От Горбачёва до конца эпохи (1988 - 2000 гг.)

[Павел Сердюк]

* * *
Один человеческий фактор
терзался на зрелости лет.
По жизни пахал он, как трактор,
но жизнь – лотерейный билет.

Он не был работник прилавка,
а корень свой вёл от сохи.
Буфетчица рыжая Клавка
желала его в женихи.

А он всё мечтал о принцессе.
Вознёсся в стихах до небес.
И в творческом этом процессе
закончил какой-то ликбез.

А время строптиво бежало.
Принцессы давно не видать.
И это его раздражало,
смущало души благодать.

Но он всё терпел – не сдавался,
принцессу капризную ждал.
В журналах он не издавался
и, мудрствуя, так рассуждал.

Страдает в девичестве Клавка,
безвременно мучаюсь я.
Печальныя повести главка,
мучение – суть бытия.

* * *
Вечер прошёл, как гастроли в Париже.
Очаровательна и хороша,
ночь надвигалась всё ближе и ближе, -
нежная ночь, как ладонь малыша.

* * *

Юля, в общем-то, красива
и большая в высоту.
Маме Юлиной спасибо,
что родила Юлю ту.

Юлю тщательно поздравим,
возложа у ног цветы.
Возлагая, душу травим,
сколь приятна, Юля ты.

С Вами мы купались в море
и ещё пойдём в поход.
Вас в своём сердечном вздоре
буду помнить целый год.

Покидая город Сочи,
знай, - в шахтёрской стороне
помню всё, вздыхая очень,
и ворочаясь во сне.

* * *

Перед тобой склоню колена,
наморщу лоб, втяну живот.
Из твоего не вырвусь плена
ни через день, ни через год.

* * *

Девочка по «этому вопросу»,
этому поэту дай совет.
Как ему прожить «ни дня без спросу»,
если спросу ежедневно нет.

То у них гриппозные приёмы,
то у них бассейны до краёв.
Девочка, бесспросные проёмы
губят нас, как кошки воробьёв.

Девочка, по этому вопросу
всё должно быть точно решено.
Если жертву мы несём Эросу,
то ритмично и последовательно.

* * *
От боли страдал я, как Лазо я.
Не в радость ни кофе, ни суп.
По вашим стараниям, Зоя,
мне пломбой украсили зуб.

Заметно прибавил я в весе
от грамма цемента – и вот
я сыт и, по-прежнему весел,
пью чай и холодный компот.

Ночами без мук засыпая,
шепчу вам стихи, что сложил,
как будто бы рвы засыпая,
к покою я путь проложил.

* * *

Вот ведь какая случилась История.
Город NN, а точнее – Евпатория,
славен училкой. Аудитория
очень обширна, что знает её.
Любят и ценят Тамару Иванну
и отправляют почти, что в нирвану -
принять бассейн и жемчужную ванну,
чтобы поправить здоровье своё.
К ней сувениром донецких степей
я приезжаю – не хочешь, ни пей!
И ежедневно смотрю на неё.
Сердце пробило стрелы остриё.
Время свиданий, увы, пролетело,
автобус увёз вожделенное тело,
чтобы ночами тиранить тетради.
Писем прошу у судьбы, Христа ради.
Печальней нет истории на свете.
Я за базар и за стихи в ответе.

* * *


Автобус ушёл, и закрылась страница
в курортном романе на веки веков.
Когда улыбнулась судьба, как блудница,
я вырвал себя из привычных оков.

Во имя приятных и чистых мгновений,
постылых привычек, разрушил печать.
Наивных поступков, смешных откровений
я стал обладатель. И утро встречать -

и мне довелось, не смотря на приметы,
как бодрому юноше, и потому
мне дороги, в общем, простые предметы,
что дарят на память душе и уму.

* * *

Когда я получил письмо,
то сразу, как борец Сумо,
прибавил сильно в весе
от радости. Когда читал,

я вас безмерно почитал
и был предельно весел.
Хорош привет ваш, что сказать,
но краток. Больше бы связать

вам строчек в том привете.
Но, всё ж, я счастлив. Потому
я волю чувствам и уму
даю в своём ответе.

* * *

В некритический женский День
Юлианского календаря
чище помыслов светлых надень
одеяния, собственно говоря.

Ты купи дорогих цветов,
фруктов, сладостей и вина.
Будь любимых любить готов!
Монолог подскажет весна.

Обращаясь к себе самому
с разговором таким с утра,
я мотивчик мычу, как му-му,
брею щёки и бритва остра.

Сквозь порезы супонится кровь.
Гормональный терпя урон,
я рифмую и хмурю бровь.
Из картофеля и макарон

состоя, почти, что на треть,
удивляюсь – откуда во мне
существует способность гореть,
и тонуть в этом мартовском дне.

* * *

Я лежу на гараже
в неглиже.
От загара всё уже
лучше, чем у Фаберже.

* * *

Любимица зрелищ, полночных планет
ласкает мой слух в телефонной беседе.
Увидеть вас лично, возможности нет
и слушать мешают не злые соседи.
Предмет моих мыслей последней поры -
подарок Богинь, а точней Мельпомены
в почёте большом у смешной детворы
и я ощущаю в себе перемены.
Во мне происходит миграция птиц,
дрейфуют привычек моих континенты.
И физика элементарных частиц
у нас одинакова. Мы абоненты
одной – не подвластной для времени сети,
и пойманы музыкой в нотные сети.

* * *

[Павел Сердюк]

Марш (отсюдова) коммунистических
бригад

Сегодня мы не на параде,
да и не хочется идти.
Подал бы Запад, Христа ради,
или налил для бодрости.

Вчера ещё Христа пинали,
ругали Запад, но Восток,
позорно проиграв в финале,
прошёл через дыру в анале
истории, что мы загнали
как лошадь. Смраден и жесток.

Шесть лет толкли мы воду в ступе -
шёл перестроечный процесс.
Ещё тепло осталось в трупе
чудовища КПСС.

И из нетленной этой плоти
остались кадры у руля.
Они нам всем гробы сколотят
из деревянного рубля.

* * *

Товарищи вдруг стали господами.
Их жёны тоже чем-то вроде дам,
Но хамство, накоплённое годами,
присуще скороспелым господам.

Вчера ещё они вели нас к Изму
и били в грудь, а нас по голове.
Мы перестройку приняли, как клизму,
они – как путь к деньгам и булаве.

И снова в грудь стучат и обещают царство -
земное, каждому, через немного лет.
Цари уже царят, нам создали базарство.
Не будет правды, не было, и нет, -
(ну хоть берись за кол и пистолет).

Всё бесполезно. Всё равно обманут -
кого у этой власти не поставь.
В мозги словесного напичкают туману,
небесную и ту отнимут манну,
и будет облегченье лишь карману.
Опять прогнись под клизму и подставь.
* * *
РОБИН ГАДЫ

Разрушительнее ядерных ракет
наш бандитский и чиновничий рэкет.

Одни дерут с меня налоги,
другие алчут щедрой мзды.
Как зверь, затравленный в берлоге,
и жертва пыточной узды,

я вырываюсь из объятий
вельмож чиновных и громил.
В бесправьи денежных изъятий
мне белый свет уже не мил.

И возникает чувство мести
на месте веры и в душе
пустыня из плохих известий,
и руки чешутся уже.

* * *

Теперь пенсионер
ребятам всем пример.
Носили мы цегейку и мохер,
работали всю жизнь в ЭСЭСЭСРе,
а поимели, извините – хер.

Союз повержен, как колосс Родосский.
Бесчисленны страдания рабов.
Похвальных грамот жалкие обноски,
почётные значки, знамёна, доски -
сменяйте нам на доски для гробов.

* * *

ПАРТОКРАТЫ

Мы в начале растерялись.
Оробеть не мудрено!
Пили, вешались, стрелялись
или прыгали в окно.
Но!
Потом сообразили:
в перестроечный процесс
тот, кто раньше ездил в Зиле,
пересядет в Мерседес.

* * *

У банкиров норов кроткий,
палец в перстне, жир в бородке,
невесёлые остротки
и печально век короткий.

* * *

Быстро кончилась соломка -
ждёт сегодня Таню ломка.
Тише, Танечка, не плачь.
Плач – косметики палач.
Проливатель слёз – Татьяна,
выйдя замуж за смутьяна,
родила двух дочерей.
Брак замучил, как чирей.
С детства Таня зналась с Олей,
что дружила с гадким Колей,
что хотел разбогатеть,
чтоб не знать, куда их деть.
С ней свела меня судьбина,
чтоб лишить гемоглобина.
Чтоб улучшиться крови,
ем гранаты и киви.
Пью ещё лекарств по жмене,
но живу я тем не менее.

* * *

Я – челнок!
Я в труде, как в бою одинок.
Я не чувствую рук, состраданья и ног.
Водку пью и жую от простуды чеснок.
Я – челнок.

Одеваю страну и кормлю.
Я – челнок.
Образ жизни подвижный терплю,
как пинок, -
Я – челнок! Я – челнок! Я – челнок!

* * *

Стоптав ходули,
спокойно уйду ли,
когда, как парус,
в сбербанке надули.

* * *

Когда нам возле сорока
и мы в своём уме пока,
и сила есть в руках,
и соли мало в позвонках,
и знания и страхи
накоплены у нас в коре.
Увы, сентябрь уж во дворе -
пол фразы сказано – тире.

Не поцелуи на заре,
а жизненные крахи
нас ожидают, но в сердцах,
как будто в сахарах-сырцах
мы, всё же, сладость ищем.
Но поиски затруднены -
ведь шансы, что судьбой даны, -
как подаянье нищим.

* * *

ЖЕНЬ-шенчик

В уличном движении
шёл и тихо пел,
шёл и встретил Женю я
в праздничной толпе.

В целях постижения,
что за человек,
вдруг спросил у Жени я
месяц, день и век.
Голова в кружении,
хоть в плечах сажень.
Имя то у Жени
ласковое – Жень.

Что-то в нём целебное,
что-то от корней.
Золотые, хлебные
волосы на ней.

Устною беседою
мы увлечены.
Мы на жизнь не сетуем -
хоть бы хны.

И не тот уже я.
И не та она.
Дружба наша, Женя,
истинна.

* * *

РАКУ от СКОРПИОНА

Я – не противораковое средство!
Надёжен, доступен, всегда есть в продаже.
Бывает приятным со мною соседство,
сожительство и соучастие даже.

Я – скорпион! Назовите иное
животное малых размеров, но краше.
Весь в скорби он. Он – вместилище гноя,
жертву преследуя, гневен и страшен.

Я – скорпион! Я страдаю от яда
собственных слов и суждений о мире.
Добр и надёжен, а что ещё надо?
Я Вам нужней, чем бумага в сортире.

Раки! Давайте ж дружить откровенно!
Членистоноги, ведь мы и с клешнями.
Примем подкожно и внутривенно
порцию нежности. Пригоршнями!

* * *
Падают уныло абрикосы
и о почву мнут свои бока.
Падших тут же поедают осы
потому, что голодны пока.

Пёс безродный мух хвостом гоняет,
потерявши всё, кроме цепей.
Скучно абрикосы обоняет.
Как медаль в груди его репей.

Сонная природа засыхает
под напором солнечных лучей.
Безнадёжно человек вздыхает
бесполезный, немощный, ничей.

Время безразлично расставляет
запятые, точки и тире.
Кто судьбой моею, управляет?
Кто же я, зачем и в чьей игре?


* * *

Глубокая осень стояла
в предчувствии мелкой зимы.
У ног моих бездна зияла,
над прошлым дымились дымы.

Над будущим что-то витало
зловещим крылом воронья.
И это меня угнетало.
Спасали сеансы вранья.

Я врал, что не так всё и плохо,
что полон я смысла и сил.
Душевного переполоха
я мерзкую массу месил.

Лепил я себя из отбросов
и рвани защитных одежд,
на ребра из вечных вопросов
нанизывал мякоть надежд.

Мучительная ломка и кройка,
но знал я по книгам тогда,
что могут расти на помойках
цветы и цвести без стыда.

* * *

С тобою что-то происходит.
Огонь погас, тепло уходит.
А я, участник этой драмы,
своей души разрушив храмы,
пытался облик твой спасти,
но не сберёг его, прости.
И вот опять опустошённый,
я скучен, как пример решённый,
и скручен, как премьер лишённый,
но, кажется, живой.
И я ещё себя наполню,
каким я был, себе припомню,
и все приличия исполню.
Как пёс сторожевой,
беречь я буду наши даты -
уйду когда, уйдёшь когда ты.

* * *

Мне сорок пять, а кажется, что больше.
Забавный возраст, после тридцати,
тем хуже я живу, чем дольше,
а ведь хотел в историю войти.

Но я вошёл, в историю болезни,
и я открыл в ней множество страниц.
Ем пищу не вкуснее, а полезней -
и мне не сторожить уже границ.

Мне сорок пять, а кажется, что меньше.
В душе я безнадёжный пионер.
Люблю я книги, яблоки и женщин,
и в силах я подать дурной пример.

Мне сорок пять. Кукушка улетела,
вопросов нет, ответов и житья.
Душа болит, но мне какое дело.
Я скорпион. Неистребимый я.


* * *

Вокруг Света. Куда ни глянь.
Она уборщица в валютном коридоре.

* * *
Душа моя изнемогла.
Устал я извлекать уроки -
и вот пишу Вам эти строки,
и рифма первая легла,
как женщина. И лист бумаги -
белее самых белых магий,
ждёт слов моих, как ждёт игла
свои связующие нити
и ткани, чтоб соединить их.
Такие, в общем-то, дела.
У нас гражданские, но всё же,
я вам пишу. Звонки мои, похоже,
ушам твоим приятны до сих пор -
и пусть тебя, по-прежнему, тревожит
в ночи мой телефонный разговор,
но я пишу. Ведь рукопись нетленна.
Слова бегут, как узники из плена,
из россыпей и залежей души.
Бегут, как Буратино из полена -
побеги эти трижды хороши.

Полезны, как проросшая пшеница,
мои слова. Ведь правая, десница,
писала их, а правой стороной
мужчины отрабатывают карму.
Они войдут в тебя, как входит сон в казарму,
где спят защитники страны родной.
Потом твоя пушистая ресница
сомкнёт глаза, и сон тебе приснится.
Уснёшь. И в этом чудном сне
исчезнет всё, и будем мы одне.
Изученный, как вывеска у входа,
измученный, как мат в четыре хода,
тебя искал я долгие два года,
но скуден был улов.
Открыт тебе, как зал для посещений.
Предмет любви и стихопосвящений,
ты – лучшее из мест для помещений
приятных слов.

* * *

Налоги все стране отдав,
лежу спокойный, как удав.

* * *

Я отдыхаю на уровне моря.
Волны приятно щекочут бока.
Катер на гребне, как кот на заборе,
и величаво плывут облака.

Йодом пропах, как повязка на ране.
Рыбная молодь резвится в воде.
Из черепах подают в ресторане
первое блюдо в богатой еде.

Что мне с того? Я лежу на диване.
Из покрывал – лишь газеты на мне.
Из новостей – перестрелка в Ливане,
да макароны в кастрюльке на дне.

Плещет игриво луковое море,
фрукты с ветвей поступают в еду.
Я напишу на прогнившем заборе,
как я имею всё это в виду.

* * *

Без милой, и не в шалаше,
и не в Раю свой век моргаю.
Периодически к шерше
ля фам попыткам прибегаю.

Но поисковый подвиг мой
какой-то вялый, даже сонный.
И марш игривый Мендельсонный
напутствует меня домой.

О пресном ужине горюя,
и о прожитом скучном дне,
вновь одиночество варю я,
как суп, на медленном огне.

* * *

Я живу на улице Ленина -
нашей бывшей страны учредителя.
С ним рифмуется имя Ленино -
с редким отчеством прародителя.

Рядом с улицей Крупской мужа,
мы встречаемся в учреждении.
Ею я восхищён, и к тому же,
утверждаюсь я в убеждении,

что склоню пред тобою колени,
упаду пожелтевшей листвой.
Пусть я буду немножечко Ленин,
пусть я буду немножечко твой.

* * *

Большой любитель рыбных блюд, -
искал я Рыбу во вселенной
и ждал, как воду ждёт верблюд.
И случай свёл меня с Еленой.

Большой ценитель рыбных тел,
я у судьбы прошу рецепта.
Посуда есть, хотя не Цептор,
но лучшей я и не хотел.

Большой желатель рыбных дней, -
я рад приятному сюрпризу.
Де-юре – оформляю визу,
Де-факто – думаю о ней.

* * *