Степаныч

[Belousovec]

Степаныч
(Критический рассказ)

По поводу жилья конфликт у Степаныча назревал давно.
Уже около десяти лет он проживал в этом общежитии, заселившись туда с семьёй ещё будучи слушателем Академии своей «любимой силовой структуры», как он с улыбкой отзывался о своём бывшем месте службы.
Конечно, пока он обучался, проблем с жильём у него не было, но годы учёбы пролетели незаметно, как один день. Подошёл долгожданный и в тоже время такой неожиданный выпуск. Так как Степаныч был без ноги, ходил на протезе, ему и учиться-то разрешили в Академии, учитывая его заслуги перед Родиной, посылать его на границы нашей необъятной России не стали, а оставили служить в Москве.
Тут и появились у Степаныча первые жилищные проблемы. Родная когда-то «Альма-матер» попросила его комнату в общежитии освободить. Для чего в лице коменданта наклеила на двери листочек с подробными инструкциями, куда и в какой срок Степаныч вместе с женой, тоже военнослужащей, и детьми должен убраться. Для убедительности Степанычу в Академии не выдали денежный аттестат, чтобы в случае не освобождения жилья он попросту умер с голоду. Жена, добросовестно влача военную лямку и не имея высокого чина, зарабатывала мало и была не в состоянии прокормить себя, мужа и двоих детей-школьников.
Пока Степаныч учился в Академии, ему платили копейки, но после выпуска, не смотря на назначение на приличную должность, он лишился и этого источника дохода. Учиться ему было трудно. После последней контузии, а была она далеко не первая, и перенесённых девяти операций вследствие полученных ранений, у Степаныча появились проблемы с памятью. Чтобы запомнить материал, ему приходилось всё зазубривать, повторяя по много раз. Мучили раны, не давая на чём-либо сосредоточиться. Иногда, особенно к непогоде, раны ныли, болели, дёргали на все лады. Никакие лекарства, даже дорогостоящие, а тратиться на них приходилось постоянно, не помогали. Порой боль доводила Степаныча почти до безумия. Но он всегда терпел, не показывая вида.
Лишь сопел сердито, да о его состоянии можно было догадаться по потемневшим глазам с расширенными зрачками. Но обычно никто не присматривался, никому до болей Степаныча не было дела и это его устраивало. Он не любил, когда его жалели.
Обычно сверкал своей белозубой улыбкой и весело смотрел на людей голубыми светлыми глазами, не давая понять людям, что же на самом деле происходит у него на душе. Лишь оставаясь наедине с самим собой, он мог расслабиться, постонать, а порой и поплакать от боли, но затем, быстро взяв себя в руки, снова улыбался, показывая другим, как у него всё хорошо. О состоянии здоровья Степаныча знала лишь жена, снабжавшая его лекарствами и регулярно залечивающая ему раны.
Несмотря ни на что, чтобы прокормить семью, Степаныч работал, зарабатывал хоть какую-то копейку. Днём учился, а по ночам ходил охранять магазины, стройки, сортировал газеты и журналы. В общем, хоть как-то старался принести семье пользу, обеспечить своих детей всем необходимым. Чтобы питались они и одевались не хуже, чем другие дети. Чтобы не смеялись над ними, как над ним самим в детстве, когда он появлялся в школе в заштопанных штанах или куртке с чужого плеча. Частенько вспоминалось детство в кирзовых сапогах и телогрейке. Тогда ему постоянно хотелось есть, но тянущая лямку сразу на трёх работах мать была не в состоянии прокормить целую ораву ребятишек. В том числе детей своих младших сестёр, живущих ещё хуже и стремящихся спихнуть отпрысков из города в деревню, где прокормиться было легче. Учёба днём и работа ночью в конце концов подкосили здоровье Степаныча окончательно. От постоянной нагрузки разошёлся один из швов на ампутированной ноге. Культя загноилась и Степаныч в очередной раз оказался в госпитале.
Раньше, когда протез до мяса растирал ногу, он терпел, выл от боли, когда одевал это приспособление, вытирал текущую кровь, прижигал раны, заклеивал пластырем. Раны от постоянного на них воздействия при нагрузке, не заживали и кровоточили неделями. Но Степаныч терпел. Так было надо. Перед ним всегда стояла задача: «Так надо!».
Порой он задумывался: кому это было надо? Когда кому-то нужно было делать какую-то грязную работу или идти под пули, многие отказывались под любым предлогом, но он шёл. Считал это своим долгом. Поэтому и на теле от ранений и травм у него не было живого места. Родина его награждала, приятно было надеть парадный китель, увешанный орденами и медалями, сознавая, что у большинства окружающих его офицеров нет даже толики того, что есть у него. Но потом он понял, что всё это мелочи, что большинство людей стремится не к этому, а лишь к материальным благам и такие как он в их глазах просто лопухи и неудачники. Не смотря на это, Степаныч службу Родине считал своим долгом и даже потеряв ногу, всё равно в любой момент был готов убыть в любую «горячую точку» и рисковать своей жизнью ради Отечества.
Порой в нём просыпалась обида на государство за то, что он, отслужив не один десяток лет, до сих пор, по сути, является бомжем. Не имеет ничего за душой, кроме семьи и своих наград, но он давил эти суетливые мысли чувством долга.
Вот и зарабатывая деньги по ночам, он сглатывал обиду, что Родина не может обеспечить своих защитников самым необходимым. Что он, офицер, проливавший кровь за Россию и ставший инвалидом, вынужден по ночам зарабатывать себе кусок хлеба. Глядя на сытые лица разъезжающих в крутых иномарках «новых русских», Степаныч глотал неприятный комок обиды и успокаивал себя тем, что кому-то ведь живётся и ещё хуже, чем ему. Не все ведь с золота едят. Долг перед семьёй Степаныч понимал так же, как и перед Родиной. Так он был воспитан с детства. Считал себя главой семьи и чувствовал ответственность за жену и родившихся детей. Поэтому, оказавшись в госпитале и лишившись ещё одного куска мяса с загноившейся культи, сильно запереживал. Продолжение ночных подработок грозили ещё большими осложнениями.
Так что, окончив Академию, и встав перед выбором оказаться с семьёй на улице или умереть с голоду, Степаныч некоторое время находился в ступоре. Потом, как боевой офицер, быстро оценил обстановку и пришёл к выводу, что имея хоть какую-то крышу над головой, можно уже жить. А деньги хоть как-то, но можно заработать. В чём-то себя ограничить, где-то сэкономить. В общем, жизнь продолжается. На новом месте службы жилья Степанычу не предоставили и он так и остался проживать на старом месте. Со временем его денежные дела утряслись, ему стали платить зарплату, но насчёт жилья травля продолжалась. Ему всячески давали понять, что он, как потерявший связь с Академией, должен освободить занимаемую жилплощадь. Его это возмущало, ведь он прекрасно знал, что в общежитии нелегально проживало немало лиц, вообще не имеющих отношения к их службе, а его, боевого заслуженного офицера запросто гонят на улицу.В постоянной борьбе Степаныч с семьёй прожил в общежитии несколько лет. По месту службы ему всё также жилья не предоставляли. На получение квартиры он стоял в очереди, но очередь совершенно не двигалась, несмотря на заверения Президента России обеспечить всех военнослужащих жильём в кратчайшие сроки.
Постепенно ему перестали просто угрожать и натравили на него сотрудников военной прокуратуры. Те, вникнув в ситуацию, качали головами, разводили руками, брали со Степаныча объяснения и требовали освободить незаконно занимаемое жильё.
Пришло время и Степаныча комиссовали по здоровью. Окончательно его не уволили, а лишь вывели в распоряжение, выплачивая мизерную сумму до получения жилья, которое в ближайшие годы Степанычу не светило.
Государство, как бы насмехаясь над заслуженным полковником, отслужившим 25 лет, давало ему подачку, чтобы не умер с голоду.
Так как он не был уволен, инвалидность ему не дали, на хорошо оплачиваемую работу он устроиться не мог и лишь перебивался случайными заработками.
Оказавшись совершенно бесправным, однажды Степаныч встретился с судебными приставами, потребовавшими освободить комнату в общежитии в трёхдневный срок. Естественно, к указанному времени жильё он не освободил, а, вооружившись топором, пригрозил убить каждого, кто силой ворвётся в его жилище. Жена и дети в это время забаррикадировали двери тем, что когда-то, до многочисленных переездов, называлось мебелью.
Как известно, в ОМОНе ребята служат крепкие, поэтому очень скоро «бастион» был взят. Двери были сорваны с петель, остатки мебели окончательно превращены в хлам. Степаныч был разоружён и повержен на пол мощным омоновцем в маске. На него надели наручники, не смотря на то, что из-за ранее полученного ранения левая рука Степаныча была сильно искалечена, от кисти осталось одно название и он свободно мог вытащить руку из стального браслета, а правую руку он перед этим выбил в плече, прыгая на одной ноге и запнувшись через порог. Месяц был в гипсе и его только на днях сняли. Вошедший за своими бойцами в комнату командир ОМОНа переступил было через распростёртого на полу Степаныча, потом внимательно посмотрел на его отсутствующую ногу, на висевший на вешалке полковничий, увешанный боевыми наградами, китель, громко выругался, рявкнул, чтобы все выметались вон, пока он лично сам не повышвыривал вломившихся. Затем снял наручники со Степаныча, взяв за плечи, рывком поднял и поставил на ногу, пристально посмотрел Степанычу в глаза с выступившими от обиды и боли слезинками, виновато пробормотал: «Прости, батя…» и с опущенной головой шагнул за дверь.

Вечером Степаныч умер. Не выдержало сердце. «Скорая помощь» не приезжала очень долго. Перед смертью он впал в забытье. Перед ним промелькнула вся его жизнь, служба в различных отдалённых уголках России, где он, не жалея своих сил и здоровья служил Родине. Промелькнули боевые будни в «горячих точках», кровавые схватки с врагами Отечества. Госпиталя, где лечил полученные раны…
Временами он ощущал чувство вины перед семьёй, что за всю свою жизнь не смог обеспечить близких людей всем необходимым, что не успел вывести детей в люди, не понянчил внуков. Что, по сути, из-за его службы, жена его не видела ничего хорошего. Вечные ожидания со службы, дежурство у его кровати в госпиталях, вечные мытарства по чужим углам и переезды. Отсутствие благ цивилизации. У детей не было детства…
Последним, что промелькнуло у Степаныча в сознании, была квартира. Новенькая, пахнущая краской и свеженаклеенными обоями трёхкомнатная квартира, которой он так и не дождался…

05.09.2007 г.

Константин Некрасов

[Викка]

Тяжелый рассказ...

[Belousovec]

Друзья, писал про себя. Не смотря на оптимизм, думал, что всё так и будет, но счастье мне и моей семье улыбнулось. По личному распоряжению Владимира Владимировича Путина квартиру мне всё таки предоставили. Извените, если что не так написал.

[Викка]

Все правильно написали и я рада, что Вам улыбнулась удача!

[Darg]

Сообщение от Belousovec

Друзья, писал про себя. Не смотря на оптимизм, думал, что всё так и будет, но счастье мне и моей семье улыбнулось. По личному распоряжению Владимира Владимировича Путина квартиру мне всё таки предоставили. Извените, если что не так написал.

Есть всё-таки справедливость!!!
Очень рад за вас и вашу семью!
А рассказ страшный. Пока читал, зубами скрипел: не понимаю, НЕ ПОНИМАЮ, как можно вот так с людьми поступать?! С теми, кто служит стране, кого в первую очередь надо материально обеспечить, вот так по-свински поступают!
Спасибо вам!
У меня просьба: если будете публиковать, в послесловии напишите, что в жизни всё сложилось более удачно. А то выть хочется от дикой несправедливости по прочтении.
Здоровья вам и всяческих успехов!

[Andrey L]

Этот рассказ обязательно нужно читать нам всем, и особенно руководству страной, ... будь оно трижды здоровым!!!
(Все выше сказанное, является личным мнением, и ни в коем случае не навязывается другим читателем)

Автор, спасибо за рассказ!!!

[ЛЕБЕДОК]

Спасибо за расказ ???Поздравляю с получением,,

[Belousovec]

Всем огромное спасибо за понимание.

[Поэт]

Читать очень тяжело! Радует что в жизни всё закончилось не так как в рассказе. Хотя очень похоже на исключение..............

[Директор]

" Друзья мои начальники, а мне не повезло..." Это какую же надо иметь совесть, как же надо издеваться над боевым офицером и его семьей. " А Степаныч сжимал зубы и жил" Да дорогой Вы наш, Вы при жизни заслужили памятник. И не пытайтесь отказываться. Вы - символ, и прав командир ОМОНа " Прости БАТЯ"