Б.Белоголовый. Памирские письма капитана Зайцова.

[Николай Памирский]

Форум Погранец.ру продолжает, с разрешения автора, публикацию статей писателя Б.Белоголового посвященных истории погранслужбы на Памире.

Вашему вниманию представляем статью " ПАМИРСКИЕ ПИСЬМА КАПИТАНА ЗАЙЦОВА." Эта статья, основанная на письмах Василия Николаевича Зайцева, одного из основателей Памирского ( Ошского) погранотряда будет интересна всем, кто интересуется историей пограничных войск в Средней Азии. Кроме этого в статье опубликованы уникальные фото с сайта Б.Белоголового о службе офицеров погранстражи России.


На снимке - Б.Г. Белоголовый на съезде кинематографистов . http://belogolovy.narod.ru/S5.html

[Николай Памирский]

Б. Белоголовый

.

ПАМИРСКИЕ ПИСЬМА КАПИТАНА ЗАЙЦОВА.

Отламываются, отпадают от России “национальные окраины” и среди них Памирская страна – в свой обломочный сиротский XIX век, отпадает на беду свою. Досадны и для России подобные отпадения, немало сил и сердца отдано ею ради благоденствия тех же пустынных горных Памиров, так говорили столетие назад, отдано, как обычно, без видимой пользы для собственного коренного населения. Ровно столетие отстояла на Памире российская власть, столетие мирное и доброжелательное, если не забывать, каково прошелся XX век по самой России. Однако сегодня госпожа Удача напропалую прислуживает Злу, оно же внедряется в мир Божий свободной волею каждого отдельного человека.
И с первых лет Русского Памира обозначилось это известное противостояние созидающей миротворной сердечности людей и – раздорного себялюбия, ловко прячущего поначалу свою разрушительную суть даже от самих себялюбцев.

(Продолжение далее)

(На снимке - жители Памира с русскими офицерами)

[Николай Памирский]

Возле Памира

.

На исходе “века девятнадцатого, железного” в пышном имперском Петербурге увидели свет две книги, впервые открывающие русскому книгочию горизонты далекой окраины России – Памирские страны. Сначала появился роскошный двухтомник “В сердце Азии” (1899 г.): русский перевод книги известного шведского путешественника Свена Хедина (Гедина) впечатления его четырехлетних странствий по Центральной Азии в 1893-97 годах, богато иллюстрированное рисунками и фотографиями автора. Посвященное “ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ НИКОЛАЮ АЛЕКСАНДРОВИЧУ с глубочайшим благоговением всепочтительнейше”, эта книга имела обширное авторское предисловие, горячо благодарственное от первых до последних строк.
“… Перебирая в памяти отдельные пункты моего путешествия, я не могу припомнить ни одного города, ни одного местечка в пределах Европейской и Азиатской России, где меня не встретили бы как друга, не оказали бы мне всевозможного содействия для облегчения моих трудов и достижения моих целей. Я своевременно упомянул обо всех этих случаях в своей книге, но считаю все-таки долгом еще раз с особенной благодарностью вспомнить здесь некоторых лиц”.
Воздав многие хвалы русским исследователям Азии, своим учителям и вдохновителям – Певцову, Роборовскому, Козлову, Богдановичу и Пржевальскому; отдав поклоны поименно еще трем десяткам русских людей – от министров и академиков до провинциальных чиновников – Хедин подчеркивает: “без этого энергичного, любезного и бескорыстного содействия некоторые задачи моего путешествия оказались бы совершенно недостижимы”. И заканчивает свою Апологию России трогательным аккордом:
“Я же лично считаю самым драгоценным приобретением, вынесенным мною из моего путешествия – множество дружеских связей, заключенных мною в России среди всех классов общества, и близкое знакомство с таким полным жизненных сил, гуманным, гостеприимным и симпатичным народом, как русский”.
Страниц дружелюбно лестных описаний русской жизни и быта “В сердце Азии” не перечесть! Особенно проникновенен Хедин, описывая русских на Памире при начале своего путешествия зимою 1893-1894 года.
“На путешественника чужестранца Памирский Пост производит самое отрадное впечатление. После долгого утомительного пути по необитаемым диким горным областям попадаешь вдруг на этот маленький клочок великой России, где кружок милейших и гостеприимных офицеров принимает вас почти как земляка, как старого знакомого…
В общем Памирский Пост живо напоминает военное судно. Стены – это борта, необозримая открытая Мургабская долина – море, крепостной двор – палуба, по которой мы часто гуляли и с которой в сильные бинокли обозревали отдаленнейшие границы нашего кругозора, тихого безжизненного кругозора… Отношения между офицерами и командой наилучшие. 30 человек солдат, за отбытием срока службы, должны были вернуться в Ош и трогательно было видеть, как при прощании офицеры по русскому обычаю трижды целовались с каждым из уходивших нижних чинов. С ружьями на плече и ранцами на спине солдаты бодро отправлялись пешком в 45-мильный1 путь через плато Памира, в теплую желанную Фергану.
По воскресеньям устраивали разные игры и пляс. Музыка хромала: гармошка, два барабана, треугольник и пара тарелок – вот и весь оркестр. Играли, однако, с огнем и под эту музыку лихие казаки отплясывали знаменитого гопака так, что пыль столбом стояла. Когда воскресное солнце садилось, а с ним отходил на покой и западный ветер, правильно дувший в течение всего дня, вокруг запевалы составлялся кружок из семидесяти песенников, и из их здоровых глоток вылетали, звонко отдаваясь в разреженном, не шелохнувшемся воздухе, русские мелодии – заунывные народные и бойкие солдатские песни. Такой вечер состоялся в последнее воскресенье моего пребывания в укреплении…”.
И главною фигурой всех памирских описаний Свена Хедина выступает капитан Зайцов Василий Николаевич, тогдашний начальник Памирского отряда, кому службою выпало утверждать русский обычай на Памире…
Следом за двухтомником Хедина вышла скромного вида книга с громким названием “Русские над Индией” (1900 г.) малоизвестного туркестанского автора Тагеева Б.Л., посвященная “Завоевателям Средней Азии” патриотическая повесть о Памирских походах 1892-1894 годов. Насыщенная колоритом походного и туземного быта, оживленная местными легендами, войсковыми преданиями и вставными мелодраматическими новеллами, книга все же уступала литературно “Сердцу Азии” Хедина. Немалое удивление вызывало и полное умолчание Тагеева о капитане Зайцове В.Н., хотя многие сослуживцы капитана были описаны щедро.
Что сближало сочинения Хедина и Тагеева, как-то даже уравнивая их, так это напористое авторское “Я” у обоих с неисчерпаемым запасом притяжательных местоимений – мой, мое, моим… Сходно сложатся у них и литературные судьбы. Со временем оба они – европейски знаменитый натуралист Свен Андерс Хедин и посредственный русскоязычный беллетрист Рустам-бек (Тагеев) – сделаются лютыми неприятелями России. Почва этой их метаморфозы – уязвленное себялюбие, “та форма помешательства, которая составляет общую почву всех других душевных болезней”, - по точному определению блестящего публициста тех лет М.О. Меньшикова.
Для назидания обоим этим небесталанным людям был послан судьбою Василий Зайцов и оба они, каждый на свой манер и на беду – от него уклонились.
(На снимке - Шведский путешественник Свен Хедин, автор книги «В сердце Азии», 1894 г. )

[Николай Памирский]

Уроженец Перми, Василий Николаевич Зайцов (1851-1931 гг.), чаще именуемый Зайцевым, отдал Туркестану 34 года своей службы; с 1875 по 1906 годы постоянно служил в Ошском уезде Ферганской области, последние 11 лет – уездным начальником. На этой хлопотной должности, где угодить всем попросту невозможно, был популярен чрезвычайно, и начальством весьма ценим.
Придя в 4-й Туркестанский линейный батальон двадцатидвухлетним прапорщиком с пятью годами строевой службы за плечами, он с батальоном благополучно прошел Хиву и Коканд, а в Оше был ранен ружейною пулей в бедро. Остался в строю. К двадцати пяти годам выслужил чин подпоручика и был назначен ошским плац-адъютантом, то есть помощником коменданта, отвечающим за всю гарнизонную канцелярию. Занявшись мудреной военной администрацией, он тот час усмотрел возможность облегчить эту обузу, если свести все основные случаи армейского делопроизводства в некоторую систему, снабдив отсылками к соответствующим статьям Закона и пояснив порядок прохождения тех или иных воинских документов. Так на неведомой имперской окраине “сама собою” родилась книга, особняком стоящая среди всей российской печатной продукции, да, пожалуй, и мировой.
“Руководство для бригадных и батальонных адъютантов по всем видам их деятельности”, составленное В.Н. Зайцовым и впервые изданное в 1879 году, было “официально рекомендовано” и стало настольным справочником всех воинских канцелярий, выдержав до 1918 года пятнадцать (!) переизданий, уберегших военное ведомство России от множества бумажных тромбов, не принеся, впрочем, составителю ни особых отличий, ни выгод. К началу XX века переизданием “Руководства” занялся его редактор генерал И.И. Защук, дополнявший книгу текущими изменениями.
К тому сроку все офицеры русской армии, закончившие военные училища позднее середины 80-х годов, непременно знали так или иначе “Руководство” и не спутали бы эту книгу, ни с какою другой. Немало таких читателей сводила служба с Василием Николаевичем, но редко осенялись догадкою, что ошский уездный – тот самый всеармейски известный Зайцов! Призабылось это и среди сослуживцев Василия Николаевича.
Ничем особенным не выделялся он среди сослуживцев. К тридцати трем годам выслужил роту и капитанский чин, а весною 1893 года был назначен начальником Сменного Памирского отряда, отправленного сменить отряд капитана Кузнецова Поликарпа Алексеевича, первый постоянный Памирский отряд, зимовавший в юртах на урочище Шаджан, 400 верст южнее Оша, на высоте 11.700 футов (более 3.500 метров).

( на снимке - Василий Николаевич Зайцев, начальник Ошского уезда )

[Николай Памирский]

На снимке - книга В.Н. Зайцева. "Руководство для бригадных, полковых и батальонных адъютантов по всем видам их деятельности."

[Николай Памирский]

Русские на Памире.

Памир значился за Россией со времени падения Кокандского ханства (1876 г.), однако из-за крайне редкой своей населенности оказался поначалу в некотором забвении у русских властей. Чем не замедлили воспользоваться соседи: афганцы захватили западно-памирские бекства Вахан, Шугнан и Рошан; китайцы продвинули свои погранпосты до озера Яшилькуль – здесь между ними и афганцами произошли стычки. Англия, прочно утвердясь в Афганистане и ревнуя о всемерном ущербе России, направила в китайский Кашгар военно-дипломатическую миссию с негласной целью провести переговоры о полюбовном разделе Памира между Китаем и Афганистаном. Бдительности кашгарского консула Н.Ф. Петровского благодаря, Россия не промедлила с ответом. Весною 1891 года на Памир отправился отряд полковника Ионова Михаила Ефремовича, 120 штыков. На Памире им были арестованы английский лейтенант Девинсон, затем капитан Янгхасбенд; первого отправили в Маргелан, второго отпустили, взяв подписку никогда больше не пересекать границы Русского Памира, притом граница эта подробнейше, по пунктам была Янгхасбендом в подписке обозначена. Не встретив других нарушителей, Ионов достиг Гиндукуша, перевалом Саксарават перешел на южный склон и через перевал Борогиль вернулся на Памир, а затем в Фергану.
Тотчас после его ухода возвратились китайцы и афганцы, перепоров изрядно местного населения за пособничество врагу.
Весной 1892 года Ионов пришел на Памир уже с крупными силами: четыре роты пехоты, три сотни казаков, артиллерия и саперы. Китайцы ретировались. Афганцы у Яшилькуля тщетно пытались оказать сопротивление… Уходя осенью в Фергану, Ионов оставил зимовать в центре Памира отряд капитана Кузнецова – 160 пехотинцев и 40 казаков.
Зимовка прошла нелегко, но в целом благополучно и главной цели достигла – соседи умерили прыть и аппетиты, а также посрамлена была английская уверенность, будто бы “войска не могут оставаться в негостеприимном Памире позже конца августа” (Мак-Грегер).
Решено было Памирский отряд сделать постоянным, обновляя его личный состав каждое лето.
В сменный отряд Зайцова вошли: от 4-го Туркестанского линейного батальона – рота пехоты (170 чел.), взвод конно-горной батареи и пулеметный взвод; от 6-го Оренбургского казачьего полка – конная полусотня и взвод боевых ракет; итого до трехсот человек при десяти офицерах и одном враче. На Памир отправились пешим строем, тяжести несли на плечах, а наибольшие, в том числе дрова, везли вьюком на лошадях и кутасах (яках). 400 верст прошли в 20 дней, не встречая на всем пути ни одной жилой юрты. Шадшанский отряд встречал сменщиков ликованием. Капитан Кузнецов выехал навстречу за пять верст, за две версты была выстроена рота пехоты, взявшая “на караул”.
“Весь отряд, крича “ура”, махал шапками, а барабанщики и сигналисты играли честь-фельд-марш. Картина вышла эффектная, действующая на нервы до слез. В укреплении для нас и нижних чинов был приготовлен обед. Опять обменялись здравицами, кутили до 11 часов ночи, смотря на пляску пар пяти охотников-любителей, были и рассказчики. В двух парах славно пылили под гармонию два офицера казака, имея визави Бржезицкого и Рейфальда”, – сообщал Василий Николаевич жене 19 мая 1893 года, на другой день по прибытии в Шаджан. Все тяготы и беды пути сгладились разом и отдалились – гибель нескольких лошадей, отравившихся чем-то от бескормицы, и как всего на два перехода до Шаджана похоронили на высоком бугре, “одев в чистое белье и зашив в Кошму”, рядового пехотинца Дьякова, умер от воспаления легких в сильнейший ночной буран, задохнулся. Еще пятеро солдатиков отряда, кому тоже суждено было остаться на Памире навечно, в тот вечер веселились беспечально и спали крепко.

(На снимке - Капитан Зайцев ведет свою роту; 1890-е годы)

[Николай Памирский]

Летом пехотинцам Сменного отряда взамен устарелых четырехлинейных винтовок были присланы новые трехлинейные образца 1891 года. В одно время с освоением новой винтовки, летними походами, учениями и стрельбами Сменный отряд выстроил к своей зимовке первое, русское, капитальное укрепление на Памире – Пост Памирский (в дальнейшем райцентр Мургаб). Руководил строительством военинженер капитан Серебренников Андриан Георгиевич; им же были построены для зимовки Шаджанского отряда “улитки”, каждая из шести юрт, обмазанных глиной и с одним общим входом.
“Ну что, решен вопрос, где поставить укрепление? – спросил я военного инженера Серебренникова, входя к нему в палатку”, – пишет в своем сочинении “Русские над Индией” Б.Л. Тагеев, на момент этого своего визита – едва ли двадцатилетний вольноопределяющийся из отряда полковника Ионова (стр. 158).
Капитан Серебренников по карте изъясняет юноше – где и что, якобы показывая, как единое место, зимовку Кузнецова на урочище Шаджан и могилу Карагул, где будет построен Памирский Пост, тогда как в натуре между этими пунктами лежит около восьми верст. И далее Тагеев везде именует гарнизон Памирского Поста “шаджанцами” и на прогулки люди Поста выходят “в окрестности Шаджана”.
“Чайку с коньяком? – предложил мне капитан1.
Я не отказался.
Мало помалу в палатку капитана собралось несколько человек; все любили симпатичного Андриана Георгиевича и охотно навещали его. Он всегда ровно относился ко всем и никогда не имел врагов.
Так завтра работаем? – спросил кто-то.
Да, завтра, господа, завтра, – сказал капитан, наливая в кружки, в глиняные чашки и жестяные стаканы чай1 и угощая собравшихся коньячком”.
Эпизод возможный, коли учесть, что никто из чаевников капитану Серебренникову никак не подчинен, ни за кого из них он не отвечает, тоже и за саму постройку, а только за качество строений, ибо не властен решать, кому, когда и каким порядком работать на стройке. И он, шутя, мог уступать нервно-напористым юношам свой походный табурет, свое время, свой чай и т.д., поскольку недосягаемым оставался при этом его инженерный авторитет.
Строевой капитан Зайцов, часто называя своих младших офицеров просто по имени, а старших – и подчиненных, и начальствующих – именем-отчеством, этому “юнцу со странностями”, сразу почуяв в нем неладное, вынужден был указать разделяющую их дистанцию. Не мог он и тени формальности неуправляемой допустить, неся на плечах своих ответственность за три сотни людей на голом бездорожном Памире. Облегчить эту ношу неотступно зависело от всех, а разделить – не полагалось никого. Делился он заботами и помыслами своими, врачуя душу, лишь в письмах к жене, отсылаемых, по возможности, дважды в неделю, с каждой почтой, а также при надежных оказиях. И набралось тех писем, в большинстве пространных, по более сотни – бесхитростное свидетельство истории нашей…
“Вчера, 26 июня, выбрали новое место под укрепление при впадении р. Ак-байтал в Мураб или Ак-су, немного западней могилы Карагул. Таким образом, я придвинулся к тебе на 7 верст ближе, и то утешительно. С 1-го июля, по приезде Серебренникова, начнем разбивку форта и постройку землянок. Грунт – камень, и работа солдатикам предстоит тяжелая”… (27.VI.1893 г.).
“22-го я переводу людей на устье Ак-байтала и после парада делаю закладку нового укрепления. 23 и 24 необходимо устроить людей и распределить работу между отрядами… К несчастью, Кузнецов вызван в Маргелан и я остался один начальником двух отрядов”. (VII.1893 г.).
“У нас утром вчера был снег до 3-х вершков1 и целый день крупа или дождичек с перекатами грома. Работа кирпичей встала, а время бежит. Горе будет, если захватим морозов без крыш на зданиях. Завтра предполагаем закладку первого флигеля под кухню и хлебопекарню. Для сношений Ак-байтала с Шаджаном установлю гелиографное сообщение”… (2.VIII.1893 г.).
“Родная моя Олюра! Сажусь писать тебе с растрепанными нервами: работы такая масса, что сплю в день часов по шести, едва удается съездить на Ак-байтал для осмотра строющегося зимнего детища… В 12 часов отправляю 20 казаков под команду Лейб.-гв. Преображенского полка Ванновского (сын В. Министра) для рекогносцировки в Рошан через урочище Кудару. С ним по назначению Ионова едет Бржезицкий и сотник Репин с 20-ю казаками.
10 числа буду встречать нового командующего войсками2 генерал-майора Повало-Швейковского, который обоим отрядам произведет смотр стрельбы с маневрированием. Прекратил работу кирпичей и на 8 и 9 числа назначил стрельбу из новых ружей. Погода стоит скверная: то дождь, то буран, то снег”… (Чт., 5.VIII.1893 г.).
“Родная, милая моя Олюра, нахожусь в трепаном состоянии и, пожалуй, в угнетенном. Причин к этому набралось изрядно:
1) Будущего 26 февраля произведен не буду3, т.к. Окружной штаб опять завернул представление с указанием, что в этом году уже дана мне награда в виде назначения начальником отряда. Мирюсь – поедем с тобой будущим летом и на осень в отпуск и таким образом скоротаем время до февраля 1895 г.
2) Много перевозить тяжестей из Шаджана на Ак-байтал, а лошадей нет. Одного жженого кирпича для печей надо перетащить 20.000.
3) Постройка зимних помещений идет очень вяло и если до октября не кончим, то работа при ледяной воде вызовет массу ревматизмов, что, разумеется, мне поставят в счет. При большем же утомлении людей опасаюсь развития цинги.
4) Коля застудил горло, болезнь неопределенная и я его отправил для консилиума в г. Ош. Буду обратно его ждать месяц и, если его здоровье не поправится, то придется заменить другим офицером…
Повало-Швейковский, кончивши экзамен надо иной, благодарил и, по-видимому, всем остался доволен. Боевая стрельба с маневрированием обоих отрядов прошла с прекрасными результатами и он К.В.О.1 послал телеграмму, что отряд найден в отличном состоянии. При совместной поездке переговорили о многом и он, между прочим, сказал, что свинью мне подпускает не Гл. Штаб, а Ионов, который усиленно ходатайствует о назначении начальником отряда капитана Скерского, а зав. хозяйством шт.-кап. Бржезицкого, который, оказывается, знал все раньше…” (Ср., 18.VIII.1893 г.).
“25 числа, как я писал уже тебе, я провожаю Шаджанцев, от которых в старом укреплении осталось патронов, юрт и разных запасов и хлама до 3.000 пудов. Как и на чем я их перевезу за 8 верст на Ак-байтал, а главное, на какие деньги, одному аллаху известно. Самый факт временного разделения отряда, отсутствие бани для второй роты, таскание муки и печеного хлеба за 8 верст, невозможность заготовки топлива на зиму – лежат тяжелым бременем.
Ну, да даст Господь здоровья и силы, буду жить надеждой, что к 1 ноября устроим зимние помещения и успокоимся в теплых землянках. Ионов с Алая выступает 15 сентября. Посмотрю, что заговорят мои соседи по уходе отрядов”… (23.VIII.1893 г.).

[Николай Памирский]

Эти версты между старым и новым укреплением, походя скраденные Б. Тагеевым (устами А. Серебренникова; а “Русские над Индией” в справочные издания попали), эти версты налегли на Василия Николаевича не самой тяжелою, но добавочной заботой. Да кто же не знает, как заботы, накапливаясь от разных сторон, сплетаются воедино жгутом узловатым и давят, давят, не давая вздохнуть!
Капитан Зайцов упадочным настроениям не отдавался, находил силы этим самым жгутом жестким подхлестывать свои обстоятельства.
“Сегодня с почтой получил сюрприз в виде уменьшения моей сметы еще на 12 с половиной тысяч по телеграмме В. Министра. Подробности обещают почтой. В чем дело – не знаю…”. (23.V.1893 г.).
“Одышка чувствуется только при быстрых движениях пешком и когда разозлишься. Решил не волноваться, чтобы вернуться к тебе толстым… Мою смету вновь урезали на 10.350 руб., но Бог даст, как-нибудь справлюсь твоими молитвами, моя радость, мое счастье”. (28.V.1893 г.).
“С последней почтой получил опять новую смету, в пятый раз измененную. Сам себе удивляюсь, если они меня не запутают. Безголовые головы, к августу объявляют уменьшенные цифры расхода за апрель, май и июнь, то есть за три месяца назад, как будто я в силах вернуться к прошлому и уменьшить то, что выдано, израсходовано и отчетность с войсками закончена. Приходится писать резкие докладные листа по три. Чтобы добиться отпуска уже утвержденного сметой, надо каждый раз исписать десятки листов бумаги.
Ну да будет, а то влиянием дурной погоды и сам себя и тебя вгоню хандру казенщиной, от которой все равно впредь до отставки не избавишься.
Солдатики сегодня, в воскресенье, выпили по полчарки чистого спирта и в своих лилипутских палатках, прикрытых кошмами, тянут родимые песенки, не заботясь о том, что с ними будет через полгода; они знают, что кто-то позаботится о рваных штанах, теплом помещении, мыле, табаке, еде и т.д. О лошадях болит душа; травы здесь не могу запасти; пока выписано 200 матов саману из Оша. Сквозь массу забот ты постоянно сквозишь моим ангелом-хранителем…”. (2.VIII.1893 г.).
“Здравствуй мой голубь, милая родная Оля! Поздравь меня с новосельем. 25 числа я перешел на устье Ак-байтала и теперь ежедневно подгоняю аршином работы. Сегодня клали балки и решетняк на кухню с хлебопекарней, почти окончили кладку стен приемного покоя, а офицерский флигель доведен до 1/3 высоты…
С уходом отряда Кузнецова у меня на душе стало легче, и порядок свой завелся быстро. Буду еще более доволен, когда уйдет вторая опека Ионова с Алая. Интересно, покажет ли он к тебе свои узкие глаза – вероятно, нет, ибо придется мигать ими. Хотя строго его винить я не могу, ибо естественно просить о назначении начальником отряда за своего сотрудника Скерского, бывшего на Памире в течение двух лет. Я претендую только на то, что не надо было делать это закулисно, а при свидании со мной прямо сказать, как подобает доброму знакомому, что он обязан обещанием…
Нурмету кланяйся и скажи, что я возьму по обещанию на зиму его 10 лошадей – более иметь не положено. Спроси, кому за них отдать деньги за сентябрь, можно ли их передать Байназару”… (Сб.; 28.VIII.1893 г.).
“Сегодня перехожу в свою отрядную квартиру – теплая вышла хата, жаль только, что не побелена: усто1 вместо известкового камня навалил в кирпичную печь простой белой гальки, ну, разумеется, ничего и не вышло, хотя жег ее, бедную, шесть суток…
Ванновский все еще в Дарвазе. Я сижу между двух огней вследствие совершенно различных предписаний и мнений о Рошанских делах Ионова и присылаемых мне из Округа. В распоряжениях своих и в переписке вывертываюсь, как змея, чтобы не задавить самолюбий и не создавать натянутых отношений с Ионовым с одной стороны и упреков или замечаний со стороны Округа и Области. За бесполезное мотание людей в Рошане, уже оборвавшихся, сильно болею душой. Всего тебе, голубке, не передать; при свидании, если пожелаешь, прочтешь вороха, мною теперь получаемые, и тогда только сможешь представить ту громадную бесполезную работу мозга, которую я выношу.
В общем, к 1 ноября, даст Бог, все уляжется, и я вздохну, может быть, полной грудью”… (2.X.1893 г.).
“Это письмо с прочими пакетами я прошу передать тебе нашего строителя Андриана Георгиевича Серебренникова, который, окончив работы, едет в Маргелан. Прошу его зайти к тебе запросто, без визита. Если можешь, пригласи закусить: водку он не пьет, но все сладкое любит, особенно шоколад с хорошим печеньем или пряником. К завтраку купи розового муската или ханского и бутылку чарасу. Котлеты из курицы будут после Памира хорошим блюдом, а мороженое или крем придадут приятную роскошь.
28 октября нижних чинов перевел в зимние землянки. Егор Егорович вернется из Кудары к 8 ноября, о чем передай с поклоном Юзефе Александровне. К завтраку пригласи Юз. Алекс., с которой Андриан Георгиевич хорошо знаком.
Теперь о наших делах…”. (Сб., 30.Х.1893 г.).

[Николай Памирский]

За 86 дней личным составом Сменного Памирского отряда выстроены: приемный покой с аптекой, офицерский флигель с канцелярией и столовой, помещения для роты, казаков и караула, кухня с хлебопекарней и цейхгаузом, бани и на 2/3 насыпан бруствер “усиленной полевой профили”. Сделано сырцового и жженого кирпича 230 тысяч, вырыто каменистого грунта 160 кубических сажен (1600 кубометров), перенесено грунта на носилках и в мешках 65 куб. сажен или 78 тысяч пудов (1.300 тонн), облицована дерном площадь в 102 кв. сажени (410 кв. м), устроено крыш 345 кв. сажен (1.400 кв. м), сложено 40 утермарковских печей, три очага, одна хлебопекарная и одна банная печь, сделано 60 оконных переплетов и 29 дверных коробок с полотнищами.
“Все плотничные и слесарные работы, подноска материалов и кладка стен производились нижними чинами бесплатно. Вода для глины поднималась на гору до 400 шагов. Воскресные дни назначались для осмотра оружия, мойки белья и бани. На каждого рядового, включая мастеровых, пало в среднем 347 рабочих часов и, хотя люди обносились, но здоровье их и душевное настроение сохранились прекрасно.
Постройка укрепления обошлась в 9.135 руб., из коих 6 тысяч руб. отпущенных на ремонт юрт, 1.135 руб. оставшихся от предполагаемой командировки на Памир полковника Галкина и 2.000 руб. из отрядного кредита. Весь материал доставлялся из г. Ош и частью с Алая”.
Сверх таких сказочно скромных расходов капитаном Зайцовым, с разрешения Командующего войсками округа, роздано нижним чинам наградой за постройку Поста 556 рублей из сбереженных сумм.
Эти сведения и цитаты почерпнуты из “Отчета о действиях Памирского отряда капитана Зайцова в период с 26.IV. 1893 г. по 18.X.1894 года”.
“Все здания и само укрепление капитально выстроены, как я уже сказал выше, по проекту и под руководством военного инженера Серебренникова, имя которого останется памятным в истории присоединения Памира; он, при невероятно тяжелых условиях, построил первое русское укрепление на “крыше мира”, которое явилось на Памире истинным чудом”, - не унимается в своем сочинении пылкий Б. Тагеев, невольно ставя Серебренникова в неловкое положение перед сослуживцами; впрочем, и всех других тоже, кого живописал. Так что В.Н. Зайцову умолчание о нем Тагеева истинным благом обернулось.
Капитаны Зайцов и Серебренников сотрудничали с подчеркнутым взаимным уважением, вполне искренним. Василий Николаевич безоговорочно ценил инженерные таланты Андриана Георгиевича и его уравновешенный характер, а тот охотно признавал за неуемно находчивым великодушным Василием Николаевичем его служебное старшинство; дружелюбное доверие прочно устоялось между ними.
“Сереберенников представлен к ордену. Написал о нем хорошее, рекомендательное, официальное письмо и хлопочу о выдаче 160 руб. за излишний пробытый им месяц на Памире. Вероятно, будет доволен. О неоконченных работах в донесениях умолчал – окончу сам. Сдала ли ты на почту полученные от него деньги?”… (22.XI.1893 г.).
Два капитана дружно сотрудничали и в 1894 году. Андриан Георгиевич прибыл на Памир к началу лета для ремонта и достройки Поста и для инженерной съемки предполагаемой новой базы Отряда “в селении Чим (Харох)”, то есть в Хороге, нынешней столице Памира.
“Серебренников аккуратно доставил огурцы, которые съедим завтра, 11 числа, в день твоих и Ольги Дмитриевны именин. Хотел устроить именины я, но приходится отложить до другого раза, т.к. всех офицеров пригласил к себе на обед Мих. Ефремович”… (10.VII.1894 г.).
“Завтра выезжаю я в Шугнан на реку Пяндж с кап. Серебренниковым… Здоров и в приятной компании дорога не тяжела. С собой беру офицерскую палатку и постель без кровати. Валенки, калоши и теплую одежду всю полностью. При мне будут джигит и Антонов”… (31.VIII.1894 г.).
“Дорога, по которой я еду, отчаянная: дикие ущелья с мелким кустарником почти без троп; дорога крадется по откосам среди крупной обвалившейся гальки, каждую минуту боюсь, чтобы лошадь не сломала ногу или бы не оборвала подкову… Письмо твое от 27 авг. получил под Кой-тезеком 4 числа. Мой компаньон А.Г. Серебренников просит передать тебе поклон”. (6.IX.1894 г.).

(На снимке - Василий Николаевич Зайцев, 1894 год )

[Николай Памирский]

Летом Памир еще изрядно лихорадило. Вторглись на Гунт и Бартанг отряды афганцев, демонстрировали на границе китайцы, за спинами тех и других сновали английские офицеры. В Памирский отряд наезжали инспектировать и руководить генералы и полковники, да еще экскурсанты, штатские и военные, и всем требовались лошади, припасы, эскорты и средства усиления. Летом 1893 г. страшный переполох вызвал пропавший, было, на Бартанге с небольшим разъездом штабс-капитан Ванновский (сын Военного Министра!); отрезанный афганцами, он ввязался с ними в стрельбу и отбился, по счастью без потерь – 30 августа 1893 года первое боевое применение трехлинейной винтовки.
Василий Николаевич безошибочно угадывал мирное в общем и целом развитие обстановки вокруг Памира – при всей воинственности демонстраций – отсутствие у кого-либо охоты воевать.
“Ничего сурьёзного. Верней, что все кончится мирным разграничением”, – успокаивал он жену всякий раз при всплесках уездных слухов. А свободные силы и внимание отдавал благоустройству местного населения реденького.
“Дела становится мало и, потому, иногда даже посвистываю. Весной хочу устроить Памирскую ярмарку для жителей и постоянный караван-сарай для купцов. Рад, что мое хозяйство исполнено и выслано для продажи туземцам 1.000 пудов провианта1 по 1 руб. 50 коп. за пуд. Убыток приймется за земский счет.
Я, кажется, писал тебе, что китайцы с границы ушли, хотя лазутчиков еще к нам посылают. На днях одного схватили, приказал казакам дать 50 плетей и выпроводить за границу. Вчера получил сведение, что и афганцы из Рошана ушли все до одного в г. Кала-и-бар-Пяндж (ю.з. угол карты). Теперь против Рукина в Кударе врагов нет, и всю зиму можно спокойно есть кашу и спать. Кричать о неприятеле разрешаю только спросонку”... (4-7.XI.1893 г.).
“На днях приступлю к составлению большого доклада об устройстве Памирского населения: базар, обеспечение продовольствием, пути сообщения, перенесение таможенной линии с Бор-добы на Мургаб, работы на пути, мельница, мечеть, отдача первых учеников в ошскую туземную школу и т.д… Русское знамя надо водворить на Памире основательно и в этом будет наша гордость”. (17.I.1894 г.).
Весною 1894 года в сорока верстах от Поста вниз по Мургабу, на урочище Агалхар, силами и умением тех же нижних чинов, которые построили Пост, была распахана горная целина и сделаны опытные посевы: пшеницы, ячмени, ржи, кукурузы, репы и бобов на двух поливных участках общей площадью 1.500 кв. саженей (70 соток), а вблизи Поста разведен огород.
За зиму и весну Василий Николаевич дружественными увещательными письмами сумел найти верный тон общения с обоими соседями: афганским пограничным кумайданом (комендантом) и китайским джандарином, изрядно ошарашенными приходом-уходом грозных отрядов Ионова. В капитане Зайцове признали неизбежного соседа надолго. Отношения насмешливого обоюдного дружелюбия, не чуждые подозрительности, однако же, и не пахнущие порохом, в дальнейшем удерживались на Памире и при самых нервозных пограничных обстановках.
“Воинственные наклонности китайцев улеглись с приездом из Кашгара на оз. Булун-куль моего соседа, н-ка киргизской лянзы почтенного Джан-дарина, которому я пошлю 15 марта поздравительное письмо с новым Китайским годом по счету 20-м благополучного правления Государя Гуань-шуя Великим Дайцинским (или Китайским) царством”… (11.III.1894 г.).
Летом частям Памирского отряда по приказам генерала Ионова пришлось выдвигаться за три сотни верст от Поста к пограничному Пянджу и обошлось – слава Богу – без стрельбы. В конце августа капитан Зайцов убирал первые на Восточном Памире поля.
“Пробные посадки на огороде показали, что на высоте Поста возможно разводить: капусту, картофель, лук, редьку. Клевер поднялся на шесть вершков и может дать не более одного сбора. Редис и репа успели отцвести и дать семена”. На урочище Агалхар “весь ячмень созрел и дал урожай при пробном обмолоте семь-десять; репа, которую туземцы особенно любят, дала плоды средней величины; пшеница, рожь, кукуруза и бобы захвачены ранними заморозками и сжаты без зрелого колоса на солому. Ячмень оставлен у волостного Тукура на семена для посева на будущий год”.
В “Отчете” В.Н. Зайцова видится рука судьбы, подвигнувшая именно его обживать Памир по настоящему. Разумеется, строили и сеяли на Памире и после него, но уж никто – на голом месте и с такой молодецкою спорой хваткою. А Василий Николаевич умудрился еще, сверх своих бесчисленных памирских работ, поучаствовать в меру тесных памирских возможностей, в VI-м переиздании своего “Руководства для адъютантов”! Затерялось где-то его Предисловие к этому изданию, а его переписка с издателем и редактором по расчетам за печатание на удивление повторяет зеркально историю с его отрядной сметой: там его расходы, раз от разу урезались – здесь также неумолимо росли. И все-таки книга порадовала его очень, придя к нему на Памир зимою. Он одарил ею множество людей, просто дружественных ему, зависимых от него и настоящих – до почтовых чиновников “за труды по переписке”; и удостоился “очень любезных писем” с благодарностью, искренним уважением и преданностью, в том числе и от генералов.
“Таким языком мне не писал еще ни один генерал. Порадуйся со мной, если не за меня, то за чинов отряда. При таких отношениях мне легче сделать более добра. Туземцев представлю к наградам человек восемь, а потом буду хлопотать за офицеров”. (17.I.1894 г.).

(На снимке - супруги Зайцевы с дочкой Женечкой. 1890 год)