Рубрика " Секретные архивы "

[Justice]

Михаил Ефимович Кольцов — За что? Почему? (часть-1)
Две пули для двух сердец
Популярность этого человека был сравнима с популярностью челюскинцев или папанинцев, его репортажами зачитывалась вся страна, к его книгам писали предисловия Бухарин и Луначарский, он состоял в переписке с Горьким, встречался со Сталиным — и вдруг арест. За что? Почему? Что натворил этот любимец партии и правительства? Ответов на эти вопросы не было более полувека — всякого рода версии и домыслы не в счет.
Но мне эти ответы найти удалось: они в следственном деле № 21620 по обвинению Михаила Ефимовича Кольцова. Три тома лжи, клеветы, наветов и оговоров. Три тома нелепейших признаний, убийственных характеристик и, от этого тоже никуда не деться, три тома кошмарных показаний, которые сыграли роковую роль в судьбах многих и многих людей.
Открывается дело постановлением об аресте и привлечении к ответственности по статье 58 — 11 УК РСФСР. Примечательно, что утвердил его лично Берия. Думаю, что его подпись родилась не случайно: чтобы арестовать такого человека, как Кольцов, нужна была виза не менее чем наркома внутренних дел. Ни секунды не сомневаюсь, что была и другая виза, только устная: не согласовав вопроса со Сталиным, даже Берия не мог поднять руку на человека, которого в Кремле «ценят, любят и доверяют» — именно так говорил о Кольцове человек из ближайшего окружения Сталина.
Самое странное, что именно в те дни, когда Михаила Ефимовича стали приглашать в Кремль и говорить, как его ценят, Кольцова начали обуревать дурные предчувствия. Весной 1937 года Михаил Ефимович ненадолго приехал в Москву из Испании, где шла гражданская война. О перипетиях этой войны в Советском Союзе узнавали, в основном, из очерков Кольцова, поэтому отблеск этой бескомпромиссной борьбы ложился на боевого спецкора «Правды» и создавал вокруг него ореол популярности и славы. Кольцова наперебой приглашали на фабрики и заводы, в наркоматы и школы, где с восторгом слушали его рассказы о героической борьбе испанских республиканцев, а также пришедших им на помощь членов интернациональных бригад.
Одной из самых серьезных аудиторий была самая немногочисленная, состоящая всего из пяти человек. Это были Сталин, Ворошилов, Молотов, Каганович и, конечно же, самая мрачная фигура тех лет, нарком внутренних дел Ежов. Вопросы к Кольцову и его пространные ответы заняли более трех часов. Что было дальше, со слов Кольцова рассказывает его родной брат, известный художник-карикатурист Борис Ефимов.
«Наконец беседа подошла к концу. И тут, рассказывал мне Миша, Сталин начал чудить. Он встал из-за стола, прижал руку к сердцу и поклонился. «Как вас надо величать по-испански? Мигуэль, что ли?».
«Мигель, товарищ Сталин», — ответил я. «Ну так вот, дон Мигель. Мы, благородные испанцы, сердечно благодарим вас за ваш интересный доклад. Всего хорошего, дон Мигель! До свидания». — «Служу Советскому Союзу, товарищ Сталин!»
Я направился к двери, но тут он снова меня окликнул и как-то странно спросил: «У вас есть револьвер, товарищ Кольцов?» — «Есть, товарищ Сталин», — удивленно ответил я. — «Но вы не собираетесь из него застрелиться?» — «Конечно, нет, — еще более удивляясь, ответил я. — И в мыслях не имею». — « Ну вот и отлично, — сказал он. — Отлично! Еще раз спасибо, товарищ Кольцов. До свидания, дон Мигель».
На следующий день, вспоминает Борис Ефимов, Миша поделился со мной неожиданным наблюдением.
— Знаешь, что я совершенно отчетливо прочел в глазах «хозяина», когда он провожал меня взглядом? Я прочел в них: «Слишком прыток».
Вскоре Кольцов снова уехал в Испанию, а когда вернулся, на него, как из рога изобилия посыпались, должности, ордена, депутатство в Верховном Совете РСФСР и даже звание члена-корреспондента Академии наук СССР. Казалось бы, чего лучше, чего большего ждать от жизни?! И все же, дурные предчувствия не покидали Кольцова.
— Не могу понять, что произошло, — не раз говорил он брату. — Но чувствую, что что-то переменилось. Откуда-то дует этакий зловещий ветерок.
Надо сказать, что Кольцов искренне, глубоко и фанатично верил в мудрость Сталина. В Сталине ему нравилось абсолютно все! И он этого не скрывал. Больше того, он этими чувствами делился на страницах «Правды», «Огонька», «Крокодила», еженедельника «За рубежом» и других изданий, которыми, по воле партии, то есть Сталина, руководил в те годы
Но в приватных беседах с братом Михаил Ефимович делился тем, чем не мог поделиться с многомиллионной читательской аудиторией.
— Думаю, думаю, — озабоченно говорил он, — и ничего не могу понять. Что происходит? Каким образом у нас вдруг оказалось столько врагов? Ведь это же люди, которых мы знали годами, с которыми жили рядом. Командармы, герои гражданской войны, старые партийцы! И почему-то, едва попав за решетку, они мгновенно признаются в том, что они враги народа, шпионы, агенты иностранных разведок. В чем дело? Я чувствую, что сойду с ума! А недавно Мелис ( в те годы начальник Главного политического управлении РККА — Б.С.) показал мне резолюцию Сталина на деле недавно арестованного редактора «Известий» Таля: несколько слов, адресованных Ежову и Мелису, предписывали арестовать всех упомянутых в показаниях лиц. Понимаешь? Люди еще на свободе, строят какие-то планы на будущее и не подозревают, что уже осуждены, что по сути дела уничтожены одним росчерком красного карандаша.
А потом был звонок, зловещий звонок! В Москву приехали командующий ВВС Испании генерал Сиснерос и его жена Констанция. Кольцов дружил с ними в Испании, и организатором их встреч Москве был он. Всевозможных встреч и приемов было множество. Но на прием к Сталину чету Сиснеросов пригласили без Кольцова.
Деталь, казалось бы, пустяковая, но в те времена именно по таким деталям судили не только о благосклонности «хозяина», но и о шансах на жизнь. Да и дурные предчувствия самого Михаила Ефимовича были далеко не беспричинны: дело в том, что агентурная разработка Кольцова началась еще в 1937 году. Кольцов мотается по фронтам, пишет свой знаменитый «Испанский дневник», а на него уже собирают компромат. Кольцов возвращается из Испании, выступает на фабриках и заводах, встречается в Кремле со Сталиным, снова уезжает в Испанию, а разработка продолжается. Иначе говоря, он уже был одним из тех, кто еще на свободе, но уже осужден к уничтожению одним росчерком красного карандаша.
И лишь теперь, без малого семьдесят лет спустя, удалось установить, кто, если так можно выразиться, дал старт антикольцовской кампании. Этим человеком был генеральный секретарь интернациональных бригад Андре Марти. В его подчинении было около 35 тысяч коммунистов, социалистов и анархистов, приехавших из 54 стран. И лишь один ему не только не подчинялся, но даже имел смелость указывать на ошибки. Этим человеком был Михаил Кольцов. Смириться с таким, с позволения сказать, двоевластием, Марти не мог. Так, сам того не ведая, Михаил Ефимович нажил себе в этом человек смертельного врага.
Удивительно, но об этом знал даже Эрнест Хемингуэй, который в своем романе «По ком звонит колокол» вывел Кольцова под фамилией Карьков.
«Андре Марти смотрел на Карькова, и его лицо выражало только злобу и неприязнь, — писал Хемингуэй. — Он думал об одном: Карькове сделал что-то нехорошее по отношению к нему. Прекрасно, Карьков, хоть вы и влиятельный человек, но берегитесь!»
Марти не мог уничтожить Кольцова своими руками, поэтому решил это сделать с помощью всем известного покровителя московского журналиста – Иосифа Сталина. Донос, который Марти отправил по своим каналам, совсем недавно был обнаружен в личном архиве Сталина. Вот его подлинный текст.
«Мне приходилось и раньше, товарищ Сталин, обращать Ваше внимание на те сферы деятельности Кольцова, которые вовсе не являются прерогативой корреспондента, но самочинно узурпированы им. Его вмешательство в военные дела, использование своего положения как представителя Москвы сами по себе достойны осуждения. Но в данный момент я хотел бы обратить Ваше внимание на более серьезные обстоятельства, которые, надеюсь, и Вы, товарищ Сталин, расцените как граничащие с преступлением:
1. Кольцов вместе со своим неизменным спутником Мальро вошел в контакт с местной троцкистской организацией ПОУМ. Если учесть давние симпатии Кольцова к Троцкому, эти контакты не носят случайный характер.
2. Так называемая «гражданская жена» Кольцова Мария Остен (Грессгенер) является, у меня лично в этом нет никаких сомнений, засекреченным агентом германской разведки. Убежден, что многие провалы в военном противоборстве — следствие ее шпионской деятельности».
А теперь вспомните знаменитую встречу в Кремле после возвращения Кольцова из Испании, когда вождь называл его доном Мигелем и интересовался, не собирается ли он застрелиться. Сталин шутил, чудил, а донос уже лежал в его сейфе, и НКВД начало собирать компромат на Кольцова: подбирались его старые репортажи 1918-1919 годов, в которых он высказывался отнюдь не просоветские, выбивались показания из ранее арестованных людей, которые характеризовали Кольцова как ярого антисоветчика.
На основании этих данных родилось то само постановление об аресте, которое завизировал лично Берия. Вот он, этот уникальный документ: до сих пор о нем никто не знал и, как говорится, в глаза не видел.
«Я, начальник 5 отделения 2 отдела ГУГБ старший лейтенант Райхман, рассмотрев материалы по делу Кольцова (Фридляндера) Михаила Ефимовича, журналиста, члена ВКП (б) с сентября 1918 года, депутата Верховного Совета РСФСР, нашел: Кольцов родился в 1896 году в городе Белостоке в семье коммерсанта по экспорту кожи заграницу. С начала 1917 года Кольцов сотрудничал в петроградских журналах. В летних номерах «Журнала для всех» помещен ряд его статей с нападками на большевиков и на Ленина…
В 1921 году, будучи направленным НКВД в Ригу для работы в газете «Новый путь», Кольцов встречался с белоэмигрантскими журналистами. Тогдашняя жена Кольцова актриса Вера Юренева поддерживала тесное общение с белоэмигрантами. Со своей нынешней женой Елизаветой Полыновой Кольцов познакомился в Лондоне — она жила там с семьей, которая уехала в Англию в начале революции. Позже она переехала в Москву.
Друга жена Кольцова — Мария фон Остен — дочь крупного немецкого помещика, троцкиста. Кольцов сошелся с ней в 1932 году в Берлине. По приезде в Москву Остен сожительствовала с ныне арестованными как шпионы кинорежиссерами, артистами и немецкими писателями.
Родной брат Кольцова — Фридляндер (историк) расстрелян органами НКВД как активный враг. Второй брат Кольцова — Борис Ефимов, троцкист, настроен резко антисоветски, обменивается своими враждебными взглядами с Кольцовым.
Материалами, поступившими в ГУГБ в последнее время, установлено, что Кольцов враждебно настроен к руководству ВКП (б) и соввласти и является двурушником в рядах ВКП (б).
На основании изложенных данных считаю доказанной вину Кольцова Михаила Ефимовича в преступления, предусмотренных статьей 58-11 УК РСФСР, а потому полагал бы Кольцова Михаила Ефимовича арестовать и привлечь к ответственности по ст. 58-11 УК РСФСР».
Такой вот документ — странный, нелепый, с множеством фактических ошибок. Скажем, настоящая фамилия Кольцова не Фридляндер, а Фридлянд. И никакого брата-историка у него не было. Правда, незадолго до этого, действительно, был расстрелян декан исторического факультета МГУ профессор Фридляндер, но никакого отношения к Михаилу Кольцову он не имел. Но ни Райхмана, ни Берию это не интересовало: подумаешь, какой-то расстрелянный профессор, к тому же такой же еврей, как и Фридлянд-Кольцов.
Попутно возникает вопрос о командировке Кольцова в капиталистическую Ригу, куда Кольцов был туда направлен НКВД. Он что, был сотрудником НКВД? Ведь людей, не имеющих отношения к своему ведомству, НКВД в загранкомандировки не отправляло. А поездки в Берлин и Лондон, откуда он вывез жен-троцкисток, они тоже организованы НКВД? Если это так, то какие функции выполнял Кольцов во время поездок в откровенно враждебные страны? А может быть, руководители НКВД Генрих Ягода (он же Енох Гершенович Иегуда) и Николай Ежов помогали Кольцову из чисто приятельских побуждений? Теоретически это, конечно, возможно, но практически абсолютно исключено.
Непонятно и другое: почему резко антисоветски настроенный троцкист.
Борис Ефимов на воле? Уж кого-кого, а его-то должны были арестовать в первую очередь — ведь он, как никто, находился под прямым тлетворным влиянием старшего брата.
Как бы то ни было, но хоть и коряво, указание вождя было выполнено: Михаил Кольцов оказался в печально известной Внутренней тюрьме Лубянки.
(Продолжение следует)

Материал взят с интернет-журнала "Хранитель" http://www.psj.ru/

[Justice]

Первый допрос состоялся 6 января 1939 года. Вел его следователь следственной части НКВД сержант Кузьминов.
— Пятого января вам предъявлено обвинение, что вы являетесь одним из участников антисоветской правотроцкистской организации и что на протяжении ряда лет вели предательскую шпионскую работу, а теперь занимаетесь запирательством. Признаете себя в этом виноватым?
— Нет, виновным себя в это не признаю. И запирательством я не занимаюсь.
— Следствие вам не верит. Вы скрываете свою антисоветскую деятельность. Об этом мы будем вас допрашивать. Приготовьтесь!
Пока что Кольцов держится твердо, обвинения решительно отвергает и на компромисс со следователем не идет. Судя по всему, он не придал особого значения ни восклицательному знаку в конце фразы, ни зловеще-двусмысленному совету к чему-то там приготовиться. А зря! Допрос, состоявшийся 21 февраля, показал, что с Кольцовым основательно поработали, и он дрогнул.
— Повторяю, что вражеской деятельностью против советской власти я не занимался, уверенно начал он, и вдруг, после паузы, добавил: — Не считая статей 1919 года.
— Какие статьи вы имеете в виду? — тут же вцепился следователь.
— Я имею в виду несколько статей в буржуазных газетах, таких как «Киевское эхо, «Вечер», «Наш путь» и «Русская воля», написанных в 1917 — 1919 годах.
— А когда вы вступили в партию? — как бы ненароком поинтересовался следователь.
— В сентябре 1918 года. Рекомендующими были Луначарский и Левченко, — гордо заявил Кольцов.
— Очень интересно! — торжествующе усмехнулся следователь. — Значит, уже будучи коммунистом, вы принимали участие в антисоветских газетах и печатали там свои статьи?
Это была первая победа сержанта Кузьминова. Михаил Ефимович понял, что попался, и ему ничего не оставалось, как подписать протокол с довольно неприятной для себя формулировкой.
— Да, я это подтверждаю и не отрицаю в этом своей вины, — вынужден был признать он.
Потом была более чем месячная пауза. На допросы Михаила Ефимовича не вызывали, ни читать, ни писать не давали, общаться было не с кем — и он затосковал. Деятельная натура журналиста искала выхода, и хитроумный следователь этот выход нашел: он дал Кольцову бумагу, чернила, ручку и предложил написать личные показания. Что еще нужно находящемуся в простое журналисту?! И хотя Михаил Ефимович предпочитал не писать, а диктовать, он увлеченно засел на работу.
Кольцов писал быстро, что-то вымарывал, зачеркивал, правил, делал вставки — короче говоря, он работал над очерком, а не над личными показаниями. Эта рукопись сохранилась, и даже по ней можно судить, каким прекрасным журналистом был Михаил Кольцов.
«Мелкобуржуазно происхождение и воспитание (я являюсь сыном зажиточного кустаря-обувщика, использовавшего наемный труд) создали те элементы мелкобуржуазной психологии, с которыми я пришел на советскую работу и впоследствии в большевистскую печать. Характерным для моей личной психологии того времени было мнение, что можно одновременно работать в советских органах и нападать на эти же органы на столбцах буржуазных газет, еще существовавших в этот период».
Михаил Ефимович прекрасно понимал, что раскаявшихся грешников любят не только на небесах, но и на Лубянке, поэтому продолжал посыпать голову пеплом.
«В 1923 году я начал редактировать иллюстрированный журнал «Огонек». Это время было первым периодом нэпа и, практически извращая линию партии в области издательского дела, я ориентировал содержание журнала главным образом на рыночный спрос, заботясь не об идеологическом содержании журнала, а об угождении читателю-покупателю, об его обслуживании всякого рода «сенсациями».
В журнале помещался низкого качества литературный материал, а также очерки рекламного характера. В 1923 и 1924 годах были помещены хвалебного характера очерки и снимки Троцкого, Радела, Рыкова и Раковского «за работой». Хотя эти враги народа в тот период еще не были полностью разоблачены и занимали видные посты, помещение подобных рекламных материалов лило воду на их мельницу.
По мере того, как журнал «Огонек» разросся в издательство, вокруг него постепенно сформировалась группа редакционных и литературных работников, частью аполитичных, частью чуждых советской власти, являвшаяся в своей совокупности группой антисоветской».
Видимо, спохватившись, Михаил Ефимович понял, какие серьезные написал слова: антисоветская группа — это не шуточки. Он пытается что-то зачеркнуть, поправить, но было поздно: следователь непременно поинтересуется теми, кто входил в эту группу. Не думаю, что Кольцов не понимал, как может измениться судьба этих людей, если он назовет их имена, но обратного хода не было. И он пишет с резким, безнадежно отчаянным нажимом.
«В эту группу входили: Абольников, Чернявский, Левин, Прокофьев, Зозуля, Биневич, Рябинин, Гуревич, Кармен и Петров. Подавляющее большинство участников названной группы привлекались к работе лично мною, либо с моего согласия и ведома».
На допросы Михаила Ефимовича по-прежнему не вызывали, и вскоре он почувствовал, что буквально задыхается без общения со следователем. Удивительно, но на следующий допрос он, без всяких преувеличений, напросился.
— Я намерен сообщить об отдельных лицах, принадлежность которых к какой-либо антисоветской организации мне неизвестна, — энергично начал он, — но вместе с тем мне известны отдельные факты их антисоветского проявления. Начну с Лили Юрьевны Брик, которая с 1918 года являлась фактической женой Маяковского и руководительницей литературной группы «ЛЕФ». Состоявший при ней формальный муж Осип Брик — лицо политически сомнительное, в прошлом, кажется, буржуазный адвокат. Брики влияли на Маяковского и других литераторов в сторону обособления от остальной литературной среды и усиления элемента формализма в их творчестве. А вообще-то, Брики в течение двадцати лет были самыми настоящими паразитами, базируя на Маяковском свое материальное и социальное положение. Сестра Лили Брик писательница Эльза Триоли — человек аполитичный, занятый своей лично-семейной жизнью: как известно, последние десять лет она замужем за французским поэтом Луи Арагоном.
Далее — Илья Самойлович Зильберштейн, известный литератор, историк, пушкинист. Кроме того, он энергичный изыскатель старых литературных документов и неопубликованных рукописей — в той области он является полезным специалистом. Однако отличается делячеством и стремлением заработать одновременно во многих редакциях и издательствах.
Всеволод Вишневский — писатель. По своему внутреннему содержанию человек анархистско-мелкобуржуазной закваски. В своем поведении отличается хлестаковщиной и интриганством, стремясь через склоки занять первенствующее положение среди литераторов. А однажды в Испании он дошел до того, что явился на заседание конгресса писателей пьяным и начал приставать к иностранным писателям с совершенно диким предложением: «Мы сегодня ночью в одном месте постреляли десяток фашистов, приглашаю вас повторить это вместе».
Наталья Сац — театральный работник, директор детского театра. Человек очень пронырливый и карьеристический. Умело обделывала свои дела, используя протекции среди ответственных работников. Была замужем за председателем Промбанка Поповым и наркомторгом Вейцером — через них добывала деньги для руководимого ею театра.
Роман Кармен — журналист, фоторепортер и кинооператор. Пользуясь моим покровительством, с 1923 года работал в «Огоньке». Во второй половине 1937 года в Испании возник страшный скандал, связанный с присвоением Карменом киноаппаратуры, принадлежавшей испанскому правительству. Кроме того, Кармен неоднократно вел антисоветские разговоры о необъяснимом разгроме в Москве старых партийных кадров.
Следователь не раз перебивал Кольцова, задавал уточняющие вопросы, а Михаил Ефимович все так же увлеченно разоблачал вчерашних друзей. Досталось артистам Берсневу и Гиацинтовой, многим журналистам «Правды» и даже таким высокопоставленным сотрудникам НКВД, как Фриновский, Станиславский и Фельдман: всем им Кольцов давал такие убийственные характеристики, что следователю ничего не оставалось, как взять этих людей на заметку.
Сержант Кузьминов тоже вошел во вкус и требовал все новых подробностей. Кольцов снова садится за стол. Сперва он накатал тридцать одну страницу, потом — сорок, затем — еще семнадцать. Трудно сказать, что за морок нашел на Кольцова, ведь он, не моргнув глазом, говоря тюремным языком, сдал хозяевам Лубянки таких известных писателей и поэтов, как Валентин Катаев, Евгений Петров, Илья Эренбург, Семен Кирсанов, Исаак Бабель, Борис Пастернак и многих, многих других. Некоторых из этих людей костоломы с Лубянки не тронули, но они навсегда остались на крючке у руководителей этого мрачного учреждения, а других, таких, как Бабель, расстреляли.
Заканчивается этот, с позволения сказать, очерк очень серьезными признаниями.
«Таким образом, я признаю себя виновным:
1. В том, что на ряде этапов борьбы партии и советской власти с врагами проявлял антипартийные кол****ия.
2. В том, что высказывал эти кол****ия в антипартийных и антисоветских разговорах с рядом лиц, препятствуя этим борьбе партии и правительства с врагами.
3. В том, что создал и руководил до самого момента ареста антисоветской литературной группой редакции журнала «Огонек».
4. В том, что принадлежал в редакции «Правды» к антисоветской группе работников, ответственных за ряд антипартийных и антисоветских извращений в редакционной работе.
5. В том, что совместно с Эренбургом допустил ряд срывов в работе по интернациональным связям советских писателей».
С этого момента на допросы его вызывать перестали. Бумаги, правда, не жалели, вот только ручку почему-то заменили карандашом. Позже мы узнаем, какие методы воздействия применялись к Кольцову, но то, что они были эффективными, не вызывает никаких сомнений: с каждым месяцем Михаил Ефимович становился все податливее, и Кузьминов, ставший уже лейтенантом, делал с Кольцовым все, что хотел.
Скажем, в письменных показаниях от 3 мая 1939 года Кольцов от писателей перешел к дипломатам, с которыми у него, оказывается, тоже были антипартийные связи. Несколько позже, когда начались аресты сотрудников Наркоминдела, показания Кольцова пришлись как нельзя кстати.
(Продолжение следует)

[Justice]

Целый год продолжалось следствие по делу Михаила Кольцова — случай по тем временам беспрецедентный, обычно управлялись за два-три месяца. 15 декабря 1939 года Михаилу Ефимовичу было предъявлено обвинительное заключение, а 1 февраля 1940-го состоялось закрытое заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. Председательствовал на заседании один из самых зловещих субъектов тех лет — Ульрих.
Передо мной — протокол этого заседания. Само собой разумеется, он имеет гриф «Совершенно секретно» и отпечатан в одном экземпляре.
— Признаете ли вы себя виновным? — задал Ульрих формальный, и ничего не решающий, вопрос.
И тут судей ждал большой сюрприз! Протокол есть протокол, эмоции в нем не отражены, но можно себе представить, как говорил Кольцов и как слушал Ульрих. Не могу не привести выдержку из этого секретного документа.
«Подсудимый ответил, что виновным себя не признает ни в одном из пунктов предъявленных ему обвинений. Все предъявленные обвинения им самим вымышлены в течение 5-месячных избиений и издевательств, и изложены собственноручно. Весь 2-й том собственноручных показаний он написал по требованию следователя. Все показания он дал исключительно под избиением.
Показания, касающиеся Марии Остен, а также вербовки в германскую, французскую и американскую разведки также вымышлены и даны под давлением следователя.
В предоставленном ему последнем слове подсудимый заявил, что никакой антисоветской деятельностью не занимался и шпионом никогда не был. Его показания родились из-под палки, когда его били по лицу, по зубам, по всему телу. Он был доведен следователем Кузьминовым до такого состояния, что вынужден был дать показания на совершенно невинных людей и признаться в работе на любые разведки мира. Все это — выдумка и вымысел.
Затем суд удалился на совещание».
Давайте-ка, дорогие читатели, переведем дыхание. Все это настолько чудовищно, что, честное слово, волосы встают дыбом. Сколько наговорил, напридумывал и написал Кольцов, сколько возвел напраслины на себя и на друзей — и все ради того, чтобы вырваться из рук костолома Кузьминова, дожить до суда и там, в присутствии серьезных и солидных людей, объяснить, насколько бездоказательны предъявленные ему обвинения, насколько нелепы детали самооговора! Такой была стратегия его поведения.
Но у судей была своя логика, и они руководствовались не законом и, тем более, не здравым смыслом, а тем самым росчерком красного карандаша — в этом мы, кстати, убедимся. И подтвердит это не кто иной, как сам Ульрих.
А пока что судьи вернулись с совещания и огласили приговор: «Кольцова-Фридлянд Михаила Ефимовича подвергнуть высшей мере уголовного наказания — расстрелу с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит».
Здесь же, в деле № 21620, подшита скромненькая справка, подписанная старшим лейтенантом Калининым: «Приговор о расстреле Кольцова Михаила Ефимовича приведен в исполнение 2 февраля 1940 года».
И — все! Человека не стало… Но вот что самое удивительное: даже мертвый, Михаил Ефимович не давал покоя ни партии, ни правительству. Так случилось, что брат Кольцова Борис Ефимов смог пробиться на прием к самому Ульриху. Не буду рассказывать об этой странной встрече: она довольно красочно описана в воспоминаниях Бориса Ефимова. Отмечу лишь два характерных нюанса.
Первое, что меня поразило, так это какое-то болезненное иезуитство Ульриха: Кольцов уже расстрелян, его тело сожжено в крематории, а Ульрих зачем-то беседует с его братом, рассказывает, как проходил процесс и уверяет, что Михаил Ефимович получил 10 лет без права переписки.
И второе. То, что сболтнул Ульрих, дорогого стоит, ибо, если так можно выразиться, ставит все точки над «i». Когда Ефимов поинтересовался, признал ли брат себя виновным, Ульрих ответил:
— Послушайте. Ваш брат был человеком известным, популярным. Занимал видное общественное положение. Неужели вы не понимаете, что если его арестовали, значит, на то была соответствующая санкция!
Яснее не скажешь… Вот что значит один недовольный взгляд «хозяина», вот что значит, показаться ему «слишком прытким».
Как отливали вторую пулю

Расстрел Кольцова — это еще не конец этой грустной, печальной и трагической истории сравнительно недалекого прошлого. Одну пулю палачи использовали, вторую же только отливали — ведь Мария Остен пока что была на свободе. Как это ни жаль, но она не послушалась мужа и, узнав из парижских газет об аресте Кольцова, которого обвиняли в том, что он является шпионом нескольких иностранных разведок и, в частности, связан с германской шпионкой Остен, Мария решила, что одним своим появлением в Москве опровергнет эту чудовищную ложь. Ее отговаривали, пугали, но она была тверда — и вскоре вместе с маленьким Иосифом появилась в Москве.
Вначале это прошло незамеченным. Но Мария развила такую активную деятельность, что на нее обратили внимание, тем более, что она не только пыталась узнать, что с Кольцовым, но даже подала бумаги с просьбой о предоставлении советского гражданства. Так прошел 1939-й, наступил 1940-й, а Мария все бегала по кабинетам. И — добегалась…
Передо мной дело № 2862 по обвинению Остен-Грессгенер Марии Генриховны. Знаете, когда оно начато? 22 июня 1941 года. Представляете, фашистская авиация бомбит наши города, танковые клинья утюжат деревни, моторизованные колонны фашистской солдатни расстреливают все живое, но народному комиссару государственной безопасности Меркулову и его последышам не до этого — у них свое кровавое дело. Вместо того, чтобы писать рапорты с просьбой немедленно отправить на фронт, они спешат подписать постановление об аресте и без того несчастной и беззащитной женщины.
Через день доблестные чекисты с наганами наизготовку ворвались в 558-й номер «Метрополя», где проживал враг народа в женском обличье, перевернули все вверх дном, изъяли в пользу государства один сарафан, две пары трусов, одну пару туфель и пять носовых платков, а хозяйку этого имущества бросили во Внутреннюю тюрьму.
Обвинения, которые предъявили Марии, настолько нелепы, что просто диву даешься, как можно было принимать их всерьез. Судите сами: Марии заявили, что она является германской и французской шпионкой одновременно. Франция находится в состоянии войны с Германией, больше того, Франция побеждена и наполовину оккупирована, а Мария Остен поставляет Франции разведданные о Германии, а Германии — о побежденной Франции. Само собой разумеется, что обе страны получают секретную информацию о Советском Союзе.
Как и положено, в деле имеется анкета арестованной, заполненная самой Марией. В графе «состав семьи» она упоминает отца, мать, сестру, приемного сына Иосифа, но почему-то пишет, что она незамужняя. Почему? Скорее всего, потому, что не хотела компрометировать Кольцова. Ведь в ЗАГСе они не были и жили в так называемом гражданском браке, а это давало ей право считать себя для Кольцова чужим человеком, за которого он не несет никакой ответственности. А раз она чужой человек, то никто не сможет ему сказать: сам шпион и жена шпионка — одного поля ягоды.
Первый допрос, состоявшийся 25 июня, был очень коротким. Но Мария успела сообщить, что в Москве живет по виду на жительство для лиц без гражданства, что с 1926 по 1939-й была членом германской компартии, что с Михаилом Кольцовым познакомилась весной 1932 года в Берлине, когда он был в гостях у немецкого режиссера Эрвина Пискатора.
На следующий день, видимо, боясь, что ее освободят соотечественники, Марию эпатировали в Саратов, и ее дело принял к своему производству лейтенант Жигарев. Этот следователь решил не ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога.
— Признаете себя виновной? — спросил он на первом же допросе.
— Нет, не признаю, так как шпионской деятельностью не занималась, — ответила Мария.
— Вы лжете! Следствие располагает достоверными материалами о ваших шпионских связях.
— Мне не о чем говорить, — обезоруживающе улыбнулась Мария. — Понимаете, не чем.
— Прекратите лгать! Назовите соучастников! — грохнул кулаком по столу Жигарев.
— Никаких соучастников у меня не было, вздохнула Мария.
Тогда лейтенант зашел с другой стороны.
— Что вам известно об антисоветской работе Кольцова? — как бы, между прочим, спросил он.
— Ничего! — отрезала Мария и почему-то радостно улыбнулась.
Следователь ничего не понял и зарылся в бумаги.
А Мария ликовала!
«Раз спрашивают о Михаиле, значит, он жив, — думала она. — Жив! Господи, как же я рада. Значит, дадут ему лет десять-пятнадцать, мне — тоже, а где-нибудь в Сибири мы встретимся. Мы обязательно встретимся. Так что эту волынку пора заканчивать, и как можно быстрее».
Поэтому на требование следователя приступить к даче правдивых показаний о ее вражеской деятельности, Мария, все так же улыбаясь, ответила:
— Я прошу следствие помочь мне разобраться в совершенных преступлениях, так как я сейчас не знаю, что совершила вражеского против Советского Союза.
А потом пошли рутинные вопросы с уточнением имен друзей и знакомых, дат и городов, где происходили встречи…
— Но зачем вы все-таки из благополучного и безопасного для вас Парижа приехали в Москву? — задал, наконец, Жигарев давно мучивший его вопрос. — Ведь вы же знали, что Кольцов арестован и что за связь с ним к ответственности могут привлечь и вас.
— Потому и приехала. Я не могла не приехать. Это надо было сделать для очищения своей совести и для того, чтобы реабилитировать себя перед друзьями.
— О какой реабилитации речь?! — вскинулся лейтенант. — Ведь вы же порвали связь с Кольцовым еще в 1936 году!
— Мы прервали интимные отношения, но остались большими друзьями. Он писал мне письма, помогал в работе, я посылала ему свои рассказы, а он давал им оценку — и вообще, он учил меня писать.
Вскоре допросы прекратились — верный признак, что следствие по делу Марии близилось к завершению. 6 декабря 1941 года ей предъявили обвинительное заключение. И хотя следователь отметил, что «в предъявленном обвинении Мария Остен виновной себя не признала», он рекомендовал определить ей высшую меру наказания.
А потом была какая-то странная пауза: то ли Особое совещание было загружено такого рода делами, то ли ощущалась нехватка патронов — за это время немцы подошли к Сталинграду, но дело Марии Остен рассматривалось лишь 8 августа 1942 года. Приговор был ужасающе краток: «Остен-Грессгенер Марию Генриховну за шпионаж расстрелять». 16 сентября приговор был приведен в исполнение.
Так была выпущена вторая пуля, поразившая еще одно любящее сердце.
***

Михаил Кольцов и Мария Остен… Две трагических жизни, две трагических судьбы. Никто не знает, какими мучительными были последние минуты их жизни, но ни секунды не сомневаюсь, что в самое последнее мгновенье Михаил попрощался с Марией, а Мария — с Михаилом. А это верный залог, что в той, другой жизни, они снова будут вместе — теперь уже навсегда.

[Justice]

Хасан. Высоты Безымянная и Заозерная
полководцы Штерн и Рычагов

Все началось с того, что в далеком 1932 году японские войска вторглись на территорию Маньчжурии и создали марионеточное государство Маньчжоу-го во главе с последним императором цинской династии Пу И.
Так как император был не более чем декоративной фигурой и всеми делами в якобы независимом государстве заправляли японцы, Маньчжурия стала превращаться в плацдарм для нападения на Советский Союз: в бешеном темпе строились дороги, аэродромы, укрепрайоны и другие военные объекты.
Через шесть лет все было готово. Не откладывая дела в долгий ящик, японский генеральный штаб разработал директиву с весьма недвусмысленным названием: «Основные принципы плана по руководству войной против Советского Союза». Задачей первого этапа был захват Приморья и Северного Сахалина. Затем — «быстрое разрушение транссибирской железной дороги в районе Байкала с тем, чтобы перерезать главную транспортную артерию, связывающую Европейскую часть с Сибирью».
С чисто азиатским коварством японцы начали готовить мировое общественное мнение, раструбив во всех газетах, что земли в районе озера Хасан всегда принадлежали Маньчжурии, а высоты Безымянная и Заозерная — чуть ли не святыни маньчжурского народа. 15 июля 1938 года японский посол в СССР предъявил требование снять с этих высот погранпосты, а через пять дней потребовал вывести всех пограничников из района озера Хасан, так как и высоты, и озеро принадлежат независимому государству Маньчжоу-го.
В наркомате иностранных дел подняли Хунчунский протокол, подписанный еще в 1886 году, где было четко сказано, что эти земли принадлежат России. Но японцы не обратили на это никакого внимания. Больше того, они подтянули к границе три пехотных дивизии, механизированную бригаду и кавалерийский полк. К устью реки Тумень-Ула подошел крейсер, а за ним 14 миноносцев и 15 военных катеров.
29 июля японцы ринулись на Безымянную. Их было более двухсот человек, а защищал высоту наряд из одиннадцати пограничников. И хотя бой был неравный, к тому же почти половина пограничников погибла, они не отошли и дождались подмоги. Враг был отброшен, но не надолго.
Перегруппировав свои силы, японцы бросились на Заозерную. На высоте было всего тридцать пограничников и взвод саперов, а штурмовали ее два японских полка. Сопротивление было яростным, дело доходило до штыковых контратак, саперы подрывались вместе с противником, но силы были неравны, и 31 июля обе высоты отошли к японцам.
Плохо подготовленные попытки отбить высоты успеха не имели. И тогда из состава Дальневосточного фронта был выделен 39-й стрелковый корпус, основательно усиленный танками, самолетами и артиллерией. К 5 августа в районе озера Хасан было сосредоточено более 15 тысяч солдат, 285 танков, 237 орудий и 250 самолетов. В море вышли боевые корабли и подводные лодки.
Командовал этими силами комкор Штерн. Действиями авиации руководил комбриг Рычагов. 6 августа Штерн отдал приказ о переходе в наступление. Как только развеялся туман, Рычагов поднял в небо 180 бомбардировщиков и 70 истребителей. Бомбовый удар по высотам был страшный! Потом в дело вступила артиллерия. А в 17.00 поднялась пехота.
Японцы сопротивлялись так яростно, что с Заозерной их выбили лишь 8 августа. А на следующий день была освобождена и Безымянная. Самураи тут же запросили мира, и 11 августа военные действия были прекращены.
Москва ликовала! Москва праздновала победу и чествовала победителей. Шесть с половиной тысяч участников боев были награждены орденами и медалями, а 26 бойцов и командиров удостоены звания Героя Советского Союза.
Не были забыты и Штерн с Рычаговым: за успешное руководство боевыми операциями им были вручены ордена Красного Знамени. Но главное не ордена, главное то, что они были признаны в своей среде и приняты в когорту надежных и умелых военачальников. Это было отражено в приказе наркома обороны от 4 сентября 1938 года: «Японцы были разбиты и выброшены за пределы нашей границы благодаря боевому энтузиазму наших бойцов, младших командиров, среднего и старшего командно-политического состава, готовых жертвовать собой, а также благодаря умелому руководству операциями против японцев т. Штерна и правильному руководству т.Рычагова, действиями авиации».
Казалось бы, такая оценка полководческих талантов Штерна и Рычагова сулила им новые ордена, новые посты и новые звания. Впрочем, так оно и было: Штерну присвоили звание генерал-полковника и назначили командующим ПВО страны, а Рычагов, которому не было и тридцати, получил звание генерал-лейтенанта и должность начальника ВВС Красной Армии. Оба были избраны депутатами Верховного Совета СССР, оба стали Героями Советского Союза и оба…расстреляны в октябре 1941 года как заговорщики, террористы, шпионы и враги народа.
Разобраться в их делах и их трагических судьбах до сих пор никто не пытался. Не буду рассказывать, как мне это удалось, но, несмотря на строжайшие запреты, до их уголовных дел я все же добрался. А запреты были более чем серьезные. Скажем, папка с делом Штерна имеет гриф «Хранить вечно». А чего стоит приписка: «Дело без разрешения начальника отдела «А» МГБ СССР на просмотр не выдавать и на запросы не высылать»! А вот дело Рычагова было замуровано, запрещено выдавать «Без разрешения следчасти по особо важным делам НКГБ СССР».
(Продолжение следует

[Валерий]

Зачем спецслужбам лженаука

25 АВГУСТА 2006, 20:58 АНДРЕЙ СОЛДАТОВ, ИРИНА БОРОГАН



Тайное знание во все времена ценилось выше, чем доступная всем научная информация. В противном случае, стали бы его скрывать.

Долгое время так оно и было: египетские жрецы были носителями передовых знаний в области астрономии и математики, в эпоху Возрождения орден розенкрейцеров проводил очень любопытные исследования в области химии, многие ученые эпохи просвещения принадлежали к тайным обществам. Но очень быстро все эти замкнутые сообщества начинали путать причину со следствием, считая, что уже сама закрытость гарантирует обладание необыкновенными знаниями. Жертвой этой логической ошибки стали не только масоны и т.п., но и советские спецслужбы, по сути такие же тайные общества.

Не так давно были опубликованы выдержки из инструкции № 00134/13 «Об основных критериях при отборе кадров для прохождения службы в органах НКВД СССР» (приказ № 00310 от 21 декабря 1938 г). Инструкция содержит перечень основных признаков дегенерации, наличие которых необходимо проверять у кандидатов – от еврейской крови до косоглазия, причем документ ссылается на опыт Торквемады: «В средневековье, к примеру, органы инквизиции только по одному из вышеуказанных признаков (имеется в виду косоглазие) сжигали на кострах. А русский царь Петр Великий издал указ, запрещающий рыжим, косым, горбатым давать свидетельские показания в судах. Эти исторические аксиомы необходимо применять в повседневной практике органов НКВД». Возможно, поэтому вокруг спецслужб всегда крутилось огромное количество авантюристов, пытающихся продать им свои научные фантазии.

Настоящим ветераном борьбы с психотронным оружием в России является Владимир Лопатин, который до последнего времени работал первым заместителем директора НИИ Генеральной прокуратуры. До этого он на протяжении десяти лет пытался защитить наших граждан от воздействия таинственных видов оружия в Госдуме. Будучи депутатом, он работал над законопроектом «Об информационно-психологической безопасности». В этом сенсационном документе речь шла о том, что необходимо противостоять таинственным «средствам информационно-психологического воздействия», которые могут привести к «блокированию на неосознаваемом уровне свободы волеизъявления человека» и даже «разрушению единого информационного и духовного пространства РФ». Закон в результате провалился, но сам Лопатин продолжил свои изыскания в исследовательском институте прокуратуры.

Владимир Лопатин не единственный специалист по психотронному оружию, востребованный государством. Бывший директор Института психоэкологии РАЕН Игорь Смирнов в 2000 году заявлял, что создал психотронное оружие, "но только для борьбы с болезнями человека". Это оружие должно помочь человеку справиться с перегрузками от потока информации. Вообще же, как пояснил три года назад авторам сам Смирнов, он и его коллеги «разрабатывают средства прямого доступа в подсознание человека, которые потом меняют наше представление о мире». Чудесам тут места нет и «доступ в подсознание» происходит с использованием компьютеров.

К разработкам Смирнова проявлял интерес не только российский ВМФ, но и американские спецслужбы. В начале 90-х, по данным издания Defense Electronics, в Северной Вирджинии прошла серия закрытых встреч Смирнова и представителей ФБР, ЦРУ, DIA и других спецслужб США. По некоторым данным, Смирнов демонстрировал американцам некий программный продукт, который якобы позволяет внедрять в мозг человека чужие мысли. Намеки на то, что представляемая им технология отрабатывалась в Афганистане, только укрепили авторитет Смирнова.

Полтора года назад Смирнов скончался, но дело не остановилось, и в прошлом году его институт представил еще одну сенсационную разработку по очень актуальной сегодня теме – борьбе с терроризмом. Это метод воздействия на подсознание террористов для внушения им «миролюбивых намерений». Суть методики сводится к тому, чтобы внушить террористам на расстоянии миролюбивые мысли: «я отпущу всех заложников» или «я желаю всем мира и добра». В НИИ утверждали, что разработкой заинтересовались российские спецслужбы.

Между тем, растущая популярность спецнауки из-за общего увлечения спецслужбами почему-то гарантирует ей в глазах участников право отвечать на вопросы, которые никакого отношения к деятельности органов не имеют. Так внутри спецНИИ появляются доморощенные философы, альтернативные историки и просто создатели новых, никем не признанных научных дисциплин.

В 2001 году Институт криминалистики ФСБ под руководством Анатолия Фесенко внес свой вклад в анализ туринской плащаницы, проведя ее анализ и доказав ее подлинность. Результаты исследования были доложены президенту и патриарху. А в 2005 году специалисты ФСБ наконец нашли ответ на главный вопрос, уже двести лет мучающий русских патриотов. В феврале 2005 года главный научный сотрудник русского отдела Эрмитажа, доктор исторических наук Борис Сапунов сделал открытие – Иисус не был евреем. Более двадцати лет проработав в МВД, он привлек к исследованиям коллег из милиции и ФСБ. Действовали методом «теории свидетельских показаний», которые Сапунов «снял» в текстах евангелистов и других древних писателей, видевших Христа. Криминалисты составили и изучили «фоторобот» и сделали заключение: «семитских черт в его облике нет».

Материал взят с © ЕЖ, 2004-2005

http://www.ej.ru/kgb/entry/4617/

Также советую посмотреть ряд статей о КГБ-ФСБ



http://www.ej.ru/kgb/

[Валерий]

Мата Хари – величайшая шпионка ХХ века?
Герхард Хиршфельд

Перевод с немецкого: Виталий Крюков, Киев, odin1@i.com.ua _ 2005.
Оригинал: Gerhard Hirschfeld, Mata Hari: die grusste Spionin des 20. Jahrhunderts?
Глава из сборника «Секретные службы в мировой истории», под ред. проф. Вольфганга Кригера (Geheimdienste in der Weltgeschichte, herausg. v. Wolfgang Krieger, Verlag C.H. Beck, Munchen, 2003).
* Автор Герхард Хиршфельд – нештатный профессор новейшей истории Штутгартского университета и Директор библиотеки новейшей истории в Штутгарте.

Вред, который нанесла эта женщина, неописуем. Она, вероятно, величайшая шпионка нашего века.

(Андре Морне, государственный обвинитель, 1917 г.)
Итак, остается лишь призрак большой искусницы в любви, оказавшейся мелкой шпионкой-дилетанткой, которую расстреляли лишь потому, что осенью 1917 года понадобился широкий международный жест.

(История нравов времен Первой мировой войны, под редакцией Магнуса Хиршфельда, 1929 г.)

Посвящается Гансу Блому в связи с его 60-летием



Вряд ли хоть одна современная женщина в такой мере возбуждала мужскую и, вероятно, также и женскую фантазию, как нидерландская танцовщица, шпионка и проститутка, выбравшая для себя артистический псевдоним Мата Хари. Со времени суда и казни в октябре 1917 года по обвинению в шпионаже в пользу Германии облик «эротической шпионки», ее экспрессивной жизни и трагической смерти постоянно менялись в коллективном сознании. В бесчисленных сообщениях очевидцев, в романизованных мемуарах, биографиях, пьесах и фильмах она продолжает жить как легенда, почти как миф, за которым поблекли и ее биография и исторический фон.

Маргарета Геертрёйда Зелле родилась 7 августа 1876 г. в Лееувардена в нидерландской провинции Фрисланд. Дочь зажиточного буржуазного шляпника, потерявшего свое дело из-за собственного легкомыслия и финансовых спекуляций, после ранней смерти матери в 1891 году она жила у родственников в Лейдене и Гааге. В возрасте 21 года – без образования и собственных доходов – она ответила на брачное объявление колониального офицера шотландского происхождения из Нидерландской Индии (нынешней Индонезии), который был намного старшее ее и находился в Нидерландах в длительном отпуску. Быстро развивавшаяся связь между жизнерадостной и полной надежд Маргаретой Зелле и брутально-сентиментальным и по-солдатски авторитарным капитаном Рудольфом Маклеодом с самого начала была не под счастливой звездой. Ни рождение двоих детей – сына Норманна Джона (январь 1897 г.) и дочери Жанны Луизы (май 1898 г.), ни отъезд на Яву (июнь 1897 г.), и позднее на Суматру (май 1899 г.) не смогли спасти брак от расширяющейся трещины.

- Мой муж не покупает мне платьев, потому что боится, что я в них буду слишком хорошо выглядеть. Он невыносим. Кроме того, за мной увиваются молодые лейтенанты и влюбляются в меня. Очень тяжело вести себя так, чтобы муж не начал ревновать, - писала вскоре после приезда в колонию Маргарета своей подруге юности в Голландии.{1} Если Рудольф охотнее всего видел бы свою жену в обществе офицерских жен внутри хорошо охраняемого, но скучного мирка колониального гарнизона, то Маргарета открыла для себя, пусть поверхностно, магию дальневосточных культур, и, самое главное, силу своего очарования для мужчин этого военизированного окружения. Оба эти обстоятельства определят ее будущую жизнь.

И в то же время в ней развивается и третья страсть. В 1900 году в Париже проходит международная Всемирная выставка, и сообщения об этом событии доходят и до островов Нидерландской Индии. Для Маргареты Зелле с тех пор европейская метрополия обладает непреодолимой притягательной силой. Подруга, с которой она переписывалась, рассказывала потом, что Маргарета еще в то время выражала ей в письмах свое желание выступать в Париже как восточная танцовщица. Она уже тогда выбрала себе индийское имя: Мата Хари, око утренней зари.

Противоречия между супругами нарастали, особенно после смерти сына в июне 1899 года – возможно из-за отравления (кем-то из слуг?). В марте 1902 года уже вышедший в отставку майор Маклеод с женой и дочкой вернулся в Нидерланды. В августе того же года суд в Амстердаме зарегистрировал их развод (к тому времени Рудольф уже оставил свою жену), причем в пользу Маргареты, с которой осталась ее дочь Жанна Луиза. Одновременно супруг отказывается выплачивать ей назначенные судом алименты (якобы потому, что его бывшая жена крутится во второклассных отелях), а затем добивается того, что Маргарета в течение всей своей жизни больше никогда не увидит дочь.

Первая поездка 26-летней Маргареты в Париж – в 1903 году – и ее попытки стать там натурщицей оказались неудачными. Лишь через год ей под своим первым псевдонимом Леди Греша Маклеод ей удалось быть принятой в парижские салоны. Как экзотически-эротическая танцовщица она привлекала к себе не только богемную публику. Ее выразительный, расплывчато напоминающий восточные храмовые танцы танцевальный стиль и ее с большой убедительностью рассказываемые «воспоминания» об ее юности на «юге Индии», с постоянно различающимися деталями биографии, находят живой интерес высшего парижского общества. Ее характерная смесь из открыто выставляемой напоказ эротики, дальневосточной культуры и научного обрамления представлений действует убедительно и буквально за ночь делает ее знаменитой. Ее «регулярный дебют» состоялся 13 марта 1905 года в музее Гиме, частном музее восточного искусства, уже окончательно под псевдонимом Мата Хари.

Газета «La Vie Parisienne» («Парижская жизнь») так комментировала необычное событие: «Эти абсолютно подлинные брахманские танцы мадам Мата Хари выучила на Яве у лучших жриц Индии. Эти танцы хранятся в тайне. В глубине храмов за ними могут наблюдать только брахманы и девадаши. К нашей большой радости и к наслаждению для глаз Мата Хари станцевала для нас танцы принцессы и волшебного цветка, призыва Шивы и танец Субрамайен. На ней очень упрощенное одеяние баядеры; в конце, как апогей простоты, она стоит перед Шивой гордо и без покрывала лишь в трико телесного света, скрывающем наготу. Чтобы умилосердить бога, она представляет себя ему. Это очень впечатляюще, очень смело и очень целомудренно. Мата Хари голландка, шотландка и яванка одновременно. От северных рас у нее высокий рост, сильное тело, а на Яве, где она выросла, она приобрела гибкость пантеры, движения змеи. Добавьте ко всему этому огонь, зажженный Востоком в глазах его дочери, тогда вы получите представление о новой звезде, которая зажглась вчера вечером над Парижем». {2}

В одном лишь 1905 году Мата Хари больше тридцати раз танцует в эксклюзивных салонах Парижа и в домах знаменитых людей, среди которых барон Анри де Ротшильд и актриса Сесиль Сорель из «Комедии-Франсез». Она проводит шесть выступлений в «Трокадеро», еще одно в ревю-театре «Олимпия», ставшее центром притяжения парижского лета. Число частных приглашений и, правда, в большинстве своем, только краткосрочных ангажементов растет так быстро, что Мата Хари нанимает профессионального агента, Габриеля Астрюка. При его посредничестве она получает свой первый ангажемент за пределами Франции. В 1906 г. она танцует в Мадриде, где у нее начинается короткий роман с французским послом Жюлем Камбоном. Посол на ее процессе в 1917 году выступил одним из немногих свидетелей в ее защиту. Затем последовали выступления в Монте-Карло и в Вене, потом в Милане, вызвавшие интерес к исполнительнице восточных танцев уже во всей Европе. Мата Хари была на вершине своего успеха. На короткое время она стала одной из самых высокооплачиваемых танцовщиц в мире. Созданный не ею, но испытавший сильнейшее ее влияние «восточный кич» (Фред купферман) был тогда особенно в моде. Портреты Мата Хари появляются на почтовых открытках, пачках сигарет и скоро уже на жестяных банках с голландским печеньем. Даже совсем обедневший к тому времени ее отец издал в 1906 году в Амстердаме книгу «История жизни моей дочери и мои возражения ее бывшему супругу». Она продается очень хорошо – к большой выгоде Адама Зелле и к увеличению славы его дочки в Нидерландах.

Но таким же быстрым как взлет, оказался и спад славы. Мата Хари не удалось быть принятой ни на одну классическую европейскую сцену – ее выступления в Монте-Карло (1906, 1910) и в Милане (1912) были исключениями. Признанные режиссеры и композиторы тоже ею не заинтересовались. Рихард Штраус отклонил ее предложение выступить в роли Саломеи в Берлине, хотя она и утверждала, что «только я смогу станцевать Саломею». А кроме того, звезда восточных представлений столкнулась с конкуренцией. Молодые, более привлекательные, и главное, более талантливые танцовщицы, например, обучавшаяся в Берлине и Сан-Франциско канадка Мод Аллен, начинают наступать ей на пятки. Появившиеся в самом начале ее карьеры критические голоса теперь звучат все громче и больше. Они утверждают, что Мата Хари бесталанна, а ее дальневосточное искусство сплошное мошенничество. На некоторых критиков, например, на известного директора парижского театра она даже подает иск в суд за клевету. Судьи (после двухлетнего процесса!), наконец, принимают решение, что она создала нечто новое своими танцами, но ответчик-театрал отказывается выплатить ей компенсацию.

Но главным недостатком Мата Хари оставались ее образ жизни, несерьезный, непостоянный, ее тяга к переменам и огромная расточительность, приводящая к вечной нехватке денег и, прежде всего, к постоянному поиску богатых и щедрых мужчин, готовых профинансировать ее роскошный стиль жизни. Так в ее жизни все большую роль начинает играть проституция. Она уже была многолетней содержанкой богатых мужчин в Париже, Амстердаме, Берлине и Мадриде, но ее расточительность и параноидальный страх бедности – несомненно, пришедший от детства и от неудачного брака - заставляют ее идти на все новые, обычно мимолетные сексуальные связи с мужчинами, которые могут щедро заплатить за них.

Когда разразилась Первая мировая война, Мата Хари была в Берлине. У нее там был зажиточный любовник-немец, помещик и гусарский лейтенант Альфред Киперт. Кроме того, ей предложили работу во второклассном театре в оперетте «Вор, укравший миллион». Но назначенная на начало сентября премьера была отменена. Запланированное возвращение во Францию через Швейцарию уже невозможно. Как и другие иностранцы, голландская подданная сначала не может получить разрешение на выезд из Германии, а с введением военного положения и на нее распространяются строгие ограничения, налагаемые на иностранцев. В Германии ее несколько раз арестовывают, как сообщала Мата Хари французским следователям, ее считали подозрительной как русскую и, следовательно - шпионку: - Полиция обращалась с иностранцами как со зверями. Наконец, в середине августа ей удалось выехать в нейтральные Нидерланды. Ее старый друг и покровитель барон Эдуард Ван дер Капеллен позаботился об ее материальном благополучии. Ее выступления в декабре 1914 года в Королевском театре Гааги, а затем в Арнхейме становятся даже небольшим сценическим успехом. Но тихая жизнь в нидерландской провинции не для нее. Несмотря на войну в Европе, она снова появляется в Париже, где поселяется в собственном доме (в Нелли), который подарил ей французский банкир и бывший любовник, и по-прежнему надеется на театральный успех.

Для космополитки Мата Хари начало войны стало катастрофой во всех отношениях. Конец «прекрасной эпохи» и вспыхнувший национализм имели печальные последствия для ее экстравагантного стиля. Внезапно отошло в прошлое все, к чему она привыкла – легкие и неконтролируемые путешествия, частые переезды и пребывания в дорогих отелях, а также то, что полиция раньше очень редко интересовалась личностью ее часто менявшихся сексуальных партнеров. Воюющие (а часто и нейтральные) страны запретили почти все путешествия, ввели ограничения почти во всех общественных и личных сферах жизни, и требовали от своих подданных безусловной лояльности.

Первая действительно тотальная война в европейской истории велась не только на многочисленных полях сражений. И на так называемых «внутренних фронтах» и особенно в головах людей она принимает новые формы массовой мобилизации и оказания влияния. Правительственная пропаганда и манипуляция становятся повседневным явлением на войне, как и постоянное расширение прав государственных органов, особенно осуществляемых ими контроля и цензуры. Несмотря на провозглашенные в начале войны в Германии Burgfrieden («гражданское согласие») и во Франции Union Sacree («священный союз») между всеми парламентскими партиями, общественными организациями и союзами, недоверие к предполагаемым врагам государства и к социальным аутсайдерам очень велико. И чем больше потерь приносит затянувшаяся война, чем призрачнее шансы на скорую победу, тем сильнее это недоверие. Особенно разрушительную роль в массовом сознании начинают играть так называемые шпионы и предатели.

Уже в первые дни войны во всех проводящих мобилизацию странах происходят беспрецедентные и массовые выступления против иностранцев и против лиц, считающихся ненадежными для нации. Иногда опасно даже говорить с чужеземным акцентом. Погромы, поджоги и единичные случаи судов Линча происходят прямо на глазах у полиции. Потому власти требуют интернировать всех проживающих в стране «враждебных иностранцев». Ипподромы (в Берлине), удаленные поселения (остров Мэн) и стадионы (в Париже) превращаются в места массового пребывания иностранцев из враждебных государств; многие из этих лагерей просуществуют всю войну. Быстрое введение осадного или военного положения правительствами с предоставлением полицейским органам широчайших полномочий приводит сначала к временному успокоению внутренней ситуации. Одновременно в населении этих стран возрастает чувство мнимой или постоянной опасности для внутренней безопасности. Большое значение имели при этом «представления о конспиративной войне» (Гундула Бафендамм), то есть рассказы о том, что то или иное событие на войне было результатом шпионажа или измены. Мата Хари была не первой публичной жертвой этих конспиративных фантазий и страхов, и она не будет последней.

Распространившуюся по всем ведущим войну странам шпиономанию никак нельзя назвать плодом Первой мировой войны. Еще в довоенное время, прежде всего, радикальные правые политические силы во Франции («Французское действие») пытались (тогда еще безуспешно) представить проживавших там иностранцев как потенциальных шпионов, а их предприятия – как резидентуры. Журналист Леон Додэ в августе 1914 года возобновил свою резко направленную против Германии полемику и добился заметного «успеха». И серьезные газеты как Paris-Midi и L?Echo de Paris тоже включились в кампанию против немецких шпионов. Для Додэ атаки регулярной немецкой армии на фронте и действия оперирующих в тылу у французов немецких шпионов - две стороны одной медали, которые лишь вместе взятые образуют картину «тотальной войны». В 1915 г. Додэ основывает La Ligue pour la guerre d?appui («Лигу содействия войне»). Ее члены обязуются сообщать властям о любом подозрительном поведении своих сограждан (смена мест жительства, поездки). И хотя большинство французов отмахивается от его предложений, как от пропаганды, а праворадикальное «Французское действие» не может представлять собой всю картину французской военной прессы, тем не менее экстремистский лексикон Додэ и его враждебные к иностранцам мысли порой играют роль катализатора для увеличения общественной поддержки распространявшихся фантазий о шпионах и заговорах.

Радикальная агитация Додэ направлена не только против вражеских шпионов и их помощников во Франции. К его заслугам можно отнести и уход в отставку либерального министра внутренних дел Луи-Жан Мальви, ставшего в августе 1914 года одним из архитекторов «Священного союза». Французские правые проводят беспрецедентную кампанию ненависти и клеветы против радикального социалиста Мальви, что вынудило его уйти в отставку в августе 1917 года. В 1918 году Верховный суд приговорил его к пяти годам ссылки за серьезные служебные ошибки, причинившие вред внутренней безопасности. Еще один радикальный социалист, довоенный премьер-министр Жозеф Кайо, в 1911-1912 годах сторонник проведения миролюбивой политики по отношению к кайзеровской Германии, был вынужден после войны держать ответ перед политическим судом Сената за предполагаемые контакты с противником. Следствие против Кайо вел в 1920 году судебный следователь третьего парижского военного суда Пьер Бушардон, который вел расследование и по делу Мата Хари.

Разросшаяся в Европе шпионская истерия получила особый акцент в связи с подозрениями, выдвигавшимися против женщин. В Великобритании не в последнюю очередь именно писатели, посвятившие себя жанру шпионского романа, стали раздувать представление о немецких нянях, медсестрах, официантках и школьницах, добровольно после 1914 года начавших служить кайзеру. Но и в Германии страх перед женщинами-шпионками был велик. Один сотрудник германской разведки по имени Феликс Гросс хвастал в своих мемуарах, что его организация с 1914 по 1917 годы внесла в свои досье имена многочисленных русских шпионок, среди них две великие княжны, 14 принцесс, 17 графинь и многие другие дамы из русского дворянства, а также жены министров, послов и ученых. К этому, несомненно, добавился и сексуальный элемент «шпионки-соблазнительницы» (Джули Уилрайт): загадочная иностранка, расчетливая куртизанка как образ, противопоставляемый жертвующей собой супруге и верной солдатской невесте. Уже в 1909 году майор Джеймс Эдмондс, отвечавший за контрразведку в британском Военном министерстве, указывал в одном внутреннем документе на то обстоятельство, что «использование со стороны немцев женщин для получения разведывательной информации очень велико», и что немцы массово пользуются «горизонтальными профессионалками» (т.е. проститутками).{3}

Зато первый руководитель британской Секретной Службы (позднее МИ 5) сэр Вернер Келл, организация которого во время получала в среднем по 300 сообщений в день от бравых земляков, доносивших на подозрительные «немецкие шпионские действия», в том числе достаточно часто и на женщин, относит особую склонность женщин к шпионажу полностью к писательским фантазиям:

- Женщины не способны быть профессиональными сотрудниками разведывательных служб. (…) Они могут быть лишь успешными наводчиками, знающими нужных людей, вербовщицами или обучать агентов в не связанных с техникой вопросах. Правда, книга Вернона Келла (Intelligence in War. Lecture Notes) вышла уже в 1934 г.{4}

Голландец Оресте Пинто, который в Первую мировую войну был французским агентом, а во Вторую стал известным контрразведчиком, написавшим после войны интересные работы о шпионаже, тоже очень низко оценивал в книге „Spycatcher Omnibus“ (1952) эффективность женщин как агентов и шпионов, за одним исключением: - Жизнь в чрезвычайно тяжелой психологической ситуации часто приводит к тому, что женщина-шпионка поддается своим чувствам. (…) Мужчина с самообладанием никогда не позволит своему сексуальному поведению оказывать влияние на работу, которую он выполняет. Он может заниматься сексуальными авантюрами, но не будет подчиняться своим эмоциям. Среди женщин только проститутки могут вести себя так, но проституткам доверять нельзя. Потому из них никогда не выйдет надежных агентов. Женщины могут влюбиться именно в тех мужчин, за которыми они шпионят, таким образом, они переходят на сторону врага и уносят с собой всю информацию, полученную ими для решения их задач (…) Женщины уже по самой своей природе не пригодны к шпионажу. {5}

Во время Первой мировой войны разведывательная организация в Париже, в которую входил Пинто, «Второе бюро», пришло в случае Мата Хари к совершенно иной оценке, которая и определила ее судьбу: и куртизанка, занявшаяся шпионажем, может быть очень эффективной агенткой на службе иноземной державы.

В начале декабря 1915 года Мата Хари покинула свою нидерландскую родину чтобы отправиться во Францию единственно возможным и очень сложным морским путем через Англию и Испанию. Британские власти, которым она 3 декабря в Фолкстоне заявляет, что собирается посетить Францию для решения своих личных вопросов, были совершенно не удовлетворены ее противоречивыми ответами. Она получила разрешение на продолжение поездки, но одновременно полиция заявляет, что при следующей попытке «мадам Зелле» не получит «разрешения на въезд в Соединенное королевство». Это был первый раз, когда власти воюющей страны официально обратили внимание на Мата Хари, за ним последуют другие.

Во время своего пребывания в Париже Мата Хари с сожалением заметила, что война изменила город и людей. Пусть вокруг было полно вернувшихся в отпуск с фронта офицеров, жаждущих наслаждений и готовых заплатить за быстрые любовные приключения, но о продолжении карьеры танцовщицы ей нельзя было и мечтать. Французская полиция обращает на нее внимание как на «подозрительную бельгийку» (!), но посланные по ее следу сыщики приходят к выводу, что когда-то всемирно известная танцовщица и бонвианка ведет тут «обычную мелкобуржуазную жизнь». Разочарованная Мата Хари уже в конце декабря возвращается в Гаагу.

24 мая 1916 года она отправляется в свое второе за время войны путешествие в Париж. Теперь ее маршрут проходил через Виго и Мадрид, где она несколько дней прожила в фешенебельном отеле «Ритц». По всей видимости она уже тогда была «шпионкой Германского рейха», как утверждал французский обвинитель на ее процессе в 1917 году. В апреле Мата Хари познакомилась в Гааге с немецким консулом в Нидерландах Карлом Крамером, который, как выяснилось позднее, сотрудничал с секретной службой полковника Вальтера Николаи. Мата Хари сама признала, что Крамер предложил ей оплатить ее долги, он сразу дал ей аванс в 20 тысяч франков. За это ей нужно было продолжить свою предшествующую жизнь: - Путешествуйте, привозите нам новости! Якобы она уже в это время – в любом случае, так предполагало обвинение – получила свой кодовый номер Н-21. Возможно, Мата Хари еще не поняла значение своего соглашения с Крамером, тем более что немецкий консул не потребовал от нее ничего нового. Напротив: она привыкла, что ее постоянно финансировали богатые мужчины и к ее талантам, несомненно, относилось умение вести беседы и рассказывать истории – или, при необходимости, их выдумывать.

Путешествие Мата Хари через Испанию в Париж вызвало подозрения Второго бюро, которое с 1914 года отвечало во Франции за разведку и контрразведку. Его руководитель с 1915 года капитан Жорж Ладу, пишущий на военные темы журналист и издатель газеты “Радикал”, бывший выпускник военной академии Сен-Сир, кроме всего прочего - протеже главнокомандующего генерала Фоша. Второе бюро в то время, как и большинство секретных служб в начале своего существования представляло собой странное, временами забавное, почти любительское учреждение. Почетные агенты из различных слоев общества, среди них немало художников и актеров, затем профессиональные военные и полицейские смешались в нем как в калейдоскопе, сам их шеф - полный фантазий и не без тщеславия, очевидно ожидающий большого признания, как своей персоны, так и возглавляемой им этой новой и дорогостоящей организации.

Ладу направляет для слежки за Мата Хари двух своих агентов. Те наблюдают за ней несколько месяцев подряд и днем и ночью. Составленное на основе их донесений досье регистрирует почти всех ее посетителей с 18 июня 1916 года по 13 января 1917 года, ее телефонные звонки, всех, с кем она переписывалась, покупки и поездки. Так у Второго бюро появляется портрет проститутки или бонвианки с международным флером, живущей, несмотря на войну, на широкую ногу и вращающуюся почти исключительно среди офицеров. Предъявленное на процессе описание ее передвижений и встреч называет в числе гостей Мата Хари в августе 1916 года среди прочего: французского лейтенанта “около тридцати лет, в пехотном мундире”, барона Роберта (Анри) де Маргери, двух ирландских офицеров Джеймса Планкетта и Эдвина Сесила О`Браейна, “двадцатилетнего ирландского офицера”. Джеймса Стюарта Фернье, бельгийского генерала Баумгартена и “одного британского капитана”. Когда на процессе ее спросили, почему она общалась почти исключительно с военными, которые могли давать ей сведения о перемещениях войск и военных планах, Мата Хари с потрясающеой откровенностью ответила: - Я люблю офицеров. Я любила их всю жизнь. Я лучше буду любовницей бедного офицера, чем богатого банкира. Мое самое большое наслаждение - спать с ними, не думая о деньгах. Еще я люблю сравнивать разные нации. Кроме того, все эти господа заботились обо мне, и я говорила им “да” от всего сердца. Они уходили от меня удовлетворенными, ничего не говоря мне о войне. {6}

Конечно, это не вся правда. Еще больше, чем бедного офицера, любила Мата Хари офицера богатого, гарантировавшего ей безоблачное будущее. Но настоящая шпионка, знакомящаяся с военными ради получения информации о текущем положении на фронте, о военных планах или даже о настроениях на фронте, поступала бы совсем по-другому. Она не позволила бы, чтобы любовные приключения мешали ее профессиональной деятельности и вообще поставили бы ее под сомнение. Большую любовь Мата Хари зовут Владимир (Вадим) Маслов, с которым она впервые встретилась в конце июля 1916 года. Ему был 21 год. Он был красивым и сильным капитаном особого полка российской армии, участвовавшего в битве при Шампани. Во время второй их встречи всего через несколько дней после первой, “Вадим” уже тяжело ранен и направляется в лазарет. После немецкой газовой атаки он ослеп на левый глаз, и у него повреждены легкие. Для выздоровления его направили в клинику в Виттель у подножия Вогезских гор. Мата Хари безуспешно пыталась добиться у ряда высокопоставленных чиновников разрешения на поездку к “Вадиму” в клинику, находящуюся в запретном военном районе.

На это время припадает и ее первая встреча с Жоржем Ладу. Мата Хари надеялась, что он поможет ей с пропуском в Виттель. Шеф Второго бюро позднее опишет свою встречу с ней в мемуарах (“Les chasseurs d'espions: comme j'ai fait arreter Mata Hari”). Мата Хари - согласно Ладу - откровенно признала свое сотрудничество с немецкой разведкой еще в начале их разговора, что имело вид такого свободного диалога между шпионкой и контрразведчиком:

Мата Хари : - Эта идиотская игра должна, наконец, закончиться. Или я опасна и вы должны выслать меня из Франции, или я просто милая, безопасная женщина, которая, оттанцевав всю зиму, хочет пожить в спокойствии.
Ладу спросил ее, не хочет ли она сослужить Франции “большую службу”.
Мата Хари: - Об этом я никогда не думала.
Ладу: - Вы, конечно, очень дороги.
Мата Хари: - Вы можете исходить из этого.
Ладу: - Как вы думаете, сколько стоит такая работа?
Мата Хари : - Очень много или совсем ничего.
Ладу: - Подумайте об этом. Посмотрите, сможете ли вы что-то сделать для нас. Я дам вам пропуск в Виттель. Только обещайте мне не соблазнять французских офицеров. (... ) Какое бы решение вы не приняли, как только примете его, посетите меня снова. {7}
Что бы ни думать о представленном Ладу в своих вышедших в 1932 году воспоминаниях, несомненно, написанных во многом ради самооправдания, описании этой странной беседы, ясно, что эта встреча во Втором бюро в августе1916 года – по крайней мере, с точки зрения самой Мата Хари - стала фундаментом для ее дальнейшей карьеры официально признанной французской разведкой немецко-французской “двойной шпионки”. И получение желаемого пропуска она тоже восприняла как подтверждение того, что она теперь работает “на Францию”. Нет документов о том, что обсуждалось этими двумя людьми, чьи черты характера в разных описаниях и биографиях показывают немало сходства, на этой и последующей встречах. Решающим стимулом для Мата Хари послужить французской стороне была хроническая нужда в деньгах и расплывчатая надежда избавиться, хотя бы частично, от своих долгов с помощью французской разведки. Ладу позднее называл сумму в один миллион франков, которую Мата Хари после поездки в Виттель потребовала от него для ее будущей шпионской деятельности. За это Мата Хари даже предложила встретиться со старшим сыном Кайзера, кронпринцем Вильгельмом, в его штабе (Группа армий Германский Кронпринц) в Стенэ (к юго-востоку от Седана): - Я уже была его любовницей и, стоит мне захотеть, я всегда смогу его увидеть. Упоминание Ладу о связи Мата Хари с сыном германского Кайзера является, как нетрудно догадаться, его выдумкой постфактум. Мата Хари не была знакома с немецким кронпринцем, и, насколько известно, никогда не была в сексуальных связях ни с одним членом германского императорского дома. Но и она на процессе подтвердила, что запрашивала один миллион франков. Ладу, конечно, не откликнулся на это из ряда вон выходящее финансовое требование, но и не отверг его сразу, зато призвал Мата Хари: - Поезжайте в Бельгию. Вы получите 25 тысяч франков за каждого изобличенного агента противника.

Шеф Второго бюро объяснял потом то, что он так просто отпустил Мата Хари, тем, что он хотел подготовить для подозреваемой ловушку; он-де видел в ней всегда лишь «добровольную помощницу», но никак не действующую для Франции “разведчицу”. Но во всяком случае Ладу в конце следующей их встречи 20 сентября передал ей список имен контактных лиц в оккупированной немцами Бельгии, работающих на Францию, и он же обучил ее обращению с симпатическими чернилами. И то, и другое - очень необычно для поведения профессионального охотника за шпионами, который якобы с самого начала был убежден в правильности своих подозрений в адрес этой “шпионящей для Германии бонвианки”, как он неоднократно подчеркивал впоследствии. По совету Ладу, Мата Хари должна была вначале вернуться в Гаагу, чтобы подождать новых инструкций из Второго бюро.

Последовавшие за этим месяцы стали решающими для дальнейшей судьбы реальной или самозваной “двойной шпионки”. Так как Мата Хари не получила никаких конкретных шпионских заданий ни от немцев, ни от французов, она сама проявила инициативу, делая то, что она делала всегда – и с большим успехом. Она начала встречаться с известными и влиятельными мужчинами - или с теми, которых считает таковыми. Ее важнейшее новое открытие - военный атташе немецкого посольства в Мадриде майор Арнольд фон Калле, который помимо обычных дипломатических сплетен и уже известных международных слухов сообщил ей о прибытии подводных лодок и об отсылке немецких и турецких офицеров на контролируемый французами марокканский берег. Задание офицеров - спровоцировать восстание местного населения против колониальной администрации. Мата Хари считает эту информацию настолько важной, что немедленно информирует об этом Ладу. В ответ майор фон Калле узнает от Мата Хари о том, как страдает население Парижа от тягот войны и о том, что боевой дух французских войск на третьем году войны никак нельзя назвать лучшим. Начальнику немецкой разведки в нейтральной Испании эти сведения, как признала Мата Хари на процессе, обошлись в 3500 песет (около 3000 франков). Но Калле мог почерпнуть такие же знания из репортажей корреспондентов испанских газет. В это же время Мата Хари завязывает любовную аферу с военным атташе Франции полковником Жозефом Денвинем, который отвечает за французскую разведку в Испании. Его она тоже информирует о шпионских операциях фон Калле. Денвинь высоко оценил ее сведения и переслал в Париж доклад на семнадцати страницах, не раскрывая свой источник. Оба господина знают друг друга и прекрасно друг друга понимают.

Самостоятельное и решительное появление Мата Хари в Мадриде в конце осени 1916 года и факт, что она переносит информацию одновременно от постели к постели укрепляют в разведывательных кругах укоренившееся представление о ней как о “шпионящей куртизанке”. Они явно замечают в этом случае воспринимаемую ими как некий симбиоз связь сексуальности и предательства. Несмотря на жалкое содержание обмениваемой информации у них в головах доминирует образ не знающей угрызений совести, отчаянной и готовой на все шпионки. Миф Мата Хари окончательно вытеснил реальную личность. При этом на задний план почти полностью отошли другие обстоятельства этих странных событий в Мадриде: присутствие другой шпионки Второго бюро в этом городе, которая в одно время с Мата Хари успешно действует в качестве двойного агента и в немецком списке значится под кодом S-32. Но в отличие от Мата Хари происходящая из Лотарингии Марта Рише (она же Марта Ришар, урожденная Бетенфельд) получила от Ладу официальное поручение: она искала и нашла доступ к военно-морскому атташе немецкого посольства Гансу фон Крону. Фон Крон не только информировал ее о передвижении действующих в Средиземном море немецких подводных лодок, он даже сообщил ей немецкий шифр для радиопереговоров между Берлином и Мадридом. Такой же код, который к этому времени уже был удачно вскрыт британской секретной службой, использовал майор фон Калле для своих телеграмм в Гаагу, чтобы потребовать денег и инструкции для агента Н-21. Мата Хари не догадывается, что ее постоянные просьбы к спонсорам в Нидерландах - консулу Крамеру и барону Ван Капеллену - немедленно пересвести деньги в Гаагу ее домоправительнице Анне Линтьенс, постоянно прочитываются Вторым бюро в Париже и систематически интерпретируются не в ее пользу. На ее процессе обвинитель Морне даже утверждал, что имя домоправительницы всего лишь кодовый псевдоним немецкого консула и разведчика Крамера.

Положение Мата Хари становится опаснее с каждым днем. Ее проявляемая в течение всей жизни склонность смешивать факты и фантазии, постоянно корректировать свой настоящий возраст и придумывать себе разные биографии вызывают у властей все больше подозрений. Во время недобровольной остановки в Англии – пассажирский пароход “Голландия”, идущий в Амстердам, был задержан британским флотом и отведен в гавань Фалмут – английские полицейские заподозрили ее в том. что она на самом деле разыскиваемая немецкая шпионка Клара Бендикс. Только с большим трудом после двух недель в лондонском следственном изоляторе ей с помощью голландских дипломатов удалось доказать, что она на самом деле “Миссис Зелле Маклеод”(!). Удивленным сыщикам из Скотленд-ярда Мата Хари помимо прочего открыла, что она на самом деле французская шпионка, работающая на Ладу и его Второе бюро. На запросы Скотленд-ярда и нидерландского посольства в Лондоне Ладу дал отрицательный ответ - арестованная Мата Хари не имеет никакого отношения к возглавляемой им секретной службе. Напротив, он недвусмысленно подчеркивает, что считает эту даму немецкой шпионкой. На вежливом языке нидерландских дипломатов этот судьбоносный для Мата Хари пассаж звучит так: - (... ) полученные официальными путями сообщения из Парижа дают основание предполагать, что миссис Маклеод действительно занимается тем, что (французской) полицией рассматривается как нежелательное занятие. {8} В первый раз Мата Хари не получила разрешения от англичан на выезд в Нидерланды, но зато она может - вероятно, с особого согласия Второго бюро - отправиться назад в Испанию. После официального дистанцирования Ладу от своей ”двойной шпионки” ее дальнейшая судьба кажется предопределенной, а арест (который может произойти только на французской земле) становится лишь вопросом времени.

Нельзя не отметить, что Мата Хари постоянно игнорировала многочисленные предупреждения во время своего возвращения - в начале декабря 1916 года из Англии в Испанию, а затем 2 января 1917 года на поезде из Испании во Францию. Конечно, она не знает о содержании послания Ладу Скотленд-ярду, где он отрекается от нее, но ведь обстоятельства ее почти насильственного возвращения должны были заставить ее задуматься, как и намеки ее друзей -испанцев, что за нею повсюду следит агент Второго бюро. Полная надежд на то, что ее удачная агентурная работа в Мадриде очень впечатлила начальника французской разведки, и доверяя бесчисленным высокопоставленным французским знакомым и любовникам, всегда помогавшим ей в трудных ситуациях, Мата Хари 3 января возвратилась в Париж. Но тут она и попала в западню, из которой не было выхода. 13 февраля 1917 года она была арестована в отеле на Елисейских полях и обвинена в “шпионаже и сотрудничестве с разведкой противника”, “в целях поддержки его (военных) операций”. Арест “шпионящей куртизанки” сразу же стал считаться большим успехом полиции, и с политической точки зрения, он, по меньшей мере, временно, оказался очень полезным для правительства.

С зимы 1916/17 гг. военное и экономическое положение, и, в первую очередь, настроения в стране драматично ухудшились. Весной французская армия оказалась в тяжелейшем кризисе. Ни оборонительные сражения у Вердена с 1915 года с их огромными потерями, ни британские и французские наступления на Сомме не принесли желаемого существенного улучшения для французских военных перспектив. Неподготовленное наступление на Шмен-де-Дам окончилось неудачей. Командующему генералу Робберу Нивеллю не удалось прорвать немецкие оборонительные линии и избежать битвы на истощение. В связи с гигантскими потерями в апреле 1917 года начинаются мятежи в регулярных французских частях, которые быстро распространяются. Лишь отставка Нивелля в середине мая и подавление бунтов (драконовскими методами военных трибуналов) сменившим его Филиппом Петэном консолидировали ситуацию и настроение в армии. Но бурлило и мирное население. Постоянный продовольственный кризис и галопирующая инфляция привели в Париже, а затем и в других местах, к первым забастовкам в январе1917 года, которые через несколько месяцев переросли уже в целое забастовочное движение, перекинувшееся и на предприятия военной промышленности. В лагере французских правых и консервативной буржуазии распространяется мнение, что за кампанией неподчинения в армии и забастовками парижских рабочих стоит систематически направляемое иностранными агентами движение. Конспиративные предположения и фантазии получили новый толчок, как непреходящий страх перед иностранными шпионами и внутренними предателями.

На фоне этих событий и в связи с раздуваемыми прессой сенсационными историями, создававшими атмосферу ненависти к иностранцам, Мата Хари вряд ли могла рассчитывать на честный суд. Но получилось еще хуже. Адвокат Мата Хари мэтр Эдуард Клюнэ, ее бывший поклонник, был прекрасным специалистом по международному праву, но не имел опыта процессов, связанных с военными преступлениями. Так что честолюбивому судебному следователю Пьеру Бушардону оказалось легко запутать обвиняемую во множестве свидетельствующих против нее противоречий, и таким путем значительно расширить и укрепить скудную поначалу обвинительную базу. Жорж Ладу, единственный человек, который мог бы дать подлинно экспертные показания, предпочел молчать как о своих договоренностях с этой “двойной шпионкой”, так и о вполне банальных результатах ее шпионской деятельности. На в общей сложности 14 допросах Мата Хари, которые провел Бушардон между февралем и июнем 1917 года, все время речь шла о деньгах, которые она требовала, просила, в которых ей отказывали или ей переводили – в общем, о деньгах, якобы полученных от немецкой стороны за агентурную работу.

Это было самым слабым местом у Мата Хари, потому что она никогда не задумывалась о происхождении поступавших ей денег. Часто ее наивность не знала границ. Майор Калле однажды затребовал для нее из Берлина десять тысяч франков, сообщила она следователю, но на самом деле заплатил ей всего 3500 песет, но это был ее гонорар за предоставленные ему “нежности”. Наконец, она подтвердила получение двадцати тысяч франков от консула Крамера в Гааге, предназначенных для оплаты ее поездок и получения ”полезной информации”; но с другой стороны немцы в августе 1914 года конфисковали в Берлине все ее меховые шубы. Они стоили как раз двадцать тысяч франков, так что в результате просто была восстановлена справедливость. После 14 допросов Бушардон уже был убежден, что случай Мата Хари, как он заметил, является недвусмысленным, практически она взята с поличным (“in flagrante delicto”). В этом случае приговор военного суда мог быть только одним.

Процесс Мата Хари начался 24 июля 1917 года и проходил, как и все французские военные суды, за закрытыми для публики дверями. И в парижской прессе появилось лишь одно короткое сообщение об открытии процесса против ”шпионки, танцовщицы Мата Хари (... ), которую обвиняют в сотрудничестве с врагом”. Шесть судей военного трибунала принадлежали к разным родам войск. Защитник мэтр Клюнэ безуспешно пытается найти свидетелей для защиты. Только два ее бывших любовника, посол Жюль Камбон и высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел Анри де Маргери, нашли в себе мужество, чтобы лично высказаться в пользу обвиняемой. Бывший военный министр генерал Адольф-Пьер Мессими, который тоже был в любовной связи с Мата Хари , сообщил суду в письменном виде, что”она (Мата Хари) не выманивала у него никакой (военной или политической) информации и не пыталась этого делать”{10}. Но свидетельство Мессими не имело значения, потому что председательствующий судья Альбер Сомпру отказался назвать имя генерала.

Мата Хари не нашла способа убедить суд в ее невиновности. Она безуспешно настаивала на том, что ее контакты с немцами были лишь любовными, но не могла развязать противоречия в ее показаниях об этих краткосрочных, но хорошо просчитанных и принесших материальную выгоду встречах. Как “международная женщина” - так назвала себя обвиняемая в одном из выступлений - она не обязана быть лояльной Франции, и она может иметь друзей и в тех странах, с которыми Франция ведет войну. Для консервативных судей военного трибунала такое заявление представляется просто ужасным перед лицом борьбы, которую Франция ведет за само свое сущестование как нации. При оценке свидетельских показаний обвинитель Андре Морне умело приплел это замечание, чтобы еще более очернить обвиняемую. Одновременно характеристика, данная ей Морне, в наиболее открытом виде иллюстрирует тот упрек, который предъявило французское общество времен войны женщине, инстинктивно сопротивлявшейся «новому моральному порядку» (Джули Уилрайт) этого общества: - “Эта г-жа Зелле выступает против нас как одна из тех международных женщин (... ), которые стали для нас опасными с началом войны. Легкость, с которой она может общаться на нескольких языках, особенно на французском, ее многочисленные любовные связи, ее изощренное коварство, ее смелое поведение, ее примечательный ум, ее врожденная или приобретенная аморальность - все это делало ее подозрительной. {11}

Несомненно, да, подозрительной, но виновной ли? Несмотря на все смягчающие обстоятельства и оправдательные свидетельства для обвинителя Морне ясно, что Мата Хари нанесла “неописуеый вред”. Но как измерить этот вред? Один из участвовавших в процессе военных судей после войны попытался подбить баланс этого вреда - с явно спекулятивным результатом. В письме к автору книги “Les Espionnes a Paris” (1922) Эмилю Массару капитан жандармерии Жан Шатен через пять лет после процесса заявлял: - Я опираюсь на доказательства, которые были у меня на руках, и на признание этой грязной шпионки, когда утверждаю, что, возможно, пятьдесят тысяч детей нашей родины на ее совести, не считая тех, кто находился на борту судов, потопленных в Средиземном море, несомненно, благодаря информации, переданной Н-21. {12}

Но ни предъявленные обвинением улики, ни показатели свидетелей, ни путаные “признания” Мата Хари о том, что она передавала немецкой стороне лишь “не имеющую ценности информацию” не позволяет сделать такой вывод. Однако и для всех прочих судей виновность обвиняемой не подлежит сомнению. Большинство ответило положительно на все восемь вопросов о предполагаемой шпионской деятельности Мата Хари “ради пользы вражеских операций”. Лишь один судья дал ответ ”нет” на три пункта обвинения, но, в конце концов, и он согласился со смертной казнью.

Жизнь Мата Хари окончилась ранним утром 15 октября 1917 года на стрельбище крепости Венсан в Париже. Безуспешно ее адвокат подавал аппеляцию, а затем просил лично президента Пуанкаре о помиловании. Во время ужасной войны и на фоне массовой смерти тысяч французских солдат смерть одной иностранной шпионки для Пуанкаре вполне приемлема, потому он отклонил прошение. Парижские газеты с удовлетворением писали о победе французского правосудия. «Le Goulois» комментировала казнь “продажной шпионки, заплатившей за свою вину перед обществом”, указывая одновременно на казни других женщин-шпионок и иностранок в Венсане, Лионе, Марселе, Гренобле и Бельфоре. Это знак настоящего равноправия мужчин и женщин: женщины “заслуживают того, чтобы выполнять равную с мужчинами работу и получать такое же равное наказание”. {13}


Французское тюремное фото Мата Хари

Ни обстоятельства процесса, ни драматический конец Мата Хари не объясняют появление и даже всемирное распространение мифа о “великой шпионке” и зловещей “роковой женщине”. Объяснением не могут служить и легенды, пущенные в оборот сразу после казни, а затем отраженные в биографиях и свидетельствах очевидцев, о соблазнительной танцовщице, расчетливой кокотке и шпионке- интриганке, способствовавшие этому мифу. В первую очередь причиной мифа стали события войны и ярко выраженная тяга людей сводить непонятные и сомнительные обстоятельства к “конспиративному толкованию и рассказам о военных событиях” (Гундула Бафендамм). Что отличает дело Мата Хари от десятков других похожих случаев шпионажа или подозрений в нем, то это быстрое превращение его в инструмент пропаганды и у немцев, и у союзников. Уже 16 октября телеграфное бюро Вольфа в своем сообщении о казни Мата Хари обвинило французов (и тем самым – всех союзников) в двойной морали, напомнив о протестах и выступлениях, организованных в свое время правительствами Антанты в своих странах и среди общественности нейтральных стран против казни немцами английской монахини и медсестры Эдит Кэвелл в октябре1915 года в оккупированной Бельгии. Кэвелл (действительно помогавшая бегству английских солдат из плена и входившая в группу бельгийского сопротивления) тоже была обвинена в шпионаже и приговорена к смерти. Допускаемая тут (и абсурдная) параллель между двумя случаями на всю войну стала играть большую роль в пропаганде обеих враждующих сторон, а также и в нейтральной прессе: с одной стороны - мужественная мученица и популярная героиня сопротивления, борец за дело союзников, а с другой - невиновная, возможно, несколько наивная артистка, ставшая жертвой французской юстиции ради удовлетворения кровожадной общественности. На роль немецкой героини Мата Хари никак не подходила, но зато вполне устраивала немцев, чтобы вызывать сомнения в якобы более высокой морали стран Антанты.

После войны образы и интерпретации времен войны зажили собственной жизнью, и история Мата Хари стала сюжетом бесчисленных романов и фильмов (среди прочих, с Марлен Дитрих, Гретой Гарбо и Жанной Моро). Правильная шпионка, как указывала книга “История нравов времен Первой мировой войны”, вышедшая под редакцией Магнуса Хиршфельда в 1929 году, это тип, “культивированный в Голливуде в 20-х годах как”женщина-вамп”, до дрожи холодная, эгоистичная, склонная к коварным интригам, тип, который видит в мужчине не человека, а лишь объект эксплуатации, и, тем не менее или именно поэтому притягивает их к себе с демонической силой”. {14} С исторической личностью этот культовый персонаж из кино имеет очень мало общего, зато куда больше - с той ”эротической шпионкой” Мата Хари, которую создали секретные службы разных стран и, наконец, осудила на смерть французская военная юстиция.



http://www.agentura.ru/library/matahari/

[Валерий]

Разведка «святого престола»
Глава из книги «Тайное становится явным». Владислав Минаев. Военное издательство Министерства обороны Союза ССР Москва - 1960

http://www.agentura.ru/library/vatican/

На гербе Ватикана изображены скрещенные ключи. Одним ключом католическая церковь как бы открывает доступ ко всему, что ее интересует, а другим – запирает все, что ей противоречит. Это изображение на гербе весьма символично.

Чтобы иметь доступ ко всему сокровенному в международной политике, римские папы создали широко разветвленную разведывательную организацию.

Разведку Ватикана фактически обслуживает вся католическая церковная иерархия. Свыше полусотни «дипломатических» представителей папы и полторы тысячи архиепископов и епископов, руководящих католическим духовенством в разных частях света, систематически собирают самую различную информацию от десятков тысяч подчиненных им низших церковных чинов и направляют ее в Ватикан. Добыванием разведывательной информации занимаются многочисленные монашеские ордена, созданные Ватиканом. Наконец, для этой цели Ватикан использует множество разных католических организаций, объединяемых ассоциацией «Католическое действие», а также политические партии католиков.

Важнейшими организующими центрами ватиканской разведки являются резиденции папских дипломатов – нунциев (послов), интернунциев (посланников) и апостолических легатов (церковных представителей папы).

Весь поток собираемой информации поступает в специальное ведомство Ватикана – «Конгрегацию священной канцелярии», учрежденную в 1542 году и заменившую собой «Великую римскую инквизицию». Огромный аппарат чиновников ежедневно тщательно изучает и классифицирует поступающие сведения. ТомасМорган, автор книги о Ватикане, метко названной им «Пост подслушивания» пишет: «День и ночь стекаются к святому престолу вести, дурные и хорошие, из самых отдаленных уголков мира».

В октябре 1939 года, спустя месяц после начала второй мировой войны, Ватикан создал при своем государственном секретариате так называемое «Бюро информации», которое возглавил бывший католический епископ в царской России Евреинов – один из старейших деятелей Ватикана на поприще шпионажа. Это бюро организовало свои филиалы в важнейших центрах и в особенности в районах, где происходили военные действия. Сеть филиалов систематически расширялась. Они имелись в Вашингтоне и Токио, в Каире и Бангкоке, в нейтральных странах и во многих пунктах оккупированной гитлеровцами территории. Сотни специальных агентов каждодневно занимались выполнением заданий бюро.

Под видом «розыска военнопленных и беженцев», «помощи голодающим» и т.п. «Бюро информации» распространило свою деятельность на все театры военных действий. Маскируясь «благотворительными» целями, ватиканская агентура проникала в лагеря для военнопленных и интернированных, завязывала связи с беженцами и эмигрантами, снабжала их радиоприемниками, литературой, музыкальными инструментами. Все это служило ширмой для шпионской работы. К концу войны «Бюро информации» Ватикана разрослось в крупнейшую разведывательную организацию, обслуживавшую как США и Англию, так и фашисткую Германию, с центром, насчитывающим в своем аппарате до 150 человек. Бюро представляло собой подсобный орган ватиканской разведки, которым является так называемый «Центр информации для бога» («Чентро информационе про део»).

Еще в самом начале второй мировой войны Ватикан начал добиваться установления «взаимодействия» своей разведки с соответствующими американскими инстанциями. Один из католических иерархов в США, епископ Джемс Райан, опубликовал 12 мая 1940 года в газете «Нью-Йорк Таймс» статью, в которой доказывал целесообразность для Соединенных Штатов установления дипломатических отношений с Ватиканом. Указывая на политические выгоды этого, епископ особенно подчеркивал, что Ватикан – самая информированная в мире организация.

Соединенные Штаты охотно пошли на установление неофициальных дипломатических отношений с Ватиканом. В 1940 году в Ватикан прибыл личный представитель США Майрон Тэйлор – бывший президент стального концерна «Юнайтэд стейтс стил корпорэйшн», директор «Ферст нэйшнл бэнк» в Нью-Йорке и глава ряда других фирм, контролируемых банкирским домом Моргана.

«Одна из целей, которую преследовал Тэйлор, - пишет американский журналист Чанфарра, - состояла в сборе максимума возможных сведений… Дело в том, что с самого начала войны Ватикан все время располагал весьма значительной и бесперебойно поступавшей информацией о внутреннем положении в различных районах Европы, исключая СССР.

Можно безошибочно утверждать, что в распоряжение Тэйлора были предоставлены сведения, которые сразу же были переданы президенту Рузвельту».

Ватикан, по словам Чанфарра, в одно и то же время стремился не портить отношений с Муссолини и доставлял информацию его противникам.

По окончании войны разведка Ватикана подверглась реорганизации, объединившись с разведывательной службой ордена иезуитов. Вновь созданный орган, возглавляемый генералом иезуитского ордена Жанссеном, был подчинен исполняющему обязанности государственного секретаря Ватикана кардиналу Монтини.Заместителями Жанссена были назначены директор «Чентро информационе про део» Морлион – монах доминиканского ордена, бельгиец по происхождению, и директор шпионской организации иезуитов Шмидер.

Разведывательной деятельностью католической церкви, как пишет анонимный автор книги «Секретные документы ватиканской дипломатии», вышедшей в Италии в апреле 1948 года, руководил непосредственно и лично папа Пий XII. Он часто устраивал совещания с участием кардинала Монтини и других деятелей Ватикана.

Пражское телеграфное агентство 29 июня 1948 год сообщало, что между правительством США и Ватиканом было заключено секретное соглашение, по которому США взяло на себя финансирование «антикоммунистической» деятельности Ватикана. Папа Пий XII, со своей стороны, обязался максимально активизировать деятельность Ватикана против стран народной демократии и СССР. Фактически США финансировали Ватикан и раньше. По сообщениям печати, в 1947 году на разведывательную деятельность Ватикана только в Европе США предоставили около 500 тысяч долларов.

В конце апреля 1948 года в одной из румынских газет была опубликована статья под названием «Деятельность шпионской службы Ватикана», в которой излагалась суть новых директивных указаний, преподанных Пием XII своей разведке. Папа требовал, чтобы все католические организации, монашеские ордена и отдельные церковные деятели максимально использовали свои возможности для сбора разведывательных сведений, чтобы вся периферийная сеть ватиканской разведки немедленно установила контакт с местными резидентурами американской и английской разведок и передавала им всю информацию общего характера, которую возможно использовать для усиления борьбы с коммунизмом. Информацию особо секретного характера папа предложил направлять в главный центр ватиканской разведки.

Разведка США оказывает свое влияние на разведку Ватикана и через орден иезуитов, значительное число членов которого составляют американцы. Из 28 234 иезитов, имевшихся в мире к концу 1946 года, 6282 находились в Соединенных Штатах, а их нью-йоркская организация насчитывала 1200 членов, 4973 – в Испании, 4566 – в Англии, Канаде, Ирландии и Бельгии, 3154 – в Германии и Голландии, 3100 – во Франции, 2450 – в Латинской Америке, 2353 – в Италии и 1356 – в других странах.

Немецкий журнал «Вельтбюне» опубликовал статью Джузеппе Наварра под названием «Небесная рать», в которой рассказывается о подрывной деятельности иезуитов.

«Этот главный, наиболее боеспособный, наиболее опасный отряд «стратегических резервов» папы, - пишет автор. – У иезуитов нет определенной сферы действия, им поручаются, так сказать «специальные» задания… Они представляют особый ударный отряд. Орден иезуитов является венцом державы папы и одновременно самым эффективным ее оружием. Там, где нужно пробить брешь для проникновения политики католицизма, там, где нужно ликвидировать прорыв в собственных рядах, там, где «небесные полки» начинают шататься под ударами, - там на арене появляются иезуиты. Это – палачи и инквизиторы во времена борьбы с реформацией, это – воспитатели в княжеских домах до и после французской революции, это – авангард империализма в колониях, это – автоматчики в сражении против социализма».

Большую роль в деятельности разведки Ватикана играет также орден доминиканцев, или «братьев-проповедников». В прошлом представители этого воинствующего католического ордена обычно руководили инквизиционными трибуналами и другими органами ватиканского сыска, а также возглавляли высшую цензуру. Характер деятельности доминиканцев соответственно отражен на их гербе, на котором выгравирована собака, несущая в пасти горящий факел, и изображен патрон ордена св. Доминика, прижимающий палец к губам. Отсюда и другое наименование доминиканцев – «псы господни». Любопытен и тот факт, что по уставу ордена браться его имеют право разговаривать друг с другом только два часа в сутки.

Несмотря на многовековой опыт в области всякихвидов тайной борьбы с прогрессивными движениями, католическая церковь терпит на этом фронте одно поражение за другим. Поэтому Ватикан уделяет много внимания подбору и подготовке кадров для своего шпионского аппарата. Этим делом руководят два ватиканских органа – «Конгрегация семинарий, университетов и исследований» и «Конгрегация пропаганды веры».

Главной задачей разведка Ватикана считает подготовку агентов для ведения подрывной работы в странах народной демократии и в Советском Союзе.

Разоблачения Алигьеро Тонди
Говоря о Ватикане, нельзя обойти молчанием разоблачений, сделанных бывшим профессором ватиканского Грегорианского университета Алигьеро Тонди. Выходец из буржуазной семьи, архитектор и художник по образованию, Тонди 16 лет, с 19366 и до весны 1952 года, состял членом ордена иезуитов и достиг весьма высокого положения в ватиканской иерархии. В последнее время он занимал пост вице-директора института высшей религиозной культуры Грегорианского университета. Последняя его деятельность на этом посту была связана с очень ответственным заданием Ватикана.

Тонди было поручено изучать марксизм, положение в СССР и странах народной демократии с тем, чтобы «доказать необоснованность» этого учения и дать теоретическое направление в борьбе против социализма. Выполняя это поручение Ватикана, Тонди после длительной и сложной внутренней борьбына 44-м году жизни отказался от католицизма и примкнул к коммунистам.

В 1952 году в органе итальянской коммунистической партии «Унита» Тонди опубликовал ряд разоблачительных статей о Ватикане, изданных затем отдельной брошюрой по названием «Ватикан и неофашизм». В начале 1953 года во Флоренции была опубликована книга Тонди «Иезуиты», и несколько месяцев спустя вышла в Риме новая его работа под названием «Тайная власть иезуитов».

Интересны разоблачения Тонди о «Католическом действии» («Акционе каттолика») – этой крупнейшей политической организации Ватикана. По его словам, на бумаге «Католическое действие» не должно заниматься политикой, но факты говорят, что в его «учреждениях, на собраниях, на лекциях – словом, повсюду господствовала политика и самый неистовый, свирепый антикоммунизм, кровожадный даже в выражениях». Глава «Католического действия» Луиджи Джедда является инициатором создания «религиозных» организаций нового типа. Речь идет о «Гражданских комитетах».

Эти комитеты были основаны в феврале 1948 года и сразу же приняли активное политическое участие в подготовке избирательной кампании в Италии. Так называемые «Гражданские комитеты» являются в буквальном смысле осведомительными организациями Ватикана. В этом легко убедиться, когда обращаешься к такому документу, как «Организация и план работы местного Гражданского комитета», изданному в 1951 году. В названном документе точно указывается, какого рода сведения должны собирать исполнительные органы «Гражданских комитетов». К таким сведениям относятся данные о явной или скрытой деятельности политических партий, об общественном мнении в отношении местных и национальных проблем, представляющих общий интерес. Такие сведенияс обираются в результате наблюдения за новостями, внимательного чтения прессы и сбора сведений и документов. Общественное мнение, как пишется в указанном документе, разведывается путем формулирования точных вопросов, интересующих «Гражданский комитет» и направление этих вопросов значительному числу лиц различного социального положения. Ответы аккуратно аннотируются.

В одной из своих книг Тонди указывает на огромную финансовую поддержку, оказываемую американскими монополиями Ватикану.

«Монсиньр Фаллани из ватиканского секретариата иностранных дел, - пишет Тонди, - как-то откровенно сказал мне: «Сейчас Америка посылает нам столько долларов, сколько нам необходимо, ибо она нуждается в нас как в политической силе». Лейбер, личный секретарь папы, также говорил Тонди, что Ватикан «получает из США много долларов… Кардинал Спеллман и Белый дом помогают нам всеми силами».

Агентура Ватикана
Ватикан имеет широкую сеть агентов. Одной из главных задач всей этой сети является подрывная деятельность в странах народной демократии. Пожалуй, наибольшее внимание Ватикана привлекает Чехословакия.

В буржуазной Чехословакии позиции католической реакции были весьма сильными. Католические князья церкви содействовали захвату страны гитлеровской Германией. В годы немецко-фашистской оккупации они активно помогали захватчикам. Предвидя разгром фашистской Германии, ватиканская разведка насаждала на территории Чехословакии шпионско-диверсионную сеть с расчетом на использование ее в послевоенное время.

В качестве организатора этой сети в 1943 году в Чехословакию был заслан под видом антифашиста опытнейший шпион Демислав Колакович. Хорват по национальности, этот «профессор богословия», обосновавшись в Словакии, развил необычайную активность. Во время народного восстания в Словакии осенью 1944 года он проник с помощью католического епископа Шкрабика в ряды повстанцев. Выпытывая у раненых во время исповеди военные тайны и добывая сведения другими путями, Колакович передавал их немецко-фашистским оккупантам через шпионский пункт, помещавшийся в самой епископской резиденции.

Матерый иезуитский шпик создал в Словакии шпионско-диверсионную сеть, носившую конспиративное наименование «Семья». Участники этой разведывательной организации обслуживали одновременно ватиканскую и гитлеровскую разведки.

С сомента образования Чехословацкой Республики Ватикан плел интриги, целью которых являлось свержение народной власти. Вокруг верхушки католической церкви объединялись деятели распущенных и запрещенных фашистских и профашистских партий.

Во время февральских событий 1948 года, когда чехословацкая реакция подготавливала государственный переворот, агентура Ватикна действовала в полном контакте с заговорщиками. Пражский архиепископ Беран обещал им полную поддержку папы. После провала планов реакции Ватикан еще оболее активизировал шпионско-диверсионную деятельность против Чехословакии. Без согласия чехословацкого правительства в Прагу был направлен новый папский нунций – Веролино, широко известный по своей подрывной работе в народно-демократической Венгрии. По его указанию было проведено тайное совещание всех католических епископов в Чехословакии, на котором архиепископ Беран потребовал от имени Веролино усилить подрывную работу. Он предложил епископам создать новые подпольные шпионско-диверсионные группы.

Но не везде папский нунций встретил со стороны низшей церковной иерархии «послушание трупа» (девиз иезуитов, характеризующий беспрекословное повиновение). Многие священники отказались следовать наставлениям посланца Ватикана. Веролино пытался воздействовать на некоторых из них применением различных кар, но это вызвало протесты рядовой массы католиков.

В 1950 и 1951 гг. последовали судебные процессы нескольких групп разоблаченных в Чехословакии тайных агентов Ватикана, уличенных в подрывной деятельности против республики. На скамье подсудимых сидели люли в черных, коричневых и белых сутанах.

Суд установил, что некоторые обвиняемые в период немецко-фашистской оккупации, будучи агентами Ватикана, одновременно сотрудничали с гестапо. Фактически между гестапо и ватиканской разведкой существовал самый тесный контакт в борьбе с народно-освободительным движением. С помощью гестапо Ватикан избавлялся от неугодных ему священников.

Было доказано, что во многих католических монастырях и церквах Чехословакии укрывалось оружие и они служили прибежищем для иностранных шпионов и террористов. Так, католический костел в городе Зноймо был превращен в центр переброски за границу предателей чехословацкого народа, которые затем после соответствующей подгтовки направлялись обратно в Чехословакию для шпионско-диверсионной работы.

Настоятель Премонстрантского монастыря аббат Махалка хранил в укромных уголках обители оружие и боеприпасы, а в мехах органа и других местах прятал около миллиона чехословацких крон, американские доллары, итальянские лиры, золотые и серебрянные вещи. Свой пистолет Махалка держал в исповедальне. Служитель доминиканского ордена и преподаватель католической семинариии в Оломоуце Сильвестр Брайн занимался распространением антигосударственных листовок и использовал кафедру семинарии для того, чтобы сеять недовольство и подстрекать верующих на антинародные выступления.

Столь же неприглядны и деяния трех словацких епископов – Яна Войтешака, Михала Бузалки и Павла Гойдича, которых судили в Братиславею. Эти князья церкви прятали бежавших из Польши бандитов, устраивали склады оружия, печатали контрреволюционную литературу, устанавливали в своих резиденциях тайные радиопередатчики, подготавливали террористические акты.

Чрезвычайную активность в подрывной раблоте против чехословацкого народа проявляли иезуиты, глав которых в Чехословакии Франтишек Шингал был уличен в систематической шпионской деятельности.

В других странах народной демократии, в частности в Польше и Албании, агентура Ватикана также содействовала осуществлению агрессивных планов международной реакции.

В 1952 году польские органы государственной безопасности разоблачили в Кракове большую шпионскую организацию, созданную Ватиканом и польской реакцией.

Шпионов в сутанах возглавлял ксендзЮзеф Лелито. Еще в годы немецко-фашистской оккупации этот «пастырь» организовал фашистскую банду. После освобождения Польши от фашисткой оккупации Лелито с помощью кардинала Сапеги совершил много кровавых преступлений. Поэтому он был вынужден долгое время скрываться под фальшивой фамилией.

В это время Лелито установил связь с американским разведывательным центром в Мюнхене, от которого стал получать инструкции по организации шпионажа и диверсионных действий. Вскоре он привлек к шпионской деятельности некоторых своих некоторых своих коллег ксендзов. Опорным пунктом шпионской организации стала краковская курия, в стенах которой шпионы хранили иностранную валюту и другие ценности, а также оружие.

Задержанный по этому делу бывший нотариус Краковского архиепископства ксендз Похопень сознался, что он тесно сотрудничал с ксендзом Лелито. Ежедневно в архиепископство поступало от 50 до 100 рапортов от католических священников, из которых Похопень черпал нужные шпионские сведения, которые затем передавал ксендзу Лелито для отправки за границу.

Ковалик, один из участников шпионской шайки, признался, что он не останавливался перед вербовкой для шпионской деятельности даже детей.

В начале 1950 года в Ватикане было созвано специальное совещание, на котором обсуждались мероприятия по усилению шпионско-диверсионной деятельности в странах народной демократии. На этом совещании было решено организовать в Риме двухгодичную школу. Окончившие эту школу предназначались для выполнения функций резидентовв странах народной демократии, куда они должны были формально направляться в качестве священников. Кроме того, было решено открыть в Милане и Венеции курсы для подготовки радистов и шифровальщиков с годичным сроком обучения. Слушатели этих курсов также предназначались для работы в странах народной демократии.

Учебные заведения снабжены новейшим американским оборудованием, а в качестве преподавательского персонала в них подвизаются офицеры американской разведки. Контингенты же слушателей подбираются Ватиканом преимущественно из числа духовного звания.

Католическая реакция стремится сорвать строительство социализма в странах народной демократии. Она полагает, что лишний десяток шпионов и диверсантов «высокой квалификации» или тысяча предателей, принадлежащих к разновидности так называемой «массовой агентуры», смогут сделать что-либо решающее в этом направлении. Бдительность свободных народов разбивает эти зловещие планы.

«Конгрегация» в борьбе с коммунизмом
С первых дней Великой Октябрьской социалистической революции Ватикан занял непримиримую, резко враждебную позицию по отношению к Советскому государству. Представитель Временного правительства при Ватикане Лысаковский в течение ряда лет после образования Советской республики именовал себя «представителем России» и осуществлял связь Ватикана с различными белогвардейскими организациями. Одновременно миссия Лысаковского служила для папского престола поставщиком шпионской информации о Советской России. В тот же период Ватикан начал проводить различные мероприятия, имевшие целью подрыв международного и внутриполитического положения нашей страны.

Особую роль в этой подрывной деятельности играла и играет образованная при Ватикане еще в мае 1917 года «Конгрегация восточных церквей», на которую возложено руководство делом распространения «католицизма восточной обрядности» в странах с православным населением. После Октябрьской революции «Восточная конгрегация» превратилась из центра по руководству «воссоединением христианского мира в лоне единой (то есть католической) церкви» в штаб Ватикана по борьбе с коммунизмом и организации антисоветских интриг.

В 1918 году папа Бенедикт XV назначил епископа Ахилла Ратти «апостолическим визитатором по делам России». Советское правительство отказало Ратти в разрешении на въезд в страну. Тогла он получил назначение на пост чрезвычайного нунция в Варшаве. Сын миланского фабриканта, прошедший школу католического воспитания, Ратти оказался ловким и коварным организатором антисоветского шпионажа в дни войны.

Действуя в тесном контакте со «вторым отделом» (так называемой «двойкой») генерального штаба буржуазной Польши, Ратти развернул подрывную деятельность против Советской страны. При его прямом участии в Варшаве были организованы особые курсы для подготовки шпионов и диверсантов из числа католических священников. Во Львове была создана типография для печатания на русском и украинском языках антисоветских листовок и воззваний. В тыл советских войск засылались агенты, которые устанавливали связь с местными ксендзами и, пользуясь их помощью, собирали шпионские сведения и подготавливали всякие провокации.

Антисоветская деятельность Ратти не ограничивалась только пределами Польши. Его уполномоченные и тайные агенты орудовали во всех граничивших с Советской Россией государствах и на Балканах. Сам Ратти и его подручные установили тесную связь со многими эмигрантскими белогвардейскими организациями. Он направлял также деятельность назначенного папой «апостолического визитатора по делам Украины».

В 1920 году Ратти вернулся в Рим, а в следующем году за свои «заслуги» получил кардинальское звание, став наиболее вероятным кандидатом на папский престол.

В 1921-1922 гг. ряд областей нашей страны постигли неурожай и голод. Ватикан обратился к Советскому правительству с предложением направить в Россию миссию якобы для оказания «помощи голодающим».

25 августа 1922 года миссия Ватикана по оказанию «помощи голодающим» прибыла в Крым. В составе миссии было 11 человек, в том числе 3 иезуита. Возглавлял ее американский иезуит, директор одного из колледжей этого ордена в США, «доктор философии» Эдмунд Уолш.

Советское правительство в начале 1924 года потребовало отзыва главы миссии Уолша, изобличенного в антисоветской деятельности. На смену Уолшу Ватикан прислал «святого отца» Германа, но характер и содержание «работы» католической «миссии помощи» от перемены ее руководства не изменились ни на йоту, наоборот, миссия усилила свою подрывную деятельность. Ввиду этого летом 1924 года Советское правительство было вынуждено выслать ее личный состав из пределов страны.

Под различными предлогами католическая реакция пыталась создать свои опорные пункты в Закавказье. В сентябре 1918 года между Ватиканом и католикосом Грузии Кироном IIшли переговоры о слиянии православной и католической церквей. В результате предательства Кирона IIВатикан получил право назначить в Тбилиси католического архиепиксопа. На этот пост папа назначил доминиканца Мориондо, назвав его «апостолическим вкарием и администратором Кавказа». Одновременно папа поручил «неаполитанской провинции» ордена иезуитов распространить свою деятельность на Грузию. В 1921 году после установления в Грузии Советской влсти Мориондо был зам енен архиепископом Сметсом, который пробыл в Тбилиси до августа 1924 года. Деятельность Сметса в Грузии, не имевшая ничего общего с проповедью «слова божьего», завершилась его участием в меньшевистской авантюре, после ликвидации которой Советское правительство выслало Сметса.

«Руссикум»
Убедившись в невозможности «мирного» проникновения в СССР, Ватикан пытался активизировать вредительскую и шпионскую работу католического духовенства внутри Советского Союза и развернул подготовку специальных кадров шпионов и диверсантов, предназначенных для засылки в Советскую страну.

Вопрос о подготовке тайной агентуры для засылки в Советский Союз и об организации работы «по изучению России» был поставлен Ватиканом еще в начале 20-х годов. 12 ноября 1923 года папа в своем послании указал на необходимость «основать и вдохновлять восточный католический институт» в целях изучения Востока и подготовки католических проповедников для СССР.

Инициаторами создания этого института были иезуиты. При ордене иезуитов и был создан так называемый Восточный институт во главе с аббатом Мишелем д’Эрбиньи – сыном французского банкира. В конце 1925 года д’Эрбиньи совершил поездку в СССР и пробыл три недели в Москве. Видимо, это путешествие было необходимо д’Эрбиньи для личного ознакомления со страной. Плодом этой поездки явилась гнуснейшая книжонка, полная самых наглых клеветнических измышлений о нашей стране.

Затем по поручению папы д’Эрбиньи объехал некотороые страны для сбора средств на открытие при Восточном институте «русского колледжа». Многие капиталисты предоставили в распоряжение д’Эрбиньи значительные денежные средства. К 1928 году орден иезуитов получил 4 миллиона лир, из которых около половины было отпущено американской католической организацией «Рыцари Колумба».

Ватикан и орден иезуитов весьма тщательно готовились к открытию «русского колледжа», которому католическая реакция придавала большое значение. В Риме для колледжа было выстроено четырехэтажное здание. В 1930 году «Русский католический колледж имени св. Терезы» был открыт.

Первым директором «Руссикума» был назначен д’Эрбиньи, его заместителем – бывший царский офицер князь Волконский, принявший католичество. В числе преподавателей были: иезуит Яворно – бывший офицер австро-венгерской армии, бывший врангелевский офицер монах Николай Братко, священник Сипягин и другие.

Первый контингент слушателей «Руссикума» почти целиком состоял из белых эмигрантов. Каждый из слушателей прошел самую тщательную проверку. О настоящем лице «Руссикума» свидетельствую некоторые материалы, опубликованные в иностранной печати. Так, австрийская газета «Линцер фольксблатт» сообщала о нем следующее: «Это один из самых странных домов в Риме. Его окна никогда не открываются и двери всегда заперты. Питомцы этого института на протяжении всего срока обучения, который составляет от двух до трех лет, не имеют права принимать посетителей и переписываться с родными. В мрачный дом на улице Карло Альберто имеют доступ лишь некоторые лица, принадлежащие ордену иезуитов». Выпускники школы, по словам газеты, «направляются под чужим именем в зоны, занятые Советами» и путешествуют не в монашеском платье, а в качестве обычных туристов. Перед отъездом каждому из них папа дает особую аудиенцию. «Русским колледжем» руководит австрийский иезуит Швейгль, который, как указывала газета, долгое время жил в СССР. Помощником его состоит австрийский иезуит Веттер. Учащиеся колледжа подбираются главным образом из числа русских белоэмигрантов и перемещенных лиц.

«Русскиум» располагает и собственным пропагандистским аппаратом – Бюро пропаганды, которое издает еженедельный журнал «Леттр де Ром». В течение многих лет журналом руководил иезуит отец Ледит – канадец, русский по матери. Вся пропаганда «Руссикума» имеет антикоммунистическое и антисоветское направление.

Кроме «Руссикума», Ватикан использует для подготовки антисоветской агентуры Грегорианский и Западноукраинский институты, основанные – первый еще в 1883 году, а второй – в 1897 году.

С целью подыскания соответствующих контингентов для таких учреждений, как «Руссукум», Грегорианский и Западноукраинский институты, в некоторых городах учреждены так называемые «Российские католические миссии». Эти миссии выискивают среди белоэмигрантского отребья и гитлеровских военных преступников лиц, желающих принять католичество. После некоторой обработки согласившихся отправляют в Рим для получения специального образования или использования на практике.

Один из преподавателей института по изучению «русской современности» при Фордхемском католическом университетет в Нью-Йорке белоэмигрант, бывший князь Андрей Урусов, в разговоре с А. Тонди поведал о многих фактах антисоветской шпионской деятельности ордена иезуитов.

«Вспоминаю, - пишет Тонди, - с какой тщательностью иезуиты организуют сеть своих агентов во всем мире, стараясь охватить и прибрать к своим рукам эмигрантов, бежавших из Венгрии, Чехословакии и других демократических стран, но в особенности – русских белоэмигрантов. Этим явно провокационным делом занимаются иезуиты православного толка, шныряющие повсюду, где имеются значительные группы эмигрантов».

Как пишет Тонди, большое число белоэмигрантских организаций проводит антисоветскую шпионскую деятельность под руководством иезуитов. К таким организациям относятся «Русский антикоммунистический центр», «Высший монархический совет», «Российское антикоммунистическое объединение», «Союз Андреевского флага», «Комитет объединенных власовцев», «Национально-трудовой союз», «Российское народно-державное движение», «Союз борьбы русского народного движения», «Союз борьбы за освобождение народов России» и другие.

Еще ранее папа создал специальный орган «по изучению большевизма» - «Комиссию по делам России», которую возглавил аббат д’Эрбиньи. На эту комиссию папа возложил задачу «изучения положения религии» в СССР и ведение антисоветской пропаганды. В короткий срок комиссия превратилась в крупнейший центр по распространению самой злостной клеветы на Советский Союз.

В годы войны
Через несколько недель после нападения фашистской Германии на СССР Ватикан заключил с Гитлером соглашение о посылке на оккупированную советскую территорию специально подготовленных священников. Немецкие фашисты считали посланников Ватикана весьма ценным подспорьем для себя. С их помощью, как они полагали, им удастся «примирить русских с немецкой оккупацией».

В 1949 году в Чехословакии вышла книга «Заговор Ватикана против Чехословацкой Республики». В ней приведены факты, показывающие, что Ватикан был осведомлен о готовившемся нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Факты таковы. К моменту нападения фашистской Германии на СССР Ватикан располагал уже отпечатанными молитвенниками, предназначенными для граждан СССР, причем первой молитвой была молитва за… Пия XIIи русского царя. Заблаговременно Ватикан начал издавать в Словакии журнал «Православная Русь», редакция которого затем перебазировалась на оккупированную территорию СССР. Во время войны разведывательная служба Ватикана поддерживала тесный контакт с гитлеровской Службой безопасности (СД). Уполномоченный СД по делам церкви Бауэр регулярно приезжал в Рим, где совещался с главой ватиканской разведки Монтини. Во времяэтих совещаний происходил обмен информацией и намечался дальнейший характер сотрудничества обеих систем.

После разгрома Советской Армией гитлеровских полчищ под Сталинградом и по мере развертывания победоносного наступления Советских Вооруженных Сил Ватикан усиливал антисоветскую подрывную работу. Он создавал опорные пункты ватиканской разведки на территории сопредельных с СССР стран, откуда удобнее было тайно переправлять шпионов в Советский Союз. Одновременно Ватикан активизирует свою антисоветскую пропаганду. С 20 апреля 1943 года ватиканское радио начало передачи на русском языке, в которых содержались злобные выпады против Советской влсти, провокационные и клеветнические измышления.

Судебные процессы по делу ватиканских агентов, разоблаченных в послевоенное время в странах народной демократии, вскрыли картину их подрывной антисоветской деятельности. Один из агентов, уже упоминавшийся «профессор богословия» Колакович, предавший гестапо десятки чехословацких патриотов, в 1945 году нелегально перешел границу СССР. Ватикан поручил Колаковичу установить связь с реакционными элементами из среды греко-католиков, или так называемых униатов, проживающих на территории западных областей Украинской ССР, снабдить их деньгами и оружием, с тем чтобы использовать униатов для

Поддержки действовавших в Западной Украине антисоветских банд Степана Бандеры.

Проникнув на советскую территорию, Колакович имел свидание с бандитом Бандерой. Этот гитлеровский наемник, на совести которого кровь тысяч ни в чемне повинных мирных советских людей, встретился на большой лесной лужайке вблизи Перемышля с человеком, одетым в сутану ксендза. Представитель «святой римской церкви» уговаривает главаря банды убийц усилить свои разбойничьи операции. Колакович обещал бандитам оружие, боеприпасы, продовольствие, радиопередатчики и доллары.

Ватикан использовал представителей греко-католической церкви Чехословакии для оказания помощи бандеровским бандам, действовавшим на советской территории в Польше, в Чехословакии. При прямом содействии Ватиканав Чехословакии была создана курьерская и информационно-разведывательная службы бандеровцев. Вдоль специальной дороги, проходившей от польской границы через всю территорию Чехословакии и оканчивавшейся в американской оккупационной зоне Германии, были созданы пункты, которые служили местом укрытия для проезжающих курьеров, снабжения их продовольствием и документами.

Такими опорными пунктами являлись резиденция греко-католического епископа Гойдича (Словакия), женский монастырь вблизи этого города, греко-католическая церковь в Праге и многие другие приходы. Греко-католические священники оказывали содействие бандеровским бандам в их операциях против советской, польской и чехословацких армий. При прямом участии этих священников планировались разбойничьи налеты бандеровцев, священники добывали для них шпионскую информацию, фабриковали подложные документы, обеспечивали нелегальные переходы через границу и т.п.

Кто не слышал имени пламенного писателя-революционера, активного общественного деятеля Советской Украины Ярослава Галана! Его неукротимое, острое перо беспощадно разоблачало истинную деятельность Ватикана. В его гневных памфлетах срывались ханжеские, лицемерные маски с отцов святой церкви, и они предстали во всей своей неприглядности – злобные, коварные враги свободы и демократии, продавшиеся американским империалистам.

Галан был страшен Ватикану. Его решили купить. Писатель-боец с гневом отверг эту попытку. Его пытались запугать. Он ответил новым страстным памфлетом. Тогда папа благословил бандита-бандеровца Стахуру, и 24 октября 1949 года во Львове в своей квартире славный советский патриот Ярослав Галан был зверски убит.

Ватикан активно участвует в холодной войне против Советского Союза и стран народной демократии, поддерживает политику «с позиции силы». В Западнйо Германии Ватикан создает различные католические молодежные объединения. Финансирует эти объединения «союз немецких католиков», во главе которого стоят лица, в прошлом близкие Гитлеру.

В среде католиков растет недовольство политикой Ватикана, его подрывной деятельностью против социалистических стран. В связи с этим «отцы церкви» еще сильнее стали маскировать свою агентуру. Однако растет бдительность трудящихся, и даже тайная политика «послушания трупа» потерпит провал.

Смотри также на «Агентуре»:
Спецслужбы Ватикана
http://www.agentura.ru/dossier/vatican/

[Justice]

Дело Павлика Морозова - правда и домыслы

Следственное дело № 374...

"Стоит, как под знаменем, прямо,
Не скрыв от суда ничего.
С простенка, из тоненькой рамы,
Сталин глядит на него"

Материал тут: http://www.psj.ru/text/200609220200.htm
Продолжение материала о том как резали пионера тут:
http://www.psj.ru/text/200609280200.htm

[Валерий]

Ну спасибо большое за портал "Хранитель". Слыхал о нем ранее, но не нашел в Инете.

[АН-93]

Стоит ли на нашем форуме повторять бред "правозащитников" и всяческих "жерт ГУЛАГа". Я о материале про Кольцова.