, что обычно бывает на ноябрьские праздники. Приближалось 7 ноября — 67-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. После праздника была объявлена первая партия, в которую включили меня.
На дворе стояла поздняя осень. Однако, здесь в Приморье, не скажешь, что осень — поздняя. Самое, что ни на есть — "бабье лето". В Сибири в это время уже стоят трескучие морозы. В Приморье всё наоборот — тёплая, сухая и солнечная погода.
8 ноября 1984 года. Попросился у начальника заставы в последний раз сходить на службу — дембельский пограничный наряд — пост технического наблюдения, ночная смена: я, рядовой Макаров — отец Макарий и сержант Валера Баженов.
…Утром 9 ноября снялись с поста и выдвинулись на заставу. Светало. Под ногами шуршит ковёр, сотканный природой. Лесные дорожки укрыты разноцветным лоскутным одеялом из листьев. Чуть дунет ветер и… листья уже легко вальсируют в прохладном утреннем воздухе. Кружась в медленном танце, "осенние письма" тихо падают на землю. Вокруг — покой и умиротворение. Высоко над головой — небо, оттенённое сероватой дымкой. На душе было спокойно и радостно и, в тоже время — грустно. Грустно потому, что предстояло расставание с родной заставой, на которой прослужил 20 месяцев и 18 дней, со своими друзьями, с которыми поровну делил радость и горе, нёс пограничную службу и ел солдатскую кашу из одного котелка.
Был солнечный осенний день, один из тех дней, когда солнце точно старается согреть землю по-летнему и не может. Эта бессильная старческая ласка кладёт на всё печать усталости и какой-то специально осенней, тихой грусти. И небо какое-то грустное, точно и там, вверху незримо отлетела животворящая сила, а в мглистом осеннем воздухе носится невидимая глазом паутина. Общее впечатление от такого дня похоже на то, что как будто где-то умер дорогой человек, но вы ещё сомневаетесь в его смерти, и в душе чувствуется смутный протест против этого уничтожения. Хочется верить, что он жив, вот именно этот самый дорогой человек, а сердце не может мириться с самым словом: смерть. Но есть и своя поэзия в таких осенних днях — убывающая жизнерадостная энергия наводит на мысль о покое, о том мире, который при всяком освещении остаётся равен самому себе и который неизменно больше озаряемого видимым солнцем. Это умиротворяющая философия, которая залечивает самые глубокие раны и успокаивает самые беспокойные сердца.

[IgorKlevkov]

Сообщение от Иванников

Первый выход на службу. В первой декаде апреля 1983 года я совершил свой первый выход на службу — заступил младшим пограничного наряда "Часовой границы". Старшим наряда был мой "дед" — ефрейтор Татаринов Борис.
В этот знаменательный вечер, перед выходом на службу, кажется, я начинаю понимать, отчего пограничники в большинстве своём, даже самые общительные, так скупо говорят о своей службе. В сущности, пограничник на службе всегда, и ни часы досуга, ни сон не освобождают его от того главного, для чего он служит на границе. Поначалу бывает, и не поймёшь, почему так мгновенно оторвался от книги солдат, кажется, с головой погружённый в чтение, и так же разом умолк оживлённый разговор друзей в курилке, на полуслове прервал речь твой собеседник и с минуту пристально оглядывается вокруг — а всего-то простучали поблизости торопливые шаги, послышался далёкий рокот мотора, кто-то кого-то окликнул, взметнулись и кружат над речной поймой потревоженные птицы…
В 20-00 часов по местному времени мы построились для получения приказа о заступлении на охрану государственной границы. Дежурный по заставе ушёл в канцелярию доложить о готовности наряда — начинались новые пограничные сутки. Прибыл начальник заставы. Послышались первые слова боевой задачи: "Приказываю выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…".
Я смотрю на старшего наряда — он спокоен, внимателен, уверен, будто на тренировке. От его спокойствия и к тебе будто двойная сила прихлынет — глаза остры и слух и рука крепче; всё примечаешь, ко всему готов. Значит, настоящей опасности не проглядишь.
Спрашиваете, что самое трудное в нашем деле?.. Боюсь и сказать. Трудности у каждого свои, а вот самое важное — подготовить себя к неожиданности. Что бы ни случилось, мгновенно принять важное решение и выполнить его — это непросто. Тут, знаете, надо, чтобы действия твои были доведены до автоматизма, а ещё важнее — чей-то живой пример перед глазами стоял.
Да, граница — тот рубеж, где каждую минуту возможна встреча с "волком", которого и близко не приравняешь к известному четвероногому. Но всё же первые страхи молодого пограничника не от боязни самой опасности. Это боязнь оказаться не готовым к опасности, проглядеть коварного врага или потерять оставленный им след.
После получения приказа и слов Татаринова: "Есть выступить на охрану государственной границы Союза Советских Социалистических Республик…", мы повернулись направо и вышли на улицу. Было уже совсем темно и первые звёзды набрали яркость, а луна, утратив начальственную желтизну, сделалась серебряной. В её призрачном сиянии распятый Христос страдал на высоком деревянном кресте; признаться, мне тоже было нелегко: тоскливо и одиноко.
Дежурный по заставе проводил нас до ворот. Вышли за ограду, прикрыв за собой калитку, и зашагали по узенькой тропке, вдоль ряда бревенчатых домиков с резными наличниками окон и крылец. Под провожающий взгляд часового заставы, мы скрылись в темноте. Во мраке замирали шаги пограничников, уходивших в свой бессменный дозор. Через две-три минуты мы были уже на "главной" дороге, ведущей в сторону пирса.
Шагая по тёмной улице, я чутко прислушивался к вечерним шорохам посёлка. Над Амгу стоял тихий вечер. Посёлок был погружён в тьму, и только собаки заливисто лаяли в другой части посёлка да изредка ветер доносил звуки музыки из деревенского клуба.
Нам было приказано обойти бухту на участке возможной постановки населением посёлка сетей для несанкционированного отлова рыбы. Татаринов шёл впереди, не включая ФАС-фонаря , с целью демаскировки пограничного наряда. Ни напарника не видно, ни дозорной тропы: темно как… хоть глаз выколи. И это тут, на открытом месте, а в лесу так и вообще… иди хоть ощупью.
Не видно ни фига…
Идём молча. Неторопливым пограничным шагом отмеряем свой участок, вверенный нам под охрану и оборону, петляющий вдоль берега бухты, выписывающий замысловатые пируэты, километра два-два с половиной набегает.
Перед глазами расстилалось спокойное море, и виднелись несколько ярких огней на горизонте.
Всё было спокойно, по-вечернему тихо и темно.
Медленно тянется время.
Дорога наша проходила, в основном, по прибрежным камням. Борис шёл как по асфальту, легко и привычно (Татаринов знал местность, как извозчик знает улицы и закоулки своего города), чего нельзя было сказать обо мне. Думаю, что я собрал все камни, какие только были. При этом систематически падал, так как в темноте ни черта не было видно; пальцы на вытянутой вперёд руке полностью теряли свои контуры. Я шёл медленнее медленного, буквально на ощупь. Ни о каком соблюдении дистанции говорить не приходилось. Я еле поспевал и через каких-то полчаса так вымотался, что запросил у Татаринова передышку. Борис неохотно согласился. Постояв немного, переведя дыхание и отдышавшись, снова продолжили свой путь.
Я потерял счёт времени. Казалось, мы крутимся на одном месте. Татаринов каким-то чутьём находил в темноте одну ему известную тропинку. Я то отставал от "деда", то, напрягаясь, догонял, обливаясь солёным потом и тяжело дыша. Борис не оборачивался, ступал мягко, как лесная кошка, и я в душе завидовал его выносливости. Время от времени Татаринов останавливался, смотрел в чёрное, звёздное небо и опять уверенно шагал. Пошли значительно медленней. Я измотал остатки сил и готов был упасть, лишь бы не двигаться, лишь бы хоть на минуту замереть.
Удивительная тишина стояла вокруг, ни шороха, ни ветерка. Можно было подумать, что окружающая нас местность убила всё живое в округе.
Часа через полтора мы свернули на более ровное место, огни посёлка остались далеко за спиной. Дорога поползла круто вверх. Ноги скользят по грязи. Ещё несколько раз я успел упасть и полностью вывалять в грязи свой автомат. "Мля, ***опа, причём полная!" — постоянно стучало у меня в голове. И этому кошмару, казалось, не было конца.
Взобравшись на сопку, мы повернули обратно в сторону заставы. "Домой… домой… — была единственная мысль. — Неужели домой?! Домой… домой…". Дорога к дому, тускло отсвечивая в ночи, будто подтекала, стремилась навстречу сама, потому что, как ни говори, застава была нашим домом, возвращаться в который всегда милее, желанней, чем из него уходить.
Обратный путь оказался намного легче, так как дорога шла под уклон и пролегала по ровной местности. На душе стало немного радостнее. Идти было легко и весело. "Хоть на край света!..". Прохладный воздух бодрил. Облитые луной, громоздились сопки и хребты гор, один другого выше и длиннее. "Просторище-то какой!..". Мне казалось, в эту тихую, лунную ночь я один на всём земном шаре — не иду, а скольжу по земле без мысли о том, куда, к какому дому спешить мне, что встречу я на пути. Не всюду ли мой дом… Не везде ли я найду приют и радость… "Господи, какая тишина и красотища!".
По мостику перешли через журчащий ручей. Пропетляв среди штабелей брёвен, мы стали подниматься в гору. Показался луч прожектора, который был установлен на крыше одного из складов заставы. Подходя ближе к воротам, услышали тихий, но властный окрик заставского "боба": "Стой! Кто идёт?..". Назвали пароль и прошли на территорию пограничного городка.
Начальник заставы капитан Золотарёв принял в тесной, как ножны охотничьего тесака, канцелярии доклад старшего наряда. Ефрейтор Татаринов скороговоркой, придерживая рукой ремень автомата, заученно-быстро отрапортовал:
— Товарищ капитан, пограничный наряд в составе ефрейтора Татаринова и рядового Иванникова прибыл с охраны границы. За время несения службы признаков нарушения государственной границы не обнаружено.
С портрета, висевшего на одной из стен, на нас грозно взирал железный Эдмундыч.
Мне уже виделся, будто наяву, долгий-долгий, до самого рассвета сон. И хрустящие, скрипящие простыни; и с прыжка — на пружины; и — одеялкой, с головой одеялкой; и тепло… везде тепло… о, господи!.. Я глотал слюни…
…И Морфей… Морфей придёт… А волосы мягкие и душистые… И поцелует в оба глазика… сначала в один, потом сразу в другой…
На заставе я обратил внимание на то, что форменное обмундирование Бориса Татаринова было абсолютно чистым, чего нельзя было сказать обо мне. "Дед", увидев в моих глазах разочарование по данному поводу, дружески похлопал меня по плечу: "Ничего, Валера, успокойся. Это только по началу трудновато. Сапоги скрипят, усы не растут — беда не велика, проходит...".
После постановки оружия в пирамиду, в столовой за кружкой чая Борис открыл мне одну из первых тайн: таким вот образом начальник заставы, а между солдатами просто — Батя, любил обкатывать молодняк.
После чая я, получив у дежурного свой автомат, отправился в курилку его чистить. Пришёл "дед". И, уже между делом, Борис рассказал мне более подробно об офицерах заставы, о каждом из старослужащих и поделился своими воспоминаниями о службе на первом году. Я рассказал о себе. В результате подружились мы с Борисом с первой встречи. Симпатия была обоюдной.
После этого разговора между мной и Татариновым завязались какие-то особенные взаимоотношения. С каждым днём наша дружба крепла, и через месяц мне казалось, что мы знакомы с Борисом давным-давно...
С Татариновым, как уже и говорил, я познакомился вечером 23 февраля 1983 года, когда впервые приехал в Амгу. "Дед" понравился мне сразу, и я решил, что это настоящий парень. Дальнейшее знакомство подтвердило это. Видно, и я пришёлся Борису по душе.
В моём общении с людьми бывало по разному: меня часто покоряли люди при первом же знакомстве, а затем я в них разочаровывался. Случалось и наоборот: вначале человек был неприятен, но потом оказывалось, что я неправ, и у нас возникали хорошие, дружеские отношения. Своего "деда" я полюбил сразу, с первых минут знакомства. Скоро наше знакомство переросло в крепкую дружбу.
Говорят, чтобы хорошо узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. Не знаю, насколько применима эта поговорка ко мне и Татаринову, но сдружились мы именно с первого дня нашей встречи.
Между нами установилось то взаимное понимание, без которого немыслима пограничная служба и которое гарантировало нас от всяких случайностей. Я убедился, что Татаринов, одарённый природной смекалкой, обладает именно теми качествами, которые так дороги на границе. Горячий и шумный, очень энергичный и деятельный, он отличался смелостью, выносливостью, мог переносить любые невзгоды, приноравливаться к любой обстановке и, когда сталкивался с неожиданным, принимать смелые и остроумные решения.

Иванников добавил(а) 06.02.2012 в 18:11
Последний наряд. В начале ноября пришёл приказ о переходе на усиленный вариант несения службы, что обычно бывает на ноябрьские праздники. Приближалось 7 ноября — 67-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. После праздника была объявлена первая партия, в которую включили меня.
На дворе стояла поздняя осень. Однако, здесь в Приморье, не скажешь, что осень — поздняя. Самое, что ни на есть — "бабье лето". В Сибири в это время уже стоят трескучие морозы. В Приморье всё наоборот — тёплая, сухая и солнечная погода.
8 ноября 1984 года. Попросился у начальника заставы в последний раз сходить на службу — дембельский пограничный наряд — пост технического наблюдения, ночная смена: я, рядовой Макаров — отец Макарий и сержант Валера Баженов.
…Утром 9 ноября снялись с поста и выдвинулись на заставу. Светало. Под ногами шуршит ковёр, сотканный природой. Лесные дорожки укрыты разноцветным лоскутным одеялом из листьев. Чуть дунет ветер и… листья уже легко вальсируют в прохладном утреннем воздухе. Кружась в медленном танце, "осенние письма" тихо падают на землю. Вокруг — покой и умиротворение. Высоко над головой — небо, оттенённое сероватой дымкой. На душе было спокойно и радостно и, в тоже время — грустно. Грустно потому, что предстояло расставание с родной заставой, на которой прослужил 20 месяцев и 18 дней, со своими друзьями, с которыми поровну делил радость и горе, нёс пограничную службу и ел солдатскую кашу из одного котелка.
Был солнечный осенний день, один из тех дней, когда солнце точно старается согреть землю по-летнему и не может. Эта бессильная старческая ласка кладёт на всё печать усталости и какой-то специально осенней, тихой грусти. И небо какое-то грустное, точно и там, вверху незримо отлетела животворящая сила, а в мглистом осеннем воздухе носится невидимая глазом паутина. Общее впечатление от такого дня похоже на то, что как будто где-то умер дорогой человек, но вы ещё сомневаетесь в его смерти, и в душе чувствуется смутный протест против этого уничтожения. Хочется верить, что он жив, вот именно этот самый дорогой человек, а сердце не может мириться с самым словом: смерть. Но есть и своя поэзия в таких осенних днях — убывающая жизнерадостная энергия наводит на мысль о покое, о том мире, который при всяком освещении остаётся равен самому себе и который неизменно больше озаряемого видимым солнцем. Это умиротворяющая философия, которая залечивает самые глубокие раны и успокаивает самые беспокойные сердца.

братки молодца что замутили что то свежее\

[Кожевников Олег]

Так много писать не буду, но свои наряды, и первый и последний хорошо помню.
Первый был в морском порту Находка.
Будучи курсантом ШСС КПП ходил стажером на рейд, на оформление японского сухогруза "Масушима Мару" (кажется так назывался пароход, если память не изменяет)
Самый последний свой наряд был буквально за сутки до дембеля. Был помощником дежурного ОКПП на морвокзале Владивостока.

[Владимир Колкунов]

Сообщение от Иванников

Я думаю эти дни запомнили все. И в первом и во втором случае они были переполнены эмоциями и впечатлениями. Давайте же вспомним свой первый пограничный наряд: остроту ощущений, новизну обстановки, волнения и эмоции, которые переполняли душу каждого из нас перед заступлением в свой первый наряд! А последний выход на охрану государственной границы! Как его запомнил ты, мой боевой товарищ? Что чувствовал ты, уходя в свой последний, дембельский наряд?

ООО !!!! ВАЛЕРА ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕЗАБЫВАЕМО,СПАСИБО КОМАНДИРАМ ПРАПОРЩИКАМ ВАСИЛИЮ МИЛЬКОВУ ,КАЗАНЦЕВУ ЧТО ПОЗВОЛИЛИ УЙТИ ИМЕННО ИЗ РАДИОСТАНЦИИ А НА ИЗ КАЗАРМЫ.
Я НЕКОГДА НЕ ЗАБУДУ ЭТОТ ЭФИР В ПОСЛЕДНЮ СМЕНУ,ОН КАК СПЕЦИАЛЬНО ВЫДАЛСЯ НА СЛАВУ БЕЗ ПОМЕХ,ВСЕ КАНАЛЫ РАБОТАЛИ ЧИСТО БЕЗ СБОЕВ И МОЙ ПРИЕМНИК ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ПОВЗРОСЛЕВШИМ,МНЕ ТАК КАЗАЛОСЬ !!!!!НО Я ТОЧНО БЫЛ УВЕРЕН В НЁМ, НЕДАВНО Я С НИМ СВЯЗАЛСЯ ,СКОРО ОН ПРИСОЕДЕНИТСЯ К НАМ !!!!АЛКСАНДР ГЕЛЕТЮК,БОЛЬШАЯ ЕМУ БЛАГОДАРНОСТЬ ЧТО ОН ТАК БЫСТРО ПОДХВАТИЛ ВСЕ ТОНКОСТИ РАБОТУ АППАРАТУРЫ!!!!!!!

Владимир Колкунов добавил(а) 19.02.2012 в 07:39
Вспоминаю часто свой первый выход на службу,младшим смены со старшим сержантом Александром Евченко,помню как он доходчиво вводил в тонкости работы приёмопередающей аппаратуры!!!!в этот день какраз усилиная охрана границы была и сопровождали одновременно вертолёт и ПСКР,и сторшему пришлось мне доверить работу с ПСКР в телеграфном режиме. он потом волновался то радиограмма не пройдёт расшифровки,а она первая прошла к ответа,он чуть до потолка не подпрыгнул!!!!!!!от радости что домой первым поедет!!!!!

[ОЛЕГ ГРИГОРОВИЧ]

Мой первый наряд ЧГ по "линейке".тьма хоть глаз выколи и каждый шорох казался китайцем. Патрон в патронник и до утра.А утром на заставе патрон с наклёвкой!Вместо сна- чистка автоматов.мытьё полов!Больше ни одной наклёвки!!!

[Владимир Колкунов]

Сообщение от ОЛЕГ ГРИГОРОВИЧ

Мой первый наряд ЧГ по "линейке".тьма хоть глаз выколи и каждый шорох казался китайцем. Патрон в патронник и до утра.А утром на заставе патрон с наклёвкой!Вместо сна- чистка автоматов.мытьё полов!Больше ни одной наклёвки!!!

приветик всем!!!!
после первого своего выхода на радиостанцию!!!
мне предстояло показать первый фильм!!!!нарядам свободным от службы!!!!
Ны а как кинобудка досталась мне в полнейшем запустении!!!достал я первый попавшийся фильм зарядил и начал показывать!!!
было весело не всем,особенно мне после отбоя мыть всю козарму на комендатуре,а потом перматывать все фильмокопии и переклеивать!!!,урок бул хорошим потом все ходили на фильмы как на праздник!!!.
И в награду ,за все отремонтированые фильмокопии ,нам привозили всё новые и новые фильмы!!!!
И я больше не слышал репликов!!!!"Киномеханника на мыло"и многих ещё интересных репликов!!!!

[Раздорских Константин]

учебку помню,2427- 1упз,наряд на кухню,сидим чистим картошку, команда газы,а у меня противогаза нет,сержанты начали выяснять,где?,тут я вспоминаю,что оставил его в уч.классе,командиры говорят бегом в класс,картина-зима,ночь,заповедник "кедровая падь"(наличие тигров),до класса км.8,во ужасу натерпелся,так больше никогда не бегал,вернулся еще чистить карт.продолжил.вообще учебка это ШКОЛА,эмоций разных масса,хоть книгу пиши.